Нам кажется такое рассуждение не совсем верным. Необходимо прежде всего ясно себе представить природу рефлексов. Рефлексы – это случайные выгоды, случайные преимущества, вытекающие из технического несовершенства общественно-распределительного аппарата, но не отделимые от той функции, которую осуществляет этот аппарат. Поэтому рефлекс представляет собой выгоду, случайную для данного лица, но необходимо вытекающую из обеспечения чужого, действительно защищенного субъективного права, из удовлетворения чужой юридически обеспеченной потребности. Поэтому рефлексами являются выгоды от электрического фонаря или трамвайной остановки против дома данного лица, от чужой лампы на площадке его лестницы или от ковра на лестнице, положенного владельцем квартиры в третьем этаже, но обслуживающего обитателей первого и второго этажей.
Такие действительные рефлексы надо отличать от мнимых рефлексов, т. е. субъективных прав с юридически несовершенной защитой. Большие удобства от фонаря перед моим окном являются рефлексом, но право на равномерное освещение моей улицы есть не рефлекс, а субъективное право, как бы несовершенно ни охранялось это право. Таким образом, если интересу дана юридическая охрана, он уже не является рефлексом.
Поэтому что-нибудь одно: или интерес юридически защищен, и тогда он означает право требовать его защиты; или он не защищен – и тогда он является рефлексом, т. е. перед правом он беззащитен. Юридическая защита интереса имеет различные формы: он может быть защищен путем иска в суде, жалобы по начальству, запроса правительству или обращения к дипломатическому представительству. Существо дела заключается в том, что заинтересованный вправе требовать либо защиты своего индивидуального интереса, либо охраны общего коллективного интереса, в котором его личный интерес является неделимой частью. Эта неделимая часть является либо идеальной долей, подобной той, которую мы находим в общей собственности частного права, либо недробимой частью, подобной тому праву на имущество акционерного общества, которое принадлежит акционеру. В рефлексах личный интерес специально не защищен, но что считать в каждом отдельном случае рефлексом, не всегда ясно и всегда зависит от характера данного положительного права и его отношения к публичным правам гражданина.
До сих пор положительное право обычно не склонно было признавать субъективным правом интерес, если он был юридически защищен не в качестве индивидуального, субъективно определенного интереса, а лишь в качестве какой-нибудь безличной части некоторого общего, коллективного интереса. Например, заинтересованность жителя данной улицы в ее освещении, замощении, поливке, чистке, трамвайном по ней движении и т. д., – такой интерес гражданина рассматривается положительным правом не как целостное, законченное в себе право, а как своеобразная правовая дробь, для которой закрыто отдельное правовое бытие.
Что касается, однако, приведенного примера с городским электрическим фонарем, случайно освещающим частную квартиру, то когда публичная власть постановила освещать данную улицу, то тем самым власть юридически защитила не специальный интерес каждого жителя этой улицы в освещении его дома, а общий интерес всех жителей этой улицы в освещении всей улицы, ограничив защиту этого интереса определенной суммой, на которую можно содержать определенное количество фонарей. В этом объеме каждый житель имеет субъективное право требовать известного, постановленного количества фонарей на улице и равномерного их распределения по улице, подобно тому как при общей собственности каждый из совладельцев имеет субъективное право на защиту всей общей собственности (например, право судебного иска и апелляции) и на защиту от неправомерных актов власти, касающихся всей собственности (например, против неправомерного обложения).
Здесь, следовательно, каждый имеет субъективное публичное право не на особое освещение определенной части улицы, где находится его дом, а на освещение всей улицы в определенном объеме, ибо юридически защищен не специальный, дробный интерес отдельного жителя, а единый и неделимый интерес всех жителей этой улицы (или даже, может быть, всего города). Это значит, что каждый имеет право на такое же освещение его дома, какое получает дом его соседа; если же техника освещения такова, что равномерного освещения быть не может, то тот, кто освещается лучше среднего, так же не может считать это своим правом и жаловаться затем, в случае перенесения фонаря в другое место, как не может жаловаться на освещение хуже среднего тот, чей дом дальше всех расположен от фонаря, и требовать приближения фонаря к его дому. Необходимо лишь, чтобы расположение фонарей на улице было обосновано соображениями технической целесообразности и правомерного равенства. Выгоды же от фонаря против окна не только не являются субъективным правом, но, напротив, есть технически неустранимое нарушение чужого субъективного права на равномерное освещение – и потому, естественно, никакой охране не подлежат. То же можно сказать о местах, указанных для остановки трамвая.
Все эти соображения относятся к рефлексам права. Но в рефлексы права нередко зачисляются «живые» субъективные права. Нельзя, например, не видеть, что когда государство организует безопасность граждан, то дело сводится не просто к тому, чтобы наложить на органы власти известную обязанность перед своим начальством или, вообще говоря, перед государством. Неправильно думать, что здесь создается лишь некоторое безличное объективное право, не порождающее субъективного права ни граждан, ни администрации, и что здесь вместо субъективного права создается лишь некоторая правовая дробь, не имеющая самостоятельного правового значения и потому не подлежащая обособленной правовой защите.
Неправильно думать, что когда администрация нарушает свою обязанность и не защищает граждан от грабежей, то это – узкодолжностное нарушение, могущее вызвать одно лишь дисциплинарное или судебное взыскание по воле начальства или по требованию обвинительной власти.
В действительности это есть нарушение не только объективного, но и субъективного права. Охрана личной безопасности есть не только объективная обязанность власти, но и субъективное право гражданина. В этом-то и заключается отличие полицейского государства от правового: в полицейском государстве почтовый чиновник, принимая от гражданина заказной пакет, исполняет свою обязанность перед государством в лице начальства, но не перед гражданином. В правовом государстве гражданин вправе требовать, чтобы пакет у него был принят, чтобы улицы освещались, и т. д. По этим основаниям в случае нарушения безопасности гражданина по вине власти он может защищать свое право не только жалобой по начальству, но и привлечением к суду органа власти, обязанного, но отказавшегося защищать его в минуту опасности.
Таким образом, у гражданина, охраняемого объективным правом, имеется не какой-то рефлекс чужого права (права начальства или государства) или рефлекс объективного правопорядка, а лично ему принадлежащее субъективное право на определенное «индивидуальное правовое благо». Это право, вопреки Еллинеку, обосновывает в современном правовом государстве «правопритязание того лица, которое должно быть защищаемо».
По праву Союза ССР каждый «гражданин, группа граждан и учреждение имеют право, даже если они не заинтересованы лично, подать жалобу на действия административных органов, указанных в ст. 3 (в которой перечислены органы местной администрации, начиная с заведующего административным отделом Губисполкома и кончая сельским милиционером. – Я. М.), если жалобщики находят эти действия незакономерными или неправильными, а равно на чинимую ими волокиту». Расследование по жалобе «должно быть поручено лицу, вполне компетентному в данном вопросе и не состоящему в служебном подчинении лица, о действиях коего дознание производится, а также не состоящему в родственных отношениях с этим лицом или лично заинтересованному по данному делу… По рассмотрении жалобы и принятии по ней решения орган, вынесший решение по жалобе, обязан уведомить жалобщика».[138]
