Правовая точка зрения на конфликт между свободой слова и интеллектуальной собственностью в России только формируется. В США, где соблюдение Первой поправки к Конституции, гарантирующей свободу слова, является приоритетом, юридические средства защиты в данной области, в том числе в вопросах столкновения с копирайтом, разработаны наиболее детально. В европейских странах, в которых, напротив, традиционно незыблемыми считаются моральные права автора, подход к данному вопросу имеет свои особенности. Основным документом для Европы, провозглашающим свободу выражения, является Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод (ст. 10). Особенность же заключается в том, что прямой конфронтации между свободой слова и правом на защиту результатов творческой деятельности не наблюдается. Межотраслевой правовой конфликт, который мы наблюдаем в правовой системе США, здесь переведен во внутренний. Законодательно закрепленные ограничения права интеллектуальной собственности рассматриваются с точки зрения их целевой функции – обеспечить необходимую поддержку как творчеству, так и потребителям его результатов, т. е. фактически реализовать оба основных права, закрепленных в Конвенции о защите прав человека и основных свободах и в национальных конституциях европейских государств.
В авторском праве особое место нередко отводится ограничениям, которые упрощают условия использования произведений в целях создания новых произведений. И это неслучайно, поскольку случаи свободного использования произведений отсылают к конституционным гарантиям свободы слова и мысли. Как указывает известный голландский специалист по интеллектуальной собственности Мартин Сенфтлебен (Martin Senftleben): «Правильность рассмотрения копирайта и свободы выражения как антагонистических принципов вовсе не очевидна. По крайней мере некоторые нормы авторского права, скорее, создают пространство для свободного выражения, чем налагают ограничения»[403]. Одним из важных следствий бурного роста информационных технологий является острая потребность общества в наличии эффективной системы ограничений авторского права[404].
Не будем, однако, ограничиваться теорией. Губернатор штата Калифорния А. Шварценеггер в апреле 2004 года подал иск против компании, которая уже несколько месяцев торговала куклами, изображающими актера с ружьем[405], судя по всему, в роли терминатора. Исковое заявление базировалось не на нормах публичного права, как это можно было бы ожидать, а на нормах авторского права штата Калифорния, которые защищают право на публичное использование имени, образа и т. п. известной личности (right of publicity). Фирма не решилась судиться со знаменитостью и к тому же административной величиной и стороны пришли к соглашению. Но само дело возбудило большой интерес не только у общественности, но и в юридических кругах Америки. Камнем преткновения стала «конкуренция» норм – авторское право (right of publicity) против конституционного (Первой поправки). По данному поводу известный американский юрист Уильям Галлагер (William Gallagher) замечает следующее: «Ученые предупреждали, как чрезмерная защита судами различных прав интеллектуальной собственности может охладить экспрессивность речи или привести к сужению сферы общественного достояния. Но существует и дополнительная угроза, к изучению которой ученые только приступают: каким образом досудебное урегулирование спора в пользу обладателя прав интеллектуальной собственности может привести к расширению объема прав обладателей интеллектуальной собственности»[406]. Дополнительно стоит заметить, что право интеллектуальной собственности входит в противоречие с основными правами в тех случаях, когда конечную цель «пострадавшего» определяют не интересы авторства, а, скорее, политические интересы.
Иначе действуют в России. Заявление членов инициативной группы Санкт-Петербургского университета от 8 февраля 2000 года содержало обвинение против программы «Куклы», суть которого сводилась к злоупотреблению свободой слова. Другим примером могут служить налоговые проверки в редакциях «Новой газеты в Нижнем Новгороде» и «Новой газеты в Самаре» в 2007 году. В обоих случаях в процессе проверок были изъяты компьютеры, причем не для проверки финансово-экономической отчетности, а для проверки лицензионности программного обеспечения. Поскольку компьютеры были вывезены вместе с архивами и тестировались довольно долго, «Новую газету в Самаре» пришлось закрыть. Но главное, конечно, не в этом, а в том, что в обоих случаях право интеллектуальной собственности использовалось для прикрытия политических мотивов, т. е. с юридической точки зрения вопрос касался свободы слова, а вовсе не легальности компьютерных программ.
