Проповедуемый здесь половой аскетизм, который, благодаря большому числу участниц в этом ночном покаянии, разумеется, в этом случае особенно трудно было соблюсти, остался под сомнением, так как поцелуи и ласки были дозволены. В «Acta Pauli et Theclae», написанном во втором веке, как такая «Syneisacta» (технический термин для женщины, живущей с священником) описана героиня Текли. По ночам она отправлялась в келью Павла и жила с ним согласно слову; «Блаженны имеющие жен и как бы не имеющие их, потому что они наследуют Царство Божие».
Тертуллиан рекомендует «духовных жен всем тем христианам, Которые не могут обойтись без женщины, и притом вдов, как наименее опасных: «прекрасных верой, наделенных бедностью, запечатленных возрастом».
Таким образом, духовные браки сделались характерным явлением V 2–4 века, но уже очень скоро они неоднократно теряли свой «духовный характер» и подавали повод к большим неприятностям, так как ссылкой на одобрение в приведенных словах Павла часто злоупотребляли. Так, уже во второй половине второго века епископ Павел из Самосаты обвинен был во всевозможных пороках. Между прочим, о нем было сказано: «У него есть также «syneisacta»; одна из них уже, правда, отпущена, но две цветущие девушки находятся еще у него и сопровождают его во время путешествий». Так же поступают и его пресвитеры и дьяконы. Еще в четвертом веке знаменитый Афанасий во время преследование бежал «по непосредствен– ному указанию свыше» к прославленной девственнице, необыкновенно красивой девушке, у которой он жил затем шесть лет.
Первый, энергично выступивший против бесчинств «духовных браков», был отец церкви Киприан (250 г. по Р. X.) – разумеется, не с точки зрения естественного взгляда на половую жизнь, а с точки зрение доведенного до крайности аскетизма: даже один только взгляд на женщину он проклинает, как грех. Киприан отвергал даже простое купание девушек, чтобы они не должны были краснеть при виде своего голого тела! «Должен ли Христос», спрашивает он, «наш Господь и судья, видеть, что посвященные ему девственницы лежат у других, и оставаться при этом спокойным? и не гневаться? и не грозить за такие безнравственные отношение самыми тяжелыми наказаниями?… А потому возлюбленнейший брат наш, ты мудро поступил, что исключил из церковной общины диакона, который часто оставался у девушки, а также всех остальных, ночевавших у девушек. Если они раскаялись в своем грехе и взаимных сношениях, то заставь акушерок тщательно исследовать девушек; тех, которые окажутся таковыми, ты можешь снова принять в церковную общину, под угрозой, однако, что они еще с большей строгостью будут исторгнуты из церкви и едва ли будут снова допущены в нее, если они опять завяжут сношение с мужчинами или если будут жить с ними в одном доме и под одной кровлей. Ибо опозорившая себя нарушила верность не обыкновенному супругу, а Христу».
Таким образом, духовный брак-чрезвычайно распространенный и среди еретических сект гностиков и манихеев и там также приведший к тем же безобразиям-старались побороть не естественным, здоровым взглядом на половую жизнь, а еще более строгим аскетизмом. Это значило дьявола изгонять Вельзевулом, ибо постепенное развитие монашеского аскетизма означает в то же время еще большее взнуздывание воображение в том смысле, что оно односторонне сосредоточивается на половой сфере. А потому это не случайность, что высшая точка развитие этого древнейшего христианского аскетизма, достигшего своего апогея в египетском отшельничестве, совпадает с таким развитием полового разврата в христианстве, на фактическое существование которого, начиная с 300 г. по Р. X., указывают все лучшие знатоки церковной истории. Немалое участие в развитии этого разврата выпало на долю еретических сект, прежде всего, гностиков и манихеев, также проповедовавших строгий аскетизм, начало которому было уже положено во втором веке Тертуллианом, первым защитником крайнего аскетизма. Тертуллиан (150–220 по Р. X.) первый возвел аскетизм в систему и развил его во всех направлениях. Его проповеди, благодаря мощному языку, производили глубокое впечатление, имели решающее значение для позднейших писателей и послужили прообразом для развития монашеского идеала. Его воззрение, безусловно, направлены против половой жизни, его идеал – отсутствие пола; даже брак был для него только телесным единением, а красота тела – выражением простой чувственности поэтому он в характерных выражениях даже Христа объявляет некрасивым (de corne Chisti гл. 9). Все чувственные инстинкты нужно подавлять, чтобы Христос стал «ангелом, едущим верхом на прирученном звере (чувственности)», а потому нужно также бороться и строго избегать всего, что возбуждает чувственность, как театры, разные представления, музыка, танцы; все это Тертуллиан подробно обосновал в своем знаменитом сочинении «De spectaculis» (см. выше, стр. 112). В своем сочинении «De cultu femi, narum» он столь же подробно останавливается на украшениях, драгоценностях и утонченной элегантной одежде. Так как половой инстинкт является злым врагом человека, то женщина, как воплощение полового элемента, кажется Тертуллиану воротами для дьявола (ianua diaboli). Тертуллиан проповедовал мизогинию в сильных выражениях. «Это ты», восклицает он, «создала вход для дьявола, ты сломала печать с того дерева, и ты же обманула того, к которому не мог приблизиться дьявол! Так легко ты низвергнула мужчину, образ и подобие Бога. Ради твоей вины, т. е. ради смерти, должен был также умереть Сын Божий».
