Тут к нему толпой пришли друзья, чтобы проводить на Форум. Их энергичные лица, ободряющие звуки голосов, яркое солнце несколько оживили Тиберия. Но только что он переступил порог, как споткнулся и так ушиб ногу, что на его башмаке-кальцеи появилось темное пятно крови. Тиберий совсем помрачнел. Не успел он сделать и нескольких шагов, как слева на крыше увидал двух дерущихся воронов. Одна из птиц уронила камень и, хотя кругом была огромная толпа, камень упал прямо к ногам Тиберия. Этого уже несчастный трибун вынести не мог. Он бросился бы назад к дому, если бы его не удержал Блоссий из Кум. Он воскликнул:
— Какой будет срам и позор, если Тиберий, сын Гракха, внук Сципиона Африканского, заступник римского народа, не откликнется на зов граждан, испугавшись ворона!
В этот миг к Тиберию подбежало сразу много посланцев с Капитолия, от друзей, которые советовали поторопиться, ибо все-де идет прекрасно. Гракх сразу приободрился и, окруженный толпой, двинулся на Капитолий. «Появление его народ встретил дружелюбным криком, а когда он поднимался по склону холма, ревниво окружил его, не подпуская никого из чужих» (Plut. Ibid., 17).
Однако на площади уже стояли его коллеги-трибуны. Они воспользовались своим правом вето и решительно запретили ему приступать к противозаконному голосованию (Арр. В. C., I, 15). Но Тиберий был доведен до отчаяния и был готов на все. И он распорядился прогнать трибунов, а председательство передал Муммию (Plut. Ibid., 18). На площади «началась свалка: сторонники Тиберия старались оттеснить врагов, которые в свою очередь теснили тех» (ibid; ср. Арр. В. C., I, 15). Некоторые передают даже, что были раненые (АРР. В. С., 15). «Поднялось такое смятение… что… трибуны в страхе оставили свои места, а жрецы заперли храмы… Многие бросились в беспорядке искать спасение в бегстве». Ходили самые невероятные слухи: говорили, что Гракх отрешил от должности всех трибунов, а себя без голосования назначил на следующий срок (Арр. В. C., I, 15). Защитник и апологет Тиберия Плутарх говорит, что и тогда его герой не хотел ничего ужасного, он был бы доступен голосу увещаний, «если бы ему не грозила смерть» (Plut. Ti. Gracch., 20). Но в том-то и дело, что он боялся смерти, на него напал панический ужас и он потерял голову!..
В это время здесь же, на Капитолии, в храме Верности шло экстренное заседание сената. Сенаторы уже считали дни, ожидая, когда окончится этот безумный трибунат. И вдруг оказывается, что он и не кончится — Тиберий хочет быть трибуном еще на один срок! Все были в смятении. Тут прибежали трибуны, говоря, что на Капитолии делается что-то невообразимое — там свалка, и их выгнали сторонники Гракха. Отцы были потрясены. Поднялся ропот возмущения. Быть может, кто-то выкрикнул, что далее невозможно терпеть тирана. Как бы то ни было, один из сенаторов, Фульвий, друг Тиберия Гракха, встал, незаметно вышел из храма и бросился к месту выборов. Там было настоящее столпотворение. Он попытался было пробраться к Тиберию, но это оказалось невозможным. Тогда он поднялся на какое-то возвышение и стал махать рукой. Тиберий его заметил и сделал знак, чтобы его пропустили. Фульвий протиснулся сквозь толпу, подошел вплотную к Тиберию и сказал, чтобы он был осторожен, ибо его хотят убить.
И тогда Тиберий, окончательно потерявший самообладание, сделал знак, чтобы его ближайшая охрана вооружилась. Они бросились искать оружие и стали выламывать колья у забора, которым оцепили голосовательный участок. Дальние ряды стали кричать и волноваться, не понимая, что происходит. Объяснять что-нибудь в этой дикой суматохе было бесполезно. И Тиберий дотронулся до головы, желая показать, что ему угрожает смертельная опасность. Тут же в сенат примчался вестник, который сообщил, что Гракх подал какой-то условный сигнал, очевидно, требуя себе царской короны, и по этому знаку его сторонники вооружаются. Все пришли в ужас. И тогда вскочил Назика, сильный, мрачный и суровый мужчина, ненавидевший Тиберия всеми силами души, и призвал консула спасти государство и свергнуть тирана [177].
