Остается неясным, дошли ли до нас образцы подлинной древнейшей загадки. Например, T7b. Chink, chink in the grass, / Bald head, no [ass]. – Snake (Шур, шур в траве, лысая голова без зада. – Змея), – отвечает всем выше названным пяти признакам, включая двусмысленность с сексуальной подкладкой архетипической конфигурации, излюбленной загадками, что подтверждается присутствием рекуррентных двусмысленных мотивов grass (трава) и bald head (лысая голова, ср. русское плехан и его функции), и тем не менее легкие ритм и рифмовка выдают ее принадлежность новому времени. Похоже, что почтеннее по возрасту русская загадка типа ИАХ1. Стоит горница / Об одной окольнице. В большинстве же случаев, когда кажется, что все признаки на месте, перед нами все-таки сохраненный генетический код древней классической загадки, но не она сама. Возможно, что подлинную древнюю загадку мы находим только в ее фрагментах, продуктах распада, которыми являются как раз наиболее вырожденные и примитивные формы загадки.
22. Обзор фигуративных средств загадки. Морфология загадки vis-à-vis морфологии сказки
С морфологической точки зрения в области словесного художественного выражения выделяются две фундаментальные модальности: повествовательная и фигуративная. В художественной литературе они обычно смешаны, но фольклор знает их чистые формы. Классический анализ повествовательной морфологии представлен в работе В. Я. Проппа «Морфология сказки» (Пропп 1928); народная загадка дает образец фигуративного выражения в чистой и глубокой форме. Если за повествовательным текстом закрепилось и широко используется понятие нарратив, вокруг которого развилась дисциплина – нарратология, то рядом с ним имеет смысл ввести понятие фигуратив для обозначения текста, целиком подчиненного фигуративной задаче.[33]
Сопоставление нарратива и фигуратива в едином логическом пространстве – трудная задача. В качестве разнородных модальностей высказывания нарратив и фигуратив подчиняются разным логикам; и все же уяснение сути каждой из модальностей требует сопоставления – хотя бы в виде двух независимых описаний. Для решения этой задачи придется опираться на некоторую металогику, пусть не вполне отрефлектированную в своем логическом качестве; поэтому предпринятое сопоставление будет проходить на ощупь.
Морфология нарратива была построена Проппом для рассмотрения сказочного повествования в его развертывании вдоль временнóй оси в форме последовательности характерных функциональных компонентов в составе секвенции, ряда, полно представляющего эту последовательность. Разобрав взаимные отношения компонентов этого ряда, Пропп выяснил логику их последовательности. Назовем ее консеквенциальной логикой, то есть такой, в которой одни компоненты ряда (состояния и поступки героя) наделены векторами вызова ответных событий, другие – векторами вызова изменений состояний героя, а третьи – и теми и другими. Проппова морфология сказки описывает логику этого ряда в виде формулы – последовательности функциональных компонентов. На фоне морфологии сказки лучше может быть понята особенность морфологии загадки.
Загадка представляется столь же образцовой для теории фигуратива, как сказочное повествование для нарратологии.[34] Общим исходным пунктом может служить то, что мы сопоставляем речевые модальности. Но пути этих дисциплин тут же расходятся. Понятие сказочное повествование отсылает к референциальной области, к мысленной сцене, на которой в нормальном случае представлены семь героев, их состояния и поступки, причем последовательно проиграны их взаимодействия. Здесь действует событийная логика, в рамках которой функции наделены векторами вызова ответных событий и ответных изменений состояний героя.[35] Смысла сказки мы не знаем. Проппу не пришлось выяснить, почему сказка нуждается в семи героях. Мы знаем, что сказка – ложь. «Сказка ложь, да в ней намек…» – намек в ней не разгадан, но фантазия – несомненна. И сказка повествует о чем-то. То, о чем она повествует, – ее событийное содержание, – может быть отделено от языка повествования, поэтому сказка может быть пересказана другими словами – да так оно и происходит в традиции; речевые формулы имеют место лишь как украшения в ее передаче. Но загадка тяготеет к языковой формульности в целом; она может быть повторена лишь с минимальными изменениями. Загадка прочно связана с языком. И загадка не ложь; истина и ложь – понятия по отношению к ней неуместные. Морфология сказки относится к сказочной сцене с ее темпоральной логикой; морфология загадки относится к феноменальной ахроничности, к структуре речевого построения представления, к функциям компонентов речи в этом построении. И все же и сказка, и загадка представляют модальности высказывания; и это дает нам возможность сопоставить их ради взаимного освещения.
