В этом контексте правовой нигилизм понимается как проявление определенного правосознания, признающего право, но понимающего его иначе – не так, как понимают его другие. Тогда правовой нигилизм будет обозначать просто то, что субъект правосознания не находит в жизни реального воплощения своего «видения», понимания права.[702] В литературе отмечается, что нигилизм нередко возникает и как результат неудовлетворенности субъекта своим социально-правовым статусом, не адекватным, по его мнению, собственным потенциальным возможностям. Все это составляет «правовую антикультуру личности – сплав незнания права, отрицательных правовых установок, правовой пассивности, противоправной мотивации индивида»[703].
То, что некоторые авторы называют правовым нигилизмом, есть, по сути, нигилизм законодательный, непризнание норм законодательства, неподчинение законам государства. И связан он, как представляется, с ущербностью и изъянами государственной политики, с отчуждением личности от государства.
Понимание права как внутренне согласованного образа жизни, основанного на выполнении гражданского долга, трудно совместимо с государственной институализацией права по западноевропейскому образцу, в центр которого ставятся автономные права и свободы человека[704]. Поэтому эффективность западного права представляется, прежде всего, как надлежащее обеспечение и надлежащая защита прав и свобод человека и гражданина. Эффективность же права в России означает в общественном сознании эффективное понуждение человека к исполнению своего долга, к гармоничному взаимодействию с другими членами общества.
Основа российского мироустройства – не борьба за свои права, не самодовлеющая автономная личность, а взаимопомощь и солидарность людей. И именно в этом контексте должна вестись работа по повышению эффективности права, обеспечению реализации его требований.
Думается, что особенности личности русского человека нельзя сводить к правовому нигилизму. Особенности правосознания в России неразрывно связаны со спецификой самого российского права. В литературе справедливо отмечается, что «юридизм» русского права, его «техничность» заключается не в рациональном конструктивизме, а в особой социокультурной наполненности права. Юридизм русского права обусловлен синтезом таких черт правовой российской ментальности, как духовность и государственность, которая имеет форму права-долга, права-ответственности, и состоит этот юридизм, прежде всего, в направленности на установление духовно-гармоничных человеческих взаимоотношений на основе отказа от ярко выраженного индивидуализма (индивидуального эгоизма)[705]. Это предопределяет принципиально иную социокультурную направленность российского права и правосознания по сравнению с европейской традицией. В этих условиях и эффективность права как реализация его принципов, функций и назначения должна пониматься по-иному. Эффективность права в данном контексте будет выражаться в торжестве духовности, чувства долга и справедливости в общественном сознании.
Закон в России традиционно являлся по отношению к народу внешней, формальной и непонятной, «инородной», силой. Поэтому представляется вполне обоснованным утверждение, что российский народ якобы крепился не правом, а верой, которая всегда стояла выше всяких правовых предписаний. В таком случае на первый план по значимости для общественного существования и развития в России выходит не эффективность права как системы норм государства, не эффективность законодательства, а эффективность права как обеспечения стабильной, согласованной и солидарной жизни в рамках справедливого, духовного и традиционного порядка.
Следует согласиться с мнением Г. Д. Гриценко, что если мы и можем говорить о правовом нигилизме как черте правового менталитета россиян, то лишь по отношению к позитивному праву, его конкретным предписаниям, то есть к результатам законотворческой деятельности государства как внешней силы. Согласно восточнославянской традиции право есть путь к правде, к справедливости и честности в человеческих отношениях, попадающих в сферу правового регулирования. Для русского рассудить по праву – значит рассудить по правде и справедливости. Поступить по праву – значит поступить по совести, по-честному. Так, в «глубинах» русской души право отождествляется с совестью, с истиной, с правотой[706]. Это еще раз подчеркивает необходимость разграничения понятий «эффективность норм (позитивного) права» и «эффективность права».
Как известно, проблема ментальности русского народа получила освещение еще в дореволюционной отечественной литературе. Так, Н. О. Лосский указывал на такие черты русского народа, как искание абсолютного добра, доброта, широта души, но в то же время и недостаток самодисциплины[707]. И. А. Ильин, характеризуя кризис правосознания в современной ему России, писал, что «образованные» и необразованные круги народа одинаково не верят в объективную ценность права и не уважают его предписаний; они видят в нем или неприятное стеснение, или в лучшем случае – удобное средство для защиты и нападения. Правосознание сводится к запасу непродуманных сведений из области положительного права и к умению «пользоваться» ими, а за этим «знанием» и «пользованием» оно укрывает в себе глубочайшие недуги и дефекты, внутреннее вырождение и духовное бессилие[708]. Думается, что эта характеристика применима и к современному российскому обществу. В связи с исследованием комплекса этнических качеств русского человека интерес представляет разработанное Л. Н. Гумилевым понятие этнического поля. Именно этнические поля, по его мнению, регулируют, координируют и сохраняют целостность этнических групп, выражающуюся в единстве их строения и поведения в эволюционном процессе. Факт существования этнического поля проявляется не в индивидуальных реакциях отдельных людей, а в коллективной психологии, воздействующей на персоны[709].
Научный подход к определению и анализу сущностных характеристик права имел в России свои самобытные особенности. Последние выражаются в том, что русские мыслители традиционно рассматривали право в тесной связи с христианской религией, большее внимание обращая на значимость не рациональной, а духовно-нравственной его стороны, обосновывая право как особую форму проявления духа человека и общества. Нормы и принципы естественного права имели в России религиозно-этическое обоснование. Нормативно-ценностным пределом устремлений для естественного права служила высшая справедливость, понимаемая как универсальный идеал, соответствующий коренным устоям миропорядка. В таком ракурсе позитивное право представлялось как неестественное, противолежащее, основанное на интересах политических и ставящее их превыше всего. Такой подход противоречил устоям русского общества, чем определил, соответственно, преобладание негативного отношения к позитивному праву в России[710]. Недаром К. С. Аксаков противопоставлял «внешнюю правду», «буржуазно-мещанскую» «вексельную честность» Западной Европы «внутренней правде – справедливости Руси»[711]. В этом отношении Г. Д. Гриценко справедливо отмечает, что юридический «бойкот» со стороны правового менталитета квазиправовой политике государства есть закономерный итог такой стратегии, следствием которой является юридический (но не правовой!) конформизм или нигилизм в поведении граждан, ментально, духовно-психологически не приемлющих правоимитационную деятельность государственной власти[712].
В литературе отмечается, что российское право характеризуется стертостью границ правовой, политической, социальной, нравственно-этической, религиозной нормативных систем, обладает сверхправовыми чертами. А следовательно, отличительной особенностью российского права, как и правовой ментальности, является единство правового и политического, правового и религиозного, правового и нравственного начал[713]. В этих условиях становится весьма трудным выделение эффективности собственно права в отличие от других социальных регуляторов, определение роли именно норм позитивного права в достижении того или иного социального или психологического результата. Однако такое выделение и не является самоцелью, гораздо важнее достижение подлинной эффективности права, торжества правовых начал в общественной жизни.
Интересным представляется мнение В. В. Сорокина о том, что главным недугом российской национальной ментальности является отсутствие не правосознания европейского типа, а творческого воспитания своего собственного неповторимого правосознания, укорененного в сознании и психологии российского народа, в его этических, исторических, культурных и религиозных традициях[714]. Очевидно, что отсутствие четких психологических ориентиров не может не сказываться негативно как на эффективности права в целом, так и на действенности конкретных норм законодательства.