Консул Сцевола был другом Тиберия, соавтором его законопроекта и не мог поверить, чтобы такой милый человек, как Гракх, мог оказаться преступником. Он был совершенно растерян и сказал, что, если Тиберий сделает что-то незаконное, он, консул, ему не подчинится, но никогда не поднимет на него руки.
Тогда Назика, окинув его взглядом, полным убийственного презрения, воскликнул:
— Ну что ж, если глава государства — предатель, тогда все, кто готов защитить законы, — за мной!
И он вскочил и стал оглядываться в поисках оружия. Но сенаторы не имели обыкновения ходить на заседания вооруженными. Единственное, что попалось ему на глаза, была тяжелая дубовая скамья, стоявшая поперек здания. Он разбил ее об пол и кинулся из храма. Часть сенаторов повскакала с мести кинулась за ним, вооружившись обломками скамьи.
Когда толпа на Капитолии увидела отцов, она почтительно раздалась в стороны. Некоторое сопротивление оказали лишь телохранители Тиберия. Но битва была неравная. Сенаторы были опытными воинами и без труда разогнали разношерстную толпу, окружавшую Гракха. Тиберий бросился бежать. Кто-то ухватил его за тогу. Он сбросил ее с плеч, остался в одной тунике и кинулся дальше, «но поскользнулся и рухнул на трупы тех, кто пал раньше. Он пытался привстать, но тут Публий Сатурей, один из его товарищей по должности, первым ударил его по голове ножкой скамьи». Второй удар нанес некий Руф. Больше Тиберий уже не шевелился (Plut. Ibid., 18–19; App. В. С. 1, 14–15) [178].
Это ужасное событие случилось, когда Тиберий был еще народным трибуном, и кровь его, кровь лица священного и, неприкосновенного, залив Капитолий, осквернила весь Рим. И обе партии, до того столь разъяренные, должны были в ужасе отпрянуть, осознав, что они совершили.
Убийство Тиберия Гракха кажется нам подчас чудовищной, нелепой случайностью. В самом деле. Если бы Флакк не подошел тогда к Тиберию, если бы Тиберий не сделал тогда того несчастного жеста, который был превратно истолкован, он был бы жив!.. Ведь за час до того ни одна сторона и не подозревала, что на Капитолии прольется кровь! Но это не так. Участь Тиберия была решена. Решена в ту самую минуту, когда он начал добиваться второго трибуната. Действия его были незаконны. Коллеги наложили на них вето. Тиберию ничего не оставалось, как прогнать их силой — страшное кощунство! — и попытаться захватить место для голосования.
Если бы он был избран тогда, мог бы сенат примириться с таким вопиющим беззаконием? Не думаю. А значит, Гракх поставил бы себя вне закона. Но, если бы отцы даже решились примириться и согласились ждать еще год, что бы это изменило? Тот же вопрос встал бы через 12 месяцев, но было бы еще хуже, ибо преступления Тиберия возросли бы во сто крат. Подобно человеку, который тщетно пытается выбраться из болота и с каждым новым движением завязает все больше и больше, Тиберий Гракх, стремясь спасти свою жизнь, все более и более увязал в беззакониях. Каждый новый шаг усугублял его вину. Что ожидало бы его после второго трибуната? Или он попытался бы стать трибуном на третий срок?!..
«Гракха погубил составленный им превосходный план, потому что Гракх для его осуществления прибег к насильственным мерам. Гнусное дело, случившееся тогда в первый раз в народном собрании, потом неоднократно повторялось время от времени и применялось к другим, подобным Гракху, лицам», — пишет Аппиан (Арр. В. C., I, 17). Тиберий, как государственный преступник, был лишен законного погребения, и тело его было брошено в Тибр.
Тиберий Гракх был похож на мальчика из восточной сказки, который открыл случайно найденный им кувшин и выпустил чудовищного джинна, пожравшего и самого мальчика, и всю его деревню. Подобно этому мальчику, Тиберий из самых лучших побуждений, с самыми чистыми намерениями выпустил на свет демонов революции, демонов, которые погубили и Гракха, и всех его близких.
