Другой прецедент создан Британской Колумбией. Условия межгосударственного договора Канады и США, подписанного главами двух федеральных правительств, о совместном использовании вод реки Колумбии, протекающей в пограничных районах Британской Колумбии (Columbia River Treaty), были оспорены правительством данной провинции. Со ссылкой на ст. 92 (5), 92 (10) и 92 (16) АБСА оно заявило, что договор вторгается в сферу безраздельной провинциальной компетенции.[191] Оттаве и Вашингтону пришлось задним числом изменить условия введенного в действие договора и выработать дополнительное соглашение, одной из трех полноправных сторон которого стало правительство Британской Колумбии, на которое при общем согласии и была возложена вся ответственность за исполнение условий договора с канадской стороны.[192] Разнообразным по характеру правовым прецедентам, созданным в сфере межгосударственных отношений Квебеком и Британской Колумбией, к нашему времени последовали Альберта, Онтарио, Саскачеван и часть Атлантических провинций.
Одной из конвенциональных норм, утвердившихся в федерально-провинциальных отношениях с середины XX в., стали консультации между Оттавой и провинциями перед проведением многосторонних международных переговоров по экономическим вопросам («Токийский раунд» и т. д.).[193] Де-факто такие консультации являются в наше время обязательными, хотя они не закреплены статутным правом и не защищены судебными решениями.
Значительная часть внешних соглашений, заключенных канадскими провинциями самостоятельно[194] или наравне с федеральным центром, имеет целью защиту природы. Таково, например, канадо-американское соглашение о борьбе с загрязнением Великих озер 1972 г. Наряду с премьер-министром П. Э. Трюдо и президентом Р. Никсоном соглашение скрепил подписью премьер провинции Онтарио У. Дэвис.[195]
В высшей степени поучительна нашумевшая внешнеполитическая инициатива, исходившая от провинции Онтарио. В ответ на произведенный Соединенными Штатами в 1971 г. подземный ядерный взрыв на Амчитке (Алеутские острова), близ канадо-американской границы правительство Онтарио по настоянию всех партийных фракций провинциального парламента заявило правительству США протест и возложило на американскую сторону «всю моральную и финансовую ответственность» за возможные последствия испытаний. В качестве обоснования протеста парламент Онтарио назвал не право провинции на участие во внешних сношениях федерации, – как было показано ранее, таким правом канадские провинции юридически никогда не были наделены, а ст. 92 (7) АБСА, которая наделяет провинциальные власти правом принимать меры «к охране здоровья народонаселения». Органы власти указанной провинции при этом действовали подобно органам власти полноправного субъекта международного права.[196] Парламент и кабинет Онтарио не остановили при этом следующие обстоятельства: взрыв был произведен в пределах юрисдикции суверенного иностранного государства и за 3500 км от границы Онтарио[197] и подземные ядерные испытания, в отличие от атмосферных, космических и подводных, не запрещены международно-правовыми актами. Канадские исследователи и публицисты не без гордости сообщают, что власти США впоследствии не производили испытаний на подземных полигонах Алеутского архипелага в течение почти 20 лет.[198]
Широкое участие субъектов федерации в реализации внутренней и внешней функций канадского государства является заметным и весомым фактором, который не только облегчает формирование и защиту местных экономических (англоязычная Канада) и языково-культурных интересов канадцев (Квебек). Он также способствует выведению данных интересов на уровень межгосударственных отношений в цивилизованной форме – без нарушения Конституции, статутного и прецедентного права. Вместе с тем в известной степени данный фактор затрудняет внешнеполитическую и особенно внешнеэкономическую деятельность федерального центра и ввиду этого создает известную опасность существованию единого государства.[199] Во многом данный феномен является следствием континентальных и глобальных интеграционных процессов, протекающих с середины XIX в. В новейшее время ориентация большей части англоязычных провинций страны на внешние, а не на внутриканадские экспортно-импортные, инвестиционные и финансово-кредитные рынки демонстрирует тенденцию к дальнейшему упрочению. В ситуации с Квебеком решающую роль играет отстаивание им языково-культурной самобытности при несколько меньшем значении собственно экономических факторов.[200]
5. По мере юридически полноценного расширения сферы безраздельной компетенции провинций и расширения сферы совместной компетенции федеральный центр закономерно, хотя и вынужденно, стал ограничивать применение закрепленного за ним (номинально – за генерал-губернатором и лейтенант-губернаторами) права на вето и на резервирование санкции относительно нормативных правовых актов провинциальной власти. Выглядело это на практике следующим образом (см. табл. 2).