Наряду с Тертуллианом, всего больше способствовало развитию аскетического идеала учение гностиков, развившееся, главным образом, уже в первой половине второго века. Гностики же вместе с тем осуществили в действительности оборотную сторону стремление к абсолютному половому аскетизму, именно переход его в самую безумную половую разнузданность.
Этика гностиков характеризуется резким противопоставлением духа и материи, причем материя рассматривается не только, как дурное и греховное начало, но и как нечто, подлежащее уничтожению, к мистическому же соединению с высшим существом, с Богом, напротив, нужно стремиться всеми, доступными аскетизму, средствами. Это вполне удается, разумеется, только известной группе людей, именно «пневматикам» или «людям духа», между тем как психики или «люди души» останавливаются на полпути, а гилики или «люди тела», вполне предающиеся чувственности, подлежат уничтожению вместе с дьяволом. Это не случайность, что экстаз гностиков, связанный с половым аскетизмом и чуждый первобытному христианству, вел к взрыву элементарной чувственности, как это нам известно о различных сектах гностиков. Ибо в состоянии экстаза, который ведет к уничтожению свободной воли и самообладания, слишком легко торжествуют победу те «глубочайшие, оставшиеся нетронутыми инстинкты жизни», которые непрерывно борются «все новыми средствами и изобретениями» против умерщвление плоти. Экстаз духа превращается тогда в экстаз чувственности. Превосходный знаток истории нравов христианства, теолог Эрнст фон Добшютц, свидетельствует о правдивости этого факта, который некоторые авторы охотно признавали злостной выдумкой враждебных церкви писателей. Мы приведем следующую выписку из его значительного сочинения о первобытных христианских общинах:
«Наиболее удивительное, во всяком случае наиболее печальное явление заключается, быть может, в том, что непосредственно рядом с строгим воздержанием стоит самая дикая разнузданность. Самый грязный разврат, оправдываемый отвратительными теориями, выступает как истинное произведение христианского духа и свободы… И мы должны рассматривать эти проявление первобытного христианства, как плоды гносиса, как карикатуру гностикодуалистической этики… Именно гносис со всем его основным направлением, отрицающим тело, т. е. именно то, что было не христианского в христианском познании, дуализм между духом и материей, должен считаться до известной степени ответственным за это вырождение. И где господствует строго аскетический дух, мы находим иногда, что эти естественно-нравственные вещи рассматриваются с наготой, которая неприятно поражает нас. Манера гностицизма рассматривать чувственное, как равное сверхчувственному, ведет к двусмысленностям, которые, ясно выдают, как легко совершался переход от строжайшей серьезности к крайнему бесстыдству… Гносис охотно оперирует мыслью о переоценке всех ценностей. «Если вы не превратите правое в левое, а левое в правое, верхнее в нижнее, а нижнее в верхнее, переднее в заднее и заднее в переднее, то вы не можете обнять царства Божия». «Свобода должна превратиться в единство, наружное, как и внутреннее, мужское, как и женское должно сделаться ни мужским, ни женским» (египетское Евангелие). Это можно толковать очень серьезно и так оно, вероятно, и было сказано. Но отсюда лишь один шаг до извращения всех нравственных понятий».
