На разобранном материале можно было проследить, как нормы словообразования, формируясь, постепенно дифференцируют сложное слово от императивного предложения, к которому оно восходит. Это одновременно синтаксическая и лексическая дифференциация, в которой, как представляется, выступает один из законов развития языковой системы. Значение этого закона заключается в том, что при формировании языковых категорий используются как основа определенные категории других аспектов языкового единства. Борьба элементов нового качества с элементами старого качества сводится, таким образом, к борьбе норм разных сторон языка. Так, образование данной модели словосложения протекало в процессе ломки правил синтаксиса и лексики под влиянием норм словообразования. В дальнейшем можно было наблюдать, как в отдельных случаях сформированная уже модель словосложения обнаружила тенденцию к превращению одного из своих компонентов в слово—элемент, а затем в аффикс.
В процессе развития языковой системы все время происходит перекрещивание различных ее аспектов, составляющих вместе опреде—ленное диалектическое единство, но отличающихся каждый своей спецификой. Языковое единство является диалектическим, потому что его элементы постоянно вступают между собою в противоречие, в конечном счете обусловливающее формирование новых языковых категорий. В одних случаях такое противоречие является пружиной, приводящей в движение всю языковую систему в целом. В других случаях оно может не вести к сдвигу в системе языка, как это имеет место при синтаксическом способе словообразования.
Таким образом, с одной стороны, сила языковой традиции, рациональным зерном которой является стремление сохранить на протяжении веков литературное наследие прошлого; с другой стороны, новое понимание некоторых языковых форм, ищущее себе адекватное выражение и в конце концов создающее новые формы, – борьба этих двух тенденций обусловливает в значительной мере противоречивый характер языкового единства.
В целом же сочетание словообразующих основ обычно сохраняет соответствие лексическим нормам соединения соответствующих слов в предложении. Эта зависимость хорошо видна тогда, когда словосочетание находится в тексте в непосредственном взаимодействии со сложным словом. Например, ¿Pero quién ha dicho que porque haya tenido una desgracia va a ser malo? Como dice el refrán: porque una vez mató una vieja lo llaman mataviеjas (Gallegos 1945, 247) 'Но кто сказал, что если человек раз поступил плохо, он уже стал плохим человеком? Как говорит пословица: если кто—нибудь убил старуху, его всегда будут называть не иначе, как убийцей старух' (букв. 'убей—старуху').
Выражение desenterrar los muertos (букв. 'выкапывать покойников') фигурально означало 'порочить память умерших'. Ср. следующее употребление этого оборота у Кеведо, в котором сочетаются оба эти значения: …está presa en la Inquisición de Toledo, porque desenterraba los muertos sin ser murmuradora (Quevedo 1911, 90). … Она сидит в Толедо в тюрьме Инквизиции за то, что откапывала покойников, не будучи сплетницей'. На основе фигурального значения приведенного выражения возникло сложное слово desentierramuertos. Оно отмечается и современными словарями.
Saltar paredes (букв. 'прыгать через стены') употреблялось для характеристики влюбленных безумцев, перелезавших через забор на свидание со своими возлюбленными. Ср. в «Селестине»: Señora, aquí está quién me causó algún tiempo andar hecho otro Calisto, perdido el sentido, …saltando paredes, poniendo cada día vida al tablero… (Rojas 1931, v. 2, 38). 'Сеньора, …вот та, из—за которой я некоторое время был похож на Калисто, потеряв голову, …прыгая через заборы, ставя каждый день жизнь на карту…. В этом же произведении встречаем и сложное слово el saltaparedes 'вертопрах': Jesú, no oiga yo mentar más ese loco, saltaparedes, fantasma de noche… 'Боже, я больше не хочу слышать об этом безумце, вертопрахе, ночном призраке'. (См. также с. 27).
Выражение llorar duelos употреблялось в значении 'оплакивать горе'; ср.: No seas lisonjero e jamás llorarás duelos ajenos 'Не будь льстецом, не будешь и проливать слез над чужими горестями'. На основе этого выражения возникло сложное слово el lloraduelos 'нытик', 'плакса'.
Тесная связь образных «императивных» слов с лексикой и фразеологией живого языка может выражаться в том, что неупотребительность словосочетания приводит к выпадению из лексики языка и соответствующего сложного слова.