Таблица 2
Использование федеральным центром права вето и права на резервирование санкции относительно законодательства провинций
Рассчитано по: Dynamics of Decentralization. Canadian Federalism and British Devolution / ed. by T. Salmon, M. Keating. Montreal; Kingston: McGill-Queen’s Univ. Press, 2001. P. 338.
Из таблицы следует, что количество субъектов канадской федерации к середине прошлого века увеличилось в полтора раза по сравнению со временем образования доминиона. Казалось бы, количество применения федерального вето против провинциальных статутов и число резервирования центром санкции должно было неуклонно возрастать. Закрепленное на конституционном уровне федеральное вето могло и теоретически должно было стать неотъемлемой составной частью отношений Оттавы и субъектов, оружием в руках центра, кровно заинтересованного в сохранении сильного централизующего начала в федерации.[201] Между тем, как видно из таблицы, использование центром федерального вето неуклонно шло на убыль. Если до 1896 г. оно было применено Оттавой против законодательства каждой провинции в среднем 10 раз,[202] то в последующее сорокалетие – менее чем 4 раза. После 1937 г. данное соотношение перестало превышать 3:1. Еще более быстрыми темпами в конституционно-правовой практике доминиона уменьшалось количество резервирования санкции провинциальными лейтенант-губернаторами. Таким образом, использование центром прерогативы резервирования санкции, некогда очень активное, к 1930-м годам сошло на нет без издания доминионом и метрополией каких-либо дополнительных актов правового регулирования. Федеральное право вето аналогичная участь постигла к 1950-м годам. С тех пор прецедентов их применения в конституционной практике Канады не встречается.
Правда, вопрос о том, сложилась ли в конституционном праве федерации конвенциональная норма, которая воспрепятствует применению вето, если федеральная власть найдет в нем необходимость, остается до сих пор не урегулированным доктриной.[203]
Последний период использования федерального вето пришелся на годы Великой депрессии, которая сопровождалась обострением федерально-провинциальных отношений, и (что не столь закономерно) на период участия доминиона во Второй мировой войне. В условиях действия репрессивного законодательства военного времени, экстраординарно расширившего сферу полномочий центра (подробнее см. п. 3.2 наст. изд.) законодательные ассамблеи отдельных субъектов федерации (в первую очередь Альберты[204]) продолжали принимать акты статутного права, которые вторгались в сферу безраздельной федеральной компетенции. Подобные факты, невозможные в конституционной практике азиатских, африканских, европейских и латиноамериканских федеративных государств,[205] красноречиво указывали на степень развития децентралистских процессов внутри некогда централизованного доминиона.
Изменения качественного порядка в расстановке сил внутри канадской федерации обрисовались с полной отчетливостью во второй половине XX в.
Вопреки намерениям и планам отцов-основателей степень централизации власти и управления в доминионе значительно уменьшилась. Федеральный центр все реже пользовался имевшимися у него правами вето и резервирования санкции, пока фактически не отказался от них. Пробелы, нестыковки и явно недостаточное количество прямых запретов в тексте АБСА оказывались все более выгодными субъектам федерации, чем центру, сфера компетенции которого фактически сокращалась. Отсюда периодические инициативы федерального центра, направленные на реформу Конституции. В течение полувека (1920–1970-е годы) данные инициативы были безуспешными. Решительно все исследователи канадского федерализма – юристы, историки, политологи – соглашаются с тем, что основополагающие трудности в проведении реформы уходили корнями прежде всего в (1) непосредственную заинтересованность провинциального уровня власти в сохранении статус-кво Конституции и (2) в наличие созданного провинциями внеконституционного института конференций, позволявшего отдельным субъектам федерации нейтрализовать любые, не отвечавшие их интересам намерения не только прочих субъектов, но и федерального центра.[206] Для этого даже не требовалось большинства голосов. В течение большей части XX в. в конституционном праве доминиона действовала уникальная конвенциональная норма. Она дала каждой провинции право абсолютного вето во всех вопросах, касавшихся изменения или дополнения писаной части Конституции.[207] Премьеры провинций стали трактовать АБСА только как «договор между провинциями», ссылаясь на факт отсутствия федерального центра в момент подписания и вступления в силу конституционного документа. Показательно, что такую трактовку АБСА впервые дал во время полемики с федеральными деятелями премьер Г. Фергюсон – глава правительства не Альберты или Квебека, а Онтарио, интересы которого обычно более всего отражает и отстаивает федеральный центр.[208] Как мы видим, в вопросе о природе АБСА даже Онтарио, более всего выигравшее от создания федерации,[209] предпочло блокироваться в ряде вопросов с периферийными провинциями, нежели с центральной властью.
