В нем можно найти имена, явно данные беспокойным детям, – Будилко, Неупокой, Шумило, Томило, Крик, Гам, Звяга, Бессон, Балуй, Вертелка… Имена, которые характеризуют внешность, – Брюхо, Пузан, Губа, Смола, Черноголов, Сухой, Толстой, Тонкой, Головач, Лобан, Беззуб, Лысый, Малыш (да, всю жизнь человек ходил с именем Малыш). Имена, данные по времени рождения, – Зима, Вешняк, Мороз, Полетко, Подосен, Суббота. Даже имена в честь животных или еды – Заяц, Кот, Ерш, Гусь, Бобр, Блоха, Баран, Клещ, Козел, Крыса, Свинья, Слизень, Червяк, Арбуз, Блин, Борщ, Брага, Буженина, Капуста, Кисель, Репа, Сало, Сметанка, Чеснок.
Не могу отказать себе (и, надеюсь, вам) в удовольствии и не привести и другие, скажем так, необычные для современного слуха имена: Азбука, Айда, Аминь, Баба (это мужское имя), Балаболда, Барыга, Башмак, Глаз, Жирок, Камень, Клей, Кочерга, Лопата, Лопух, Нога, Нос, Шиш и даже – простите, но из песни слов не выкинешь – Бздуныш, Пердун и Говно.
В общем, наши предки развлекались как могли. Если у вас намечается прибавление в семействе и вы еще не определились с именем, вы теперь знаете, в какую книгу заглянуть в поисках вдохновения.
Но самая любопытная группа имен – это «плохие» или страшные имена. И их обнаруживается немало: Беда, Бедняга, Болван, Бес (да, в написании «Бѣсъ», как обозначение злого духа), Бешеный, Бяка, Вор, Глупой, Горюн, Грех, Гроб, Могила, Нерода, Нехороший, Несын, Олух, Плохой, Погибло, Тоска, Тупица…
Неужели детей могли так назвать любящие родители?
Как ни удивительно, да.
Вот что о таких именах пишет филолог Лев Успенский, автор многочисленных научно-популярных книг о лингвистике:
«Наши предки были суеверны. Они очень боялись “глаза”, вредоносного действия чужих или своих похвал; им казалось, назвать ребенка красивым, нежным или горделивым именем, – это значит привлечь к нему гибельное внимание целой армии подстерегающих человека врагов – злых духов. Зовут мальчишку Красавчиком или девчурку Ладой, а бес тут как тут, разве ему не лестно завладеть таким прелестным ребенком?! Услыхав же про маленького Хворощу, Опухлого или Гнилозуба, кто на них польстится? И под прикрытием обманного имени-оберега дитя будет спокойно расти и процветать…» [326].
Существовало и имя «Дурак» – и оно было такой же обманкой для злых духов. И никакой несуществующий «Другак» здесь ни при чем. Если принимать на веру теорию «Другака», нужно объяснить и всех этих «Болванов» и «Тупиц»… Они тоже, получается, когда-то были нейтральными словами или стали результатом преобразования каких-нибудь приличных аналогов вроде «Больших Иванов» и «Путиц»? Почему бы основам не слиться, теряя произвольные звуки, а согласным не переставиться? Лингвофрики это любят.
Настоящие дураки и другаки
Впрочем, «другак» не такой уж и несуществующий. Слово такое было – но употреблялось оно отнюдь не в качестве имени.
Мы находим его в знаменитом словаре В. И. Даля под статьей о слове «другой» [327].
Какие же значения есть у слова «другак»?
1) Другак м. донск. – настой воды на виноградных выжимках.
2) Первак и другак орл. – два разбора хлебного зерна.
3) Иногда то же, что друган м. – второй налив пива или квасу, жидкая, расхожая бражка, второго налива, уже по спуске сусла; такой же квас или булыч.
4) Другак – второй рой в лето из улья, второй вывод.
5) Лук другак – лук репчатый, на другой год после первака: третьяк уже плоховат, а далее четвертака он не идет.
И это все, никаких имен.
Даже если предположить, что имя «Другак» существовало – а такое предположение уже не будет научным, потому что его невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, – из этого все равно не будет следовать, что слово «дурак» произошло именно от него.
А откуда же оно взялось?
Этимологические словари, конечно, не упоминают ни о каком «Другаке». Все просто: «дурак» образован от прилагательного «дурый» – «глупый» [328].
Но о происхождении слова «дурый» нет единого мнения. Возможно, оно связано со словом «дуть» [329]: до сих пор мы можем назвать «надутым» спесивого и глупого человека.
А вот теория «Другака», уж простите, совершенно дурацкая – потому что абсолютно бездоказательная.
По интернету кочует теория, будто Баба-яга на самом деле – прекрасная богиня Баба-Йога, великая Йогиня, Йогиня-матушка. Да-да, ведь «яга» и «йога» – слова похожие, почему бы не возвести одно к другому?
Уже смешно из-за «Бабы-Йоги»? Подождите, дальше подробности. Много подробностей.
Была она доброй богиней, покровительницей сирот, совершала огненный обряд посвящения детей богам. Проходил этот обряд в таинственной «пещи Ра» (ведь просто «в пещере» – это как-то скучно, согласитесь) и заключался в том, что сирот, одетых в белые одежды, будто бы сжигали – но на самом деле особый механизм этому препятствовал, и дети оставались невредимы. Однако иностранцы, наблюдавшие за вполне безобидным процессом, ничего не понимали, пугались за бедных детей, и поэтому в своих пересказах образ Великой Йогини исказили и даже имя ее перепутали. С тех пор мы знаем ее как страшную Бабу-ягу.
Может быть, эта теория изложена в трудах фольклористов, этнографов, историков?
Разумеется, нет – иначе она не попала бы в эту главу.
Баба-яга – это просто сказочный персонаж. Конечно, очень интересный и необычный, но это явно не «прекрасная богиня». Известный фольклорист В. Я. Пропп писал о ней так:
«Яга-дарительница при приходе Ивана находится в избушке. Она, во-первых, лежит. <…> Далее, она занимает собой всю избу. <…> “На печке лежит баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос”. Но как понимать “нос в потолок врос”? И почему яга занимает всю избу? Ведь она нигде не описывается и не упоминается как великан. И, следовательно, не она велика, а избушка мала. Яга напоминает собой труп, труп в тесном гробу или в специальной клетушке, где хоронят или оставляют умирать. Она – мертвец» [330].
Так может, хотя бы слова «яга» и «йога» действительно этимологически связаны?
Заглянем в словари.
«Этимологический словарь славянских языков» (ЭССЯ) восстанавливает для слова «яга» праславянскую форму *ęga, родственную литовскому éngti («душить», «давить», «теснить», «мучить»), латышскому îgt («исходить», «кончаться», «чахнуть,» «досадосать»), англосаксонскому inca («боль»), древнеисландскому ekki («печаль», «сомнение»). «Таким образом, *ęga, яга – это персонифицированное удушье, кошмар» [331], – заключают авторы словаря.
«Йогу» в ЭССЯ мы по понятным причинам не найдем: наши предки, разговаривавшие на праславянском, это слово использовать не могли. Зато видим это слово в этимологическом словаре Н. М. Шанского [332]: оказывается, «йога» произошла от той же праиндоевропейской основы, что
