Если не считать этих неизбежных последствий абсолютного полового аскетизма, то все же остается еще ответить на вопрос, имело ли само по себе систематическое введение аскетической идеи в старом мире значение для культуры западных стран. И мы должны ответить на этот вопрос утвердительно. Ницше называет, правда, аскетизм «истинным роком в истории здоровья европейцев», но с другой стороны он признает в аскетическом идеале «много мостиков к независимости, и нет, действительно сомнения, что аскетизм много способствовал углублению личной жизни и развитию индивидуализма. Но как только он перешел от чистого «аскетизма» т. е., дословно, от упражнение в воздержании и самообладании к абсолютному отрицанию половой жизни и физиологических телесных потребностей, он должен был бить мимо цели истинной культуры личности, для которой необходимой предпосылкой является между прочим и половая жизнь. Аскетизм и половое воздержание могут иметь культурное значение лишь при условии принципиального утверждение и признание половой жизни, Только при глубоко и радостно воспринимаемом сексуализме добровольное воздержание может иметь для индивидуума внутреннюю ценность; или как остроумно выражается Георг Гирт, человек не должен всегда давать бить фонтанам своей чувственности, но у него должно быть сознание, что он может это сделать, если захочет. В этом сущность того, что я назвал «относительным» половым воздержанием, значение которого для индивидуальной и социальной жизни я рассмотрю подробнее в третьей книге настоящего сочинения.
Что касается отношений между проституцией и первобытным христианством в первые три века по Р. X., то они принимают самые разнообразные формы. Выше мы уже приводили слова Христа, из которых видно, как глубоко Он понимал общие примитивные инстинкты, породившие проституцию. Так же глубоко понимание сущности проституции, ее дионисьевского и в то же время разрушительного характера, в сильном описании Откровение Иоанна 13–18. Она изображена здесь в аллегории блудного города Вавилона, как зверь с семью головами и десятью рогами (Откр. св. Иоан., 17, 3–5 и 18, 2–4):
«И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотой блудодейства ее; и на челе ее написано имя, тайна: Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным… Пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, и пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяние своего она напоила все народы, и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши ее».
В своем глубоком Essay о «звере в человеке», Георг Брандес указывает на очень интересный анализ этого места библии, сделанный Александром Дюма младшим:
«Сделав попытку анализировать человека в громадном плавильном, котле, именуемом Парижем, Дюма сообщает, что он видел, как из паров котла формировались глупые головы, мужские и женские, когда котел вдруг заклокотал и из него вышел образовавшийся не из его. пены или паров, а из самого содержащегося в нем вещества, чудовищный зверь с семью головами и десятью рогами. И на рогах этих было десять золотых корон (откров. Иоан. 13, 1), а на головах волосы блеска металла и цвета алкоголя. Зверь был подобен барсу; ноги у него были как у медведя, а пасть как у льва; и дал ему дракон силу свою (откр. 13, 2). И обличен был зверь в порфиру и багряницу, украшен золотом, драгоценными камнями и жемчугом и держал в белых руках своих, как держат чашку с молоком, золотой кубок, наполненный мерзостями и нечистотой Вавилона, Содома и Лесбоса. Из тела его исходил опьяняющий чад, в облаках которого было сияние, точно прекраснейшего ангела Божьего, и двигались в нем тысячи человечков, которые извивались от сладострастия, рычали от боли и исчезали с легким шипением и треском, т. е. они лопались и от них не оставалось ничего, кроме капли жидкости, слезы или капли крови. Но зверь не насыщался. Он топтал их ногами своими, разрывал ногтями своими, размалывал зубами своими, раздавливал на своей груди. И которых он так раздавливал, тем особенно завидовали. Его семь голов образовали венок, достигавший неба, его семь пастей всегда улыбались, его губы всегда были жгуче-красного цвета и над его десятью коронами пылало в ярком сиянии слово: проституция!»
Только Фелициан Ропс в своей гениальной художественной концепции проституции приблизился к интуитивному прозрению сущности ее, как она сказывается в грандиозном видении апокалипсиса.
Проституция и проститутки играли в древнейшей истории христианства троякую роль. Во-первых, мы находим проституток среди обращенных, кающихся и наиболее ранних последовательниц христианства. Во-вторых, к проституции присуждали в наказание христианок-мучениц, и в-третьих, монахи и монахини находились иногда в своеобразных отношениях к проституции, под видом которой скрывался аскетизм. Во всех трех случаях в результате получались удивительные, специфически христианские явления, зафиксированные, прежде всего, в христианской легенде и христианской драме.
