Тонио Крёгер одинок, он любит море, его пену и брызги, свободную стихию, которая шумит, бурлит, бушует, а иногда широко и просторно катит свои нескончаемые волны к берегу маленького приморского городка, где живет Тонио Крёгер. Между Тонио и морем есть внутреннее сродство. Он чувствует в себе призвание романтического художника. Его завораживает красота. Но в море есть к тому же и бурная неуступчивость, упрямство, опасная темная бездна, готовая поглотить без следа, наконец, игра страстей – всё, одним словом, что присуще человеку, к которому присматривается мальчик Тонио Крёгер, намереваясь рано или поздно разгадать тайну человека.
(Кроме того, море сродни эпосу, и этот лейтмотив морской стихии Томас Манн разовьет в своих эссе и лекциях (в новелле еще нет этого образа): свободное и широкое движение морских волн подобно широкому движению слова в больших романах Томаса Манна.)
В то время как Тонио Крёгер любуется морем, его приятель Ганс Гансен плавает в нем, как рыба. Ганс Гансен – явный антипод Тонио Крёгера. Если Тонио вовсе не похож на окружающих, если его отличает особенный, так сказать рафинированный взгляд на мир, уникальные интересы (слезы сурового и грозного короля в «Дон-Карлосе», который впервые поверил в человека и полюбил маркиза, но был им предан, предан тем, в кого поверил, – мотив одиночества и покинутости, параллельный главному мотиву одиночества художника Тонио Крёгера), то Ганс Гансен вполне и исключительно нормален. Его все любят именно за надежность, нормальность, так сказать за «бюргерскую» красоту. Он красив северной красотой белокурого немца. Он улыбчив и доброжелателен, радуется миру и считает себя его неотъемлемой частью. Его мышцы сильны, а лицо твердо и энергично. Тонио Крёгеру, со смуглым и тонким лицом южанина, с мягким подбородком и мечтательными, робкими глазами, с бровями вразлет, которые часто хмурятся вместе с глазами, наоборот, мечтается иметь такую же спортивную фигуру, как у Ганса Гансена, такие же уверенные манеры, силу и мужество. В чувстве Тонио Крёгера к приятелю есть оттенок физической зависти или чисто женского восхищения перед физическим совершенством Ганса Гансена: «Статный, широкоплечий, узкобедрый, с открытым и ясным взглядом серо-голубых глаз, он был очень хорош собой. (…) стройные ноги Ганса, обтянутые черными чулками, шагали упруго и четко».
Чувство Тонио Крёгера к Гансу Гансену совсем не похоже на обычную юношескую дружбу. Это чувство необычайно экзальтированное, болезненное. В нем присутствует также и ревность к другим, тоже претендующим на внимание и время Ганса Гансена, поскольку Тонио, как всякий настоящий влюбленный, хочет владеть предметом своей страсти единолично и безраздельно. Больше того, Тонио хочет приобщить Ганса Гансена к тем необычным идеям и интересам, которыми втайне от остальных школьников живет он сам. Ганс Гансен обещает Тонио прочитать «Дон-Карлоса», но это обещание, конечно, он никогда не исполнит, потому что круг его интересов – лошади, скачки, верховая езда (то, что так далеко от Тонио Крёгера, чуждого спортивному азарту и наращаванию мускулов) – одним словом, всё то, что обыкновенно интересует среднего зажиточного горожанина. Ганс Гансен остается бюргером, не собираясь будить в себе художника. Но и Тонио Крёгер, как он ни пытается приобщиться к бюргерским развлечениям своего приятеля (например, со скрипом покататься на ржавой калитке дома Ганса Гансена), по-прежнему чужд бюргерству.
Особенно раздражает Тонио Эрвин Иммерталь, внезапно отнимающий у Тонио, Ганса Гансена. Он вклинивается в их интимные отношения двух тонких, чувствительных людей, каждый из которых старается с учтивой нежностью вникнуть в чуждый ему мир. Эрвин Иммерталь рисуется черными красками (повествование разворачивается как бы изнутри внутреннего мира главного героя, глазами Тонио Крёгера) только потому, что он, как и Ганс Гансен, учится в манеже верховой езде: «Кривоногий, с раскосыми глазами… (…) глаза у него стали как две блестящие щелочки». Ганс Гансен бросает руку Тонио и берет под руку гадкого Эрвина Иммерталя. Тонио от обиды чуть не плачет. К тому же Ганс Гансен опять начинает называть Тонио по фамилии, натянуто объясняя свое охлаждение странностью имени друга.
Имя Тонио как будто тоже должно отгородить героя от бюргерского общества, где все носят обычные немецкие имена, вроде Ганса, Эрвина, Генриха или Вильгельма. Ведь имя также знак художника, по Томасу Манну. Это экзотическое итальянское имя дала Тонио его мать, пианистка, музыкантша, такая же экзальтированная, художественная натура, как и ее сын Тонио. (Мать самого Томаса Манна, в девичестве Юлия да Сильва-Брунс, наполовину португальско-креольская бразильянка[261], и с нее писатель рисует образ матери Тонио Крёгера.)