б. Принципы функционирования и семантические классы
Формирование модели словосложения кроме унификации ее морфологической структуры требует выработки принципов ее функционирования, основывающихся на регулярности соотношения между внутренней формой сложных слов и обозначаемыми ими предметами. Такая норма для анализируемых слов была выработана. За основу ее принята субъектно—предикатная связь между действием, выраженным глагольным элементом сложного слова, и предметом или лицом, обозначаемым всем словом. Лицо или предмет, к которым ранее относилось повелительное предложение, были осмыслены как субъект содержащегося в нем действия. Семантика анализируемых слов, следовательно, экзотерична, то есть их денотат не соотносится непосредственно с отдельно взятым значением компонентов сложения – действием или объектом. В плане такого понимания принципа функционирования модели словосложения и лежат семантические категории, обозначаемые сложными словами. Это прежде всего значение агенса активного действия. Наиболее продуктивно обозначение лица по его активности – профессиональной и социальной в широком и узком смысле, а также шуточные обозначения лиц и объектов по тому образу, который с ними ассоциируется. Например: el limpiachimeneas 'трубочист' мыслится как el que limpia las chimeneas, т. е. как 'тот, кто чистит трубы'; el lameplatos 'блюдолиз' означает el que lame los platos, т. е. 'тот, кто лижет блюда', la lavaplatos 'судомойка', т. е. la que lava los platos – 'та, которая моет посуду' и пр. Сложные существительные этого типа могут также обозначать инструменты, приспособления, аппараты и т. д. В этом случае предмет представляется как субъект активного действия. Например: el cazaclavos 'гвоздодер', т. е. 'инструмент, ко—торый дерет гвозди' (lo que caza los clavos), el montacargas – 'грузовой подъемник', т. е. 'машина, которая поднимает тяжести' (lo que monta la carga), el sacacorchos 'штопор', иначе – 'инструмент, который вытаскивает пробку' (lo que saca el corcho), и т. д. В пределах аналогичного соотношения внутренней формы сложных слов и их лексического значения лежат группы существительных, обозначающих растения и животных. Ср. el papamoscas 'мухолов', обозначает «el pájaro que papa las moscas» (птица, которая поедает мух), mata—sarna – означает «la planta que mata la sarna» (растение, которое уничтожает чесотку) и пр.
Не противоречит также такому соотношению между действием и предметом значение места. Для объяснения местного значения «императивных» сложных слов можно воспользоваться замечанием акад. М. М. Покровского, который писал о существительных с инструментальными суффиксами: «Что касается локального значения данных имен, то оно, конечно, легко выводится из значения инструментального, так как место действия может служить средством к его выполнению».[199] Действительно, значение места, встречающееся у сложных существительных этого типа, сближается с инструментальным значением. Например, el guardamuebles 'мебельный склад', el guardajoyas 'сокровищница', т. е. сейф, в котором хранят драгоценности; el guardarropa 'гардероб', т. е. помещение для хранения одежды, и немногие другие. Местное значение существительных этого типа не выходит за пределы обозначения специальных помещений и в целом не противоречит положению о том, что предмет, означаемый словом, должен выступать как субъект действия, обозначенного глагольным элементом. Все приведенные существительные одновременно имеют также значение лица – субъекта действия. Ср. el guardajoyas означает: 1) лицо, которое guarda las joyas и 2) помещение или сейф, который guarda las joyas.
Значение действия не свойственно сложным существительным этого типа. Если некоторые из них соприкасаются с nomina actionis, то они все же никогда не обозначают процесс, а указывают на конкретное содержание или характеристику какого—либо действия, например, поступка (ср. el pasavolante 'необдуманный поступок'), удара (ср. el tapaboca 'зуботычина'), игры (el rompecabezas 'головоломка') и др.
То же самое можно сказать о существительных, обозначающих явления природы, например, el calabobos 'мелкий дождь', el matapolvo 'кратковременный дождь' и некоторые другие. Понятие, означаемое этими существительными, можно представить себе как свойство субъекта действия, выраженного глагольным элементом. Например, el calabobos означает такой дождь, который cala a los bobos (т. е. «промачивает дураков»), el matapolvo – такой дождь, который mata el polvo (т. е. «прибивает пыль»).
Значение результата действия им не свойственно. В связи с этим можно привести следующее наблюдение акад. М. М. Покровского: «Дело в том, что в некоторых случаях язык не проводит резкой разницы между орудием и результатом действия под влиянием двойственности воззрения на орудие вообще»[200] (ср. язык, голос и др.). «Императивные» существительные, среди которых широко распространено инструментальное значение, почти не знают подобного изменения своей семантики. Очевидно, причину этого следует видеть в четкости связи между его семантической структурой и лексическим значением, которая поддерживается сопоставлением с соответствующей синтаксической конструкцией. Это мешает затемнению отношения между компонентами сложного слова, предшествующему обычно сдвигу в значении, переходу от инструментального значения к результативному.
