нанесен зданию, – разрушение, при котором уже не собрать остатков; разрушение, которое сопровождается неверным описанием уничтоженного. Не будем обманывать самих себя в этом важном вопросе; невозможно, как невозможно воскресить мертвого, реставрировать какое бы то ни было здание, являвшееся когда-то великим и прекрасным. То, на чем я настаивал выше – жизнь целого, тот дух, который передается только рукой и взглядом мастера, невозможно восстановить. Другой дух может быть придан другим временем, и тогда это будет новое здание; но дух ушедшего мастера не может быть вызван и не может водить чужой рукой и мыслями. А что касается просто точного копирования, то оно явно невозможно. Как можно скопировать поверхности, стершиеся на полдюйма? Вся законченность состояла в этом утраченном полудюйме; если вы попытаетесь его восстановить, вы будете делать это по догадке; если вы создадите копию того, что осталось, допуская возможность ее точности (а какое старание, внимание и затраты могут ее обеспечить?), то чем новая работа будет лучше того, что осталось от старой? Ведь в старой работе ощущалась некая жизнь, некое таинственное присутствие того, чем она была раньше, и того, что она утратила; некая притягательность в легких следах, оставленных дождем и солнцем. Ничего этого не может быть в резкой четкости новой резьбы. Посмотрите на животных, которых я изобразил на рис. XIV как пример живой работы, и представьте себе, что стерлись насечки, выявляющие чешую и шерсть или морщины на лбу, и кто их может восстановить? Первый шаг в реставрации (я видел это не раз – на примере Баптистерия в Пизе, Каза д’Оро в Венеции, собора в Лизьё) состоит в том, чтобы разбить старую работу на куски; второй – обычно в том, чтобы воздвигнуть самую дешевую и низкопробную имитацию с целью выдать ее за подлинник, но имитация во всех случаях, как бы старательно и кропотливо она ни создавалась, все-таки остается холодным муляжом тех частей, которые могут быть скопированы с дополнениями, основанными на предположении; и на моей памяти есть только один пример, а именно Дворец правосудия в Руане, в котором хотя бы эта предельно возможная степень точности достигнута или хотя бы предпринята попытка этого достичь.
XIX. Так что не будем говорить о реставрации. Это Ложь от начала до конца. Можно создать муляж здания, как можно создать муляж мертвого тела, и муляж здания может включать в себя остов старых стен, как муляж тела может включать в себя скелет, неизвестно и не важно для чего; а старое здание будет уничтожено, причем более основательно и безжалостно, чем если бы оно ушло в песок или в трясину: от разрушенной Ниневии уцелело больше, чем от заново отстроенного Милана. Но, скажут мне, реставрация может быть необходима! Допустим. Так взгляните в лицо этой необходимости и признайте ее истинный смысл. Это необходимость уничтожения. Принимайте ее как должное. Сносите здания, сваливайте их обломки подальше, используйте в качестве балласта или для укрепления новых фундаментов, если угодно, но делайте это честно и не возводите на месте уничтоженных зданий Ложь. Только осознайте эту необходимость прежде, чем она наступит, и вы сможете ее предотвратить. Современный принцип (осуществлению которого, думаю, по крайней мере во Франции, неизменно способствуют каменщики, чтобы обеспечить себе работу; например, аббатство Сент-Уэн было снесено городскими властями, чтобы дать работу некоторому числу праздношатающихся) состоит в том, чтобы сначала позволить зданию обветшать, а затем его реставрировать. Заботьтесь о зданиях должным образом, и их не надо будет реставрировать. Вовремя положите несколько листов свинца на крышу, вовремя выметайте сухие листья и палки из водостоков, и вы спасете от разрушения и крышу, и стены. Следите за старым зданием с неусыпной заботой; защищайте его всеми средствами и любой ценой от всякого воздействия и разрушения; относитесь к его камням как к бриллиантам в короне; охраняйте его как ворота осажденного города; если оно теряет прочность, скрепляйте его железом; если наклоняется, поддерживайте его с помощью деревянных опор; не бойтесь, что эти приспособления испортят вид, – лучше костыль, чем утрата конечности; и делайте это с душой, с благоговением и неустанно, и многие поколения еще родятся и проживут жизнь под сенью этого дома. Когда-нибудь придет его последний час, но пусть он придет открыто, явно и пусть никакое бесчестье или подмена не лишат его права на похоронный обряд в нашей памяти.
XX. О более бессмысленном или невежественном разрушении говорить бесполезно; мои слова не дойдут до тех, кто его совершает, и все же, услышат меня или нет, я не могу не констатировать простую истину: сохранять ли нам здания прошлых времен или нет – это не вопрос целесообразности или вкуса. Мы не имеем права к ним притрагиваться. Они принадлежат не нам. Они принадлежат отчасти тем, кто их построил, а отчасти всем поколениям человечества, которые придут вслед за нами. Те, кого уже нет, по-прежнему имеют свои права на созданное ими, и то, ради чего они трудились, радость достижения цели, выражение религиозного чувства – все то, что они стремились увековечить в этих зданиях, – мы не имеем права уничтожать. То, что построено нами, мы вольны снести; но право на то, во что другие люди вложили свои силы, средства и жизнь, остается за ними и после их смерти; право на пользование тем, что они оставили после себя, принадлежит вовсе не нам одним. Оно принадлежит всем их потомкам. И в будущем для миллионов людей может стать невосполнимой потерей то, что мы, считаясь только с собственными интересами, снесли здания, которые сочли ненужными. Эту обиду, этот урон мы не имеем права им нанести. Разве собор в Авранше принадлежал только толпе, которая его уничтожила, а не в такой же степени и нам, печально блуждающим вокруг его фундамента? И ни одно здание не принадлежит той толпе, которая его оскверняет. А толпа есть толпа; и не важно, в ослеплении ярости или руководствуясь глупыми соображениями, в несметном числе или сидя в комитетах, но люди, которые что-то беспричинно уничтожают, представляют собой толпу, а Архитектура всегда уничтожается беспричинно. Прекрасное здание всегда стóит земли, на которой оно стоит, и будет стоить до тех пор, пока Центральная Африка и Америка не станут столь же густонаселенными, как Мидлсекс; и ни одна причина не может быть достаточно серьезной для его сноса. А если когда-нибудь и сможет, то не сейчас, когда место и прошлого, и будущего слишком узурпировано в наших умах беспокойным и вызывающим неудовлетворенность настоящим.