Рассмотрим теперь другую группу противоречий, к которым нередко приводит реализация дополняющих друг друга прав: с одной стороны, права на защиту интеллектуальной собственности, а с другой – права на доступ к ценностям культуры и ее наследию. В уже упомянутой Всеобщей декларации прав человека указанные права установлены ст. 27. Аналогичные нормы содержатся в ст. 15 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах[407], который содержит не только упоминание соответствующих прав (участия в культурной жизни, пользование благами научного прогресса и получение тех благ, которые полагаются человеку как автору), но и устанавливает четкую последовательность шагов, которые необходимо предпринять государству для максимально полной реализации данных прав. Такие шаги включают в себя, помимо поддержки, сохранения и развития культуры и науки, также и ее широкое распространение.
Сходные нормы можно найти и в Конституции РФ. Пункты 1 и 2 ст. 44 гарантируют не только свободу творчества и защиту интеллектуальной собственности, но и право на участие в культурной жизни и на доступ к культурным ценностям.
Здесь важно подчеркнуть, что на уровне международного и конституционного права обе группы прав, связанные, соответственно, с интересами авторов (правообладателей) и с интересами общества, являются по своему значению эквивалентными. Иначе говоря, подразумевается именно баланс без ущемления какой-либо из сторон. Однако в реальной жизни, на практике мы наблюдаем совершенно иную картину: пользователь вынужден постоянно оглядываться на закон, потому что законные способы использования либо формализованы и требуют специальных знаний, либо являются исключениями, т. е. ограничивают право, которое подразумевается незыблемым. В любом случае, объем «свободы» пользователя, – а именно пользователи составляют то самое общество, духовные интересы которого необходимо обеспечивать, – явным образом сужен по сравнению с «привилегиями» автора и правообладателя.
То, что мы наблюдаем в реальной жизни, находит свое объяснение в существенных преобразованиях экономического и социально-политического характера, которые были вызваны процессами информатизации. В юридической литературе практически не уделяется внимания вопросу о правовых последствиях тех изменений, которые под влиянием цифровых технологий претерпевает фактическое положение пользователя. Современный пользователь – идет ли речь о программе Adobe Photoshop или онлайн-игре, в которой можно осуществлять самостоятельный дизайн разнообразных виртуальных предметов, – перестает играть пассивную роль потребителя культурных благ и становится реальным или потенциальным автором. Изменение функции пользователя делает также очевидной проблему, которую в правовой теории обыкновенно замалчивают. Речь идет о производной природе любого творчества. Само собой разумеющая оригинальность произведения никогда не является абсолютной. Данный факт не является очевидным, когда речь идет о произведениях высокой культуры, однако его сложно отрицать, когда мы имеем дело с произведениями тех же самых пользователей компьютеров. Таким образом, ограничения права интеллектуальной собственности следует рассматривать не как неизбежную уступку сообществу потребителей, а как необходимое условие для стимулирования творческого процесса. Данный принцип справедлив как в отношении авторских произведений, так и в отношении промышленной собственности.
Не менее актуальна проблема защиты прав человека в рамках патентного права. Так, непосредственное отношение к правам человека имеет исключение из объектов патентных прав продуктов, полученных с использованием человеческих эмбрионов, способов модификации генетической целостности клеток зародышевой линии человека, способов клонирования человека, а также иные решения, противоречащие общественным интересам, принципам гуманности и морали (п. 4 ст. 1349 Гражданского кодекса РФ). Проблемы развивающихся стран, связанные с продуктами питания и медикаментами, вынуждают мировое сообщество вводить специальные ограничения в патентное регулирование. Примером здесь может служить принятая в Дохе в ноябре 2001 года Декларация министров о Соглашении ТРИПС и общественном здравоохранении (Declaration on the TRIPS agreement and public health), согласно которой Соглашение ТРИПС не должно препятствовать государствам-членам принимать меры по охране здоровья людей. В июле 2011 года на встрече министров здравоохранения стран БРИКС, в которой участвовал также и министр здравоохранения Российской Федерации, была принята Пекинская декларация. В документе, в частности, сообщается о намерении сотрудничать с другими развивающимися странами по сохранению и продвижению в полной мере положений, содержащихся в Дохинской декларации. Помимо этого, Декларация поддерживает полную реализацию Резолюции Совета по правам человека 12/24 о доступе к лекарственным средствам в контексте права каждого человека на достижение наивысшего достижимого стандарта физического и психического здоровья. Упоминается также необходимость разработки инновационных механизмов передачи прав на интеллектуальную собственность по приоритетным технологиям, которая открывает для стран БРИКС возможность поставлять эти лекарственные средства в страны с низким и средним уровнем дохода[408].