Тонио, в полном согласии со своим художественным именем, устремляется по дороге изучения человека и его образа, то есть он рефлектирует свои эмоции и подбирает точные слова к тем тонким чувствам, которые его охватывают. Иначе говоря, Тонио готовится стать художником слова, поэтому он культивирует в себе особое художественное внимание, помогающее ему постичь тайну человека и, в том числе, его муки и страдания: «Дело в том, что Тонио любил Ганса Гансена и уже немало из-за него выстрадал. А тот, кто сильнее любит, всегда в накладе и должен страдать, – душа четырнадцатилетнего мальчика уже вынесла из жизни этот простой и жестокий урок (…) эта наука казалась ему куда важнее, куда интереснее знаний, которые ему навязывали в школе». (Тонио учится так же плохо, как Томас Манн, который ненавидел школу и дважды оставался на второй год, как пишет биограф Томаса Манна С. Апт.)
Несколько охладев к Гансу Гансену, Тонио Крёгер влюбляется в белокурую Ингу, Ингебор Хольм. Она точно так же, как Ганс Гансен, антипод Тонио Крёгера. Но его тянет только к антиподам по закону притяжения противоположностей. Ингебор Хольм – женский двойник Ганса Гансена, или Ганс Гансен в юбке. Это, разумеется, вовсе не значит, что Инга мускулиста и спортивна или плавает как рыба. Нет, она просто-напросто воплощает всё тот же тип северной красоты в ее женской ипостаси (Ганс Гансен – мужской вариант северной красоты). Инга тоже, по существу, бюргерша. И ее портрет сходен с портретом Ганса Гансена: «…толстые белокурые косы, миндалевидные, смеющиеся синие глаза, чуть заметная россыпь веснушек на переносице». Ее интересы – танцы (женский вариант верховой езды). Тонио Крёгер опять-таки безуспешно пытается переломить себя и приобщиться к ее бюргерским интересам.
Тогда-то Тонио сталкивается с еще одной вариацией пошлого бюргерства – учителем танцев и хороших манер Кнааком. Образ Кнаака Томас Манн рисует как корчащую рожи, кривляющуюся обезьяну, передразнивающую своих учеников-недотеп и издевающуюся над ними под строгими взглядами их мамаш. Публика ему нужна для самопоказа и самоутверждения. «Если же ему хотелось окончательно сразить публику, он внезапно, без всякой видимой причины, отрывался от пола, с непостижимой быстротою кружил ногою в воздухе, дробно бил ею о другую ногу и с приглушенным, но тем не менее сокрушительным стуком возвращался на бренную землю…»
Тонио судит Кнаака как художник, заглядывая с лупой в глубины его простой, уродливо гримасничающей натуры: «Его глаза не проникают в глубь вещей – там слишком много сложного и печального; они знают только одно, что они карие и красивые! Поэтому-то он и держится так горделиво. Конечно, надо быть глупцом, чтобы выступать столь осанисто, но зато таких людей любят, а значит, они достойны любви. Тонио прекрасно понимал, почему Инге, прелестная белокурая Инге, не сводит глаз с господина Кнаака».
Размышляя над природой человека, Тонио по рассеянности затесался в круг четырех девушек и станцевал вместе с ними женскую фигуру «мулине для четырех дам». Его подняли на смех, в том числе Инга, в которую Тонио тайно и безнадежно влюблен.
Между тем в самого Тонио влюблена Магдалена Вермерен. Она – двойник Тонио Крёгера, его женская ипостась. Она «вечно падает» на танцах. Она способна одна понять поэзию Тонио Крёгера, она глядит не него своими печальными глазами, им бесконечно хорошо и интересно беседовать друг с другом, но Тонио не хочет иметь с ней дела, потому что она такая же, как он: она страдает, видит оборотную сторону, изнанку жизни, она чувствительна к пошлости бюргеров и чужда их оптимизму. Но, повторяем, Тонио притягивают только противоположности – сходное отталкивает.
В Магдалене Вермерен Тонио Крёгер обнаруживает «дух», который есть и в нем самом и который заставляет его встать на путь искусства, в то время как в Гансе Гансене и в Ингеморе Хольм он наблюдает и приветствует «жизнь», как раз то самое, чего лишен он сам в качестве художника, то есть созерцателя и стороннего наблюдателя жизни и людей. Здесь Томас Манн отражает странный парадокс, сводящийся к тому, что художник пишет и творит для одних (в случае с Тонио Крёгером он творит для Ганса Гансена и для Инге), а его публикой становятся другие – страдающие, как и он, неуверенные в себе, робкие и чувствительные. Одним словом, его публика – это множество Магдален Вермерен мужского и женского пола. Для решительных, жизнерадостных Ганса и Инге творчество Тонио и его устремления к «духу» абсолютно, ничего не значит. Ведь они и так живут полнокровной «жизнью», счастливой и радостной, им и так всего хватает. Зачем им в таком случае нужна еще литература?