Из Матф, 21, 31–32, мы узнаем, что уже в самом раннем периоде христианства проститутки составляли значительный контингент среди учеников Иисуса и последователей Его учения. Так, Иисус прямо называет их (на ряду с мытарями) в числе верующих. Как и вообще по отношению к бедным и притесняемым, первобытное христианство проявляло вначале большой интерес к проституткам, старалось отвлечь их от их пагубной жизни и обратить к полному телесному воздержанию. На первом месте мы должны здесь назвать Марию Магдалину (Лук. 8, 2; Марк. 16, 9; Лук. 7, 36–15), ту грешницу, из которой Иисус изгнал семь бесов и которой Он первой явился после своей смерти. Как прообраз и первая представительница покаявшихся и обращенных в христианство проституток, Мария Магдалина играет значительную роль в старых христианских легендах и 8 литературе средних веков, а позднее в средние же века ее именем назывались многие учреждение для спасение падших девушек («дома Магдалины», «Magdalenenhauser», «Madelonnettes», Magdaleniten). Кроме того, она представляет также любимую фигуру в средневековых пасхальных представлениях.
Наряду с Магдалиной христианская легенда насчитывает еще целый ряд других обращенных проституток, которые частью даже были признаны святыми. Об этих святых и обращенных куртизанках существует специальная литература. Первое место среди них занимает Мария Египетская. По преданию, с двенадцатилетнего возраста в течение семнадцати лет она была доступной для всех проституткой в александрийском борделе, побуждаемая чудом приняла христианство и затем 47 лет прожила в покаянии и умерщвлении плоти в пустыне, где нашел ее аббат Зосима и где после смерти похоронили ее. Греческая церковь поминает ее 1-го, а католическая 9-го апреля.
Египетская Мария часто бывала также предметом изображение в средневековой литературе, прежде всего, например, в драме Росвиты, «Падение и покаяние Марии», и в стихотворении «Речь о вере» (стихи 2264–2294) бедного Гартмана, средне-рейнского поэта 12-го века.
Святой сделалась также красивая актриса и гетера Пелагия, обращенная проповедями епископа Нонна в Антиохии. Она отказалась от развратного образа жизни и умерла отшельницей в Иерусалиме. Далее, Росвита же увековечила образ кающейся проститутки Таис в своей драме «Пафнутий». Согласно сообщенной Иакобом де Ворагине легенде, Таись жила в Египте в публичном доме, но затем обращена была в христианство святым Пафнутием и перевезена была в монастырь. Соотечественник Пафнутия, Симон, живший на колонне аскет, обратил, как говорят, своей проповедью весьма многих проституток (Acta Sanctor. II, 344). Эти обращенные проститутки, по-видимому, оставались очень твердыми в своей вере, так как некоторых из них называют среди мучениц во время преследование христиан.
Второе замечательное явление в истории первобытного христианства – это роль, которую играли проституция и публичные дома, как форма наказание при осуждении христиан. И здесь также значительная доля относится к области легенд, ибо новейшие исследование доказали, что в преследованиях христиан и в рассказах об их мученичестве очень много легендарного. К тому же мученичество и преследование за веру не представляют здесь ничего специфически-христианского. Как показал в новейшее время в особенности Иоганн Геффкет, они имеют своих предшественников в преследованиях греков и евреев. Их юридические невозможности, недействительность их объяснительных речей, а также отдельные чудесные происшествие связывают эти легенды с языческой и позднейшей еврейской литературой. Сказанное относится также и к помещению христианок в бордель, как наказанию за преданность своей вере, которое применялось, например, также и по отношению к еврейским женщинам (см. выше, стр. 492) – факт, в действительности которого нельзя сомневаться, хотя по Моммзену это не было общим правилом, а зависело только от чрезмерного рвение отдельных чиновников. Фридриху Аугару принадлежит заслуга обстоятельного критического исследование этого вопроса, благодаря чему мы имеем теперь возможность установить главнейшие моменты этого замечательного культурно-исторического явления; дальнейшему критическому освещению оно подверглось в названном сочинении Геффкена.
