что происходит с людьми, которые включились в американскую институциональную систему. Мы можем посмотреть на первое поколение иммигрантов, а потом – на второе поколение иммигрантов, и вот во втором поколении у нас выделится уже чистый эффект культуры, потому что они же были под воздействием институциональной среды, одинаковой для всех, а результаты оказались разные. Именно таким путем было совершено, на мой взгляд, очень важное открытие, которое показало, как сильно культура может воздействовать на экономику. Я имею в виду работу двух замечательных французских исследователей Янна Алгана и Пьера Каю (совместно с Андреем Шлейфером и Филиппом Айоном) [12], выделивших чистое воздействие культуры на экономический рост, а именно – на валовый продукт на душу населения, главный показатель производительности страны. Вывод этих ученых состоит в том, что если бы уровень взаимного доверия, то есть положительный ответ на вопрос, можно ли доверять большинству людей, был бы в разных странах такой, как в Швеции, а в Швеции 60 % людей положительно отвечают на вопрос «можно ли доверять большинству», то валовый продукт на душу населения в Англии был бы на 7 % больше, в Германии – на 9 %, в Чехии – на 40 %, а в России – на 69 %. И это очень большое воздействие на экономический рост.
Мы еще вернемся к вопросу о том, можно ли из этого сделать какие-то выводы, а лучше – получить какие-то изменения и результаты для жизни страны, но это будет потом. Сейчас, завершая первый разговор, я хотел бы сказать, что культура имеет значение, но культура не есть судьба.
«Культура – это судьба» – название статьи режиссера Андрея Сергеевича Кончаловского. Пять лет тому назад я пригласил Андрея Сергеевича прочитать сначала одну лекцию у нас в МГУ, а потом предложил ему прочесть совместный курс о культуре в экономике, и в этом курсе были не только его и мои лекции, но также лекции замечательного математика, экономиста и лингвиста Шломо Вебера, лекции Сергея Капкова – человека, который на посту министра культуры Москвы реформировал общественные пространства и культурную жизнь города, и лекции моего молодого коллеги Владимира Иванова. Я бы сказал, что в итоге мы пришли к каким-то точкам согласия, потому что мудрый режиссер сказал, что «культура – это судьба» – это скорее фраза, потому что культура меняется, особенно если вам удается воспитать новое поколение учителей, то потом вы получите измененную нацию.
Культура – это не диагноз и не приговор, это обстоятельства нашей жизни и экономического развития, которые хорошо было бы включить в экономические формулы. Конечно, человеку свойственно искать простые и универсальные законы: культура определяет все; или экономика определяет все; или политика определяет все. Перефразируя, я сказал бы: жизнь не так сложна, как она кажется – она гораздо сложнее. Когда мы пытаемся из нее сделать простые схемы, мы просто раскалываемся и потом не можем договориться. Давайте попробуем понять этот мир более сложно, но, включая каждый из факторов в наши формулы, мы начнем понимать его и более продуктивно.
Мне кажется, что есть некоторые законы взаимодействия культуры и экономики, которые мы начинаем понимать. В этих лекциях я их называю «культурный код», потому что код – это некоторый набор алгоритмов. Вот три культурных кода, о которых я буду рассказывать в мини-курсе мини-лекций: как культура влияет на экономическую успешность наций, как культура влияет на конкурентную специализацию наций – почему одни более успешно занимаются одним, а другое у них не получается; и как культура влияет на преобразования, когда нужно изменить страну. Это, может быть, самое сложное – культурный код трансформации, который важен, если мы думаем о том, как выйти из той траектории движения страны, которая нам несимпатична, не нравится, и как перейти на более успешную линию движения, преодолевая тем самым эффект колеи.
Глава 2
Культурный код экономического успеха стран, или закон Инглхарта
Можно ли проследить какие-то закономерности в том, как культура воздействует на экономику? На мой взгляд, закономерностей, которые могут быть четко описаны, существует не так много. Одна из них – культурный код экономической успешности, или закон Инглхарта. О нем мы и поговорим прежде всего.
Разговор будет нелегкий, потому что культурный код, о котором мы говорим, связан с одной из самых деликатных тем – с разными религиями. Сразу скажу, что сам я крестился в православие в конце советского периода, но здесь я буду говорить об экономических преимуществах и возможностях разных конфессий не как представитель определенной конфессии, а как институциональный экономист, который может посмотреть на сферу духовной жизни людей не совсем обычным взглядом, через такую особенную оптику.
Начну с того факта, который, скорее всего, известен многим – с гипотезы, уже 100 лет являющейся предметом дискуссий. Сто лет тому назад известный германский социолог Макс Вебер выпустил книгу «Протестантская этика и дух капитализма» [13], где доказывал, что протестантизм является экономически продуктивным, потому что он утверждает ценность труда, и протестантская этика ведет к экономическому процветанию. Много десятилетий идут споры по поводу гипотезы Вебера. Ее пытаются проверять разными способами. Ну, например, альтернативная гипотеза состоит в том, что дело не в протестантизме, а в том, что протестанты в Германии были более образованны. Был сделан изящный исследовательский расчет, который показал, что успешность обратно коррелирует с расстоянием от печатного станка. То есть, чем доступнее книги, тем больше экономическая успешность. Но, во-первых, я хотел бы заметить, что образование – это тоже труд, и если труд не является ценностью, то достичь высокого уровня образования обычно не удается. Поэтому одно другому здесь не очень сильно противоречит. А во-вторых, были проведены еще более сложные и тонкие количественные исследования в стиле так называемого квазиэксперимента, которые подтвердили утверждение Макса Вебера. Полем для эксперимента выбрали Швейцарию, потому что, как вы знаете, в Швейцарии много референдумов – люди часто ходят голосовать. Посмотрели на те населенные пункты в Швейцарии, где разные конфессии голосуют по одним и тем же вопросам в течение ряда лет. И подробный анализ того, что происходит, привел к однозначному выводу: все-таки религиозные ценностные установки протестантов очевидным образом дают другое отношение к труду, к досугу, другие результаты голосования по поводу сокращения рабочей недели, сокращения рабочего дня и так далее – то есть Вебер прав [14].
Почему важно было доказать гипотезу Вебера для того, чтобы приблизиться к пониманию культурного кода экономической успешности? Дело в том, что религии вообще очень удобны для изучения того, почему разные культуры