Пропп отметил, что элементарный компонент нарратива может быть представлен сочетанием субъекта и предиката, называющим героя и его состояние или действие. Такие же элементы могут составлять фигуратив, но в этом случае они участвуют в иного рода функциональной структуре и морфологической конфигурации. Элементарный уровень по типу нарратива загадку не характеризует никак и не является жанрово специфическим (на этом споткнулись Жорж и Дандес). Жанрово определяющей является морфология в плане функциональной структуры целого высказывания.
Проделанный в этом исследовании анализ позволяет сформулировать исходные положения относительно принципиальной формы фигуратива: 1) это речевой бином; 2) взаимные отношения компонентов внутри этого бинома проблематичны.
Предлагаемая мною попытка определить фигуративные отношения имеет не более чем предварительный и минимальный характер и потребует в будущем уточнения. Сделаю в этом направлении, что могу в данный момент с позиции наблюдателя загадки.
Всякий троп, всякая фигура основаны на некоторой двуплановости, которая строится по-разному и имеет разные функции, откуда проистекает множество тропов и фигур. Бином может быть чисто смысловым, лишенным формальной двоичности и вообще формальных признаков, как, например, в фигуре иронии, где план выражения, формально не раздваиваясь, имеет раздвоенный смысл – непосредственный и другой, его подрывающий по осмыслении высказывания. Биномиальная структура в плане выражения имеет развернутую форму в тропе сравнения – оно артикулируется в двух сопоставленных частях. Непременной особенностью тропа и фигуры, как установили те, кто ими занимался (напр., Якобсон 1966: II.239-59), является подстановка, подмена одного смыслового составляющего другим, или столкновение двух планов, или их взаимная дополнительность. На этом общие знания о тропах и фигурах, собственно кончаются, и тут начинается спецификация их разновидностей.[36] Считаю важным отметить одно динамическое условие функционирования фигуративной морфологии, избегающее формального взгляда: затрудненные, напряженные смысловые отношения между составляющими фигуративного бинома. Обострение и разыгрывание этих напряжений, возведение их в степень, нагромождение друг на друга, – в общем проблематизация высказывания составляет существенную характеристику внутренней жизни фигуратива. Подчеркиваю: проблематизация является свойством смысловой жизни фигуратива, а не только аналитического подхода к нему. Высокую, вероятно, образцовую степень такой проблематизации мы находим в народной загадке как особой фигуре речевого выражения. Функционально-морфологическая экспликация фигуративной природы загадки и составляет главную линию этого исследования.
Биномиальная структура как нельзя более резко обозначена в плане выражения загадки: она – это кажется очевидным – состоит из вопроса и ответа. И эта всем знакомая, как бы сама за себя говорящая форма естественно является первым предметом разработки и одновременно первым камнем преткновения для исследователя. Поверивший ей обречен блуждать во тьме потому, что функции бинарной формы загадки не укладываются в условия вопросно-ответной формы, которая служит лукавой личиной. Загадка – не столько вопрос и ответ, сколько погудка и отклик. Вопрос загадки и не должен быть вообще вопросом, и зачастую не бывает – он может быть выражен в утвердительной форме; но отклика он требует. Загадку точнее определить как диалог, игровой обмен репликами.
Следующая очевидная особенность морфологии загадки заключена в неравенстве двух членов биномиальной структуры: описание сложно, отклик элементарен. Описание имеет собственную сложную структуру, тогда как отклик может быть предельно прост, может состоять из одного слова. За этим формальным различием стоит совсем другое, из него прямо не вытекающее и не очевидное, – логико-смысловое: описание не находится во взаимнооднозначных отношениях с откликом, одно и то же описание может иметь разные ответы. Наряду с этим загадке принципиально свойственно другое морфологическое несоответствие: в отличие от атомарного отклика, описание в загадке имеет сложную внутреннюю форму – оно в свою очередь представляет собой бином: соединение метафорического и буквального описания в форме, стирающей грань между ними и скрывающей необходимость двойной, так сказать, бифокальной установки зрения.
