Выше мы уже неоднократно отмечали, что критика теории психоанализа весьма часто обнаруживает черты замешательства и утрачивает свой решительный тон, как только возникает вопрос об отношении к центральной теоретической проблеме всей созданной Freud концепции — к проблеме «бессознательного». Здесь выявляются колебания даже у тех, кто отчетливо видит слабые стороны психоаналитической доктрины и дает последней заслуженную отрицательную оценку. Чем же вызывается это характерное отступление? Теперь, спустя много лет после того, как подобные тенденции стали обнаруживаться, мы можем довольно уверенно объяснить их.
Дело, конечно, не в том, что теория «бессознательного», предложенная Freud оказалась по каким-то причинам свободной от недостатков, присущих остальным элементам его концепции. Такое объяснение было бы искусственным и противоречило бы органической связи между собой, бесспорному логическому единству всего, что было создано Freud. Нерешительность в отклонении психоаналитического представления о «бессознательном» возникла прежде всего потому, что, по мнению многих, иного подхода к этой сложной проблеме вообще не существует, потому, что за годы недостаточно активно проводившейся разработки идеи «бессознательного» с позиции диалектико-материалистической психологии и учения о высшей нервной деятельности фрейдизм добился широко распространенной репутации единственного пути, следуя по которому, можно якобы вскрывать механизмы активности психики, которая не осознается субъектом. Именно эта мысль в первую очередь звучит, как мы уже подчеркивали, при объяснении положительного отношения к фрейдизму, которое обнаруживают упоминавшиеся выше клиницисты и деятели кибернетического направления.
Однако было бы бесспорным упрощением думать, что мотивы добивающихся компромисса с психоанализом исчерпываются только этой особенностью истории развития идей. Положение вещей оказывается значительно более сложным, имеющим более глубокие теоретические причины.
В истории науки не так уж редки случаи, когда те, кто отправляются от неправильных постулатов и используют неадекватные методы, приходят тем не менее в отношении какого-то ограниченного круга фактов к относи тельно правильным представлениям. История так называемой народной медицины дает тому множество очень ярких и убедительных иллюстраций. И нечто подобное произошло с фрейдизмом[12].
Менее всего, конечно, заслугой Freud является то, что он, как нередко утверждают, первым указал на роль «бессознательного» как фактора, влияющего на поведение и играющего важную роль в организации психической активности. Того, что было сказано в предыдущей главе по поводу истории представлений о «бессознательном» в допсихоаналитическом периоде, совершенно достаточно, чтобы показать всю неправильность такого понимания. Подобное понимание неправильно не только потому, что представление о «бессознательном» неизмеримо старше идей психоанализа[13], но и потому, что учение Freudменее всего, как мы об этом уже однажды сказали, является общей теорией бессознательного. Многих важных вопросов этой теории Freud, по-видимому, намеренно не касался.
Вместе с тем не вызывает сомнений, что в определенных отношениях Freudудалось существенно углубить представление о «бессознательном» по спавнению с тем, которое защищали Munsterberg, Prince, Ribot, Hart, даже Janet и др. Прежде всего при этом следует иметь в виду его принцип «исцеления через осознание» (принцип ликвидации патогенного влияния диссоциировавших, «отщепившихся» или, на специфическом языке фрейдизма, «вытесненных» элементов психики путем включения последних в систему осознаваемых переживаний), важность которого недвусмысленно подчеркнул И. П. Павлов. Принимая этот принцип, мы тем самым признаем как сам факт существование подобных «диссоциировавших» элементов, так и возможность их патологизирующего воздействия на осознаваемую психическую активность[14].
В дальнейшем мы еще вернемся к подробному рассмотрению всех этих очень важных положений (и прежде всего к вопросу о том, в какой психологической форме следует представлять существующими упомянутые выше «диссоциировавшие элементы»). Сейчас же нам хотелось бы только уточнить, что реальность «изолированных пунктов» (т.е. носителей «отщепившихся» переживаний), которые «действуют втемную» (т.е. ускользают от контроля сознания), «против которых нет никакой управы» (т.е. с дезорганизующим, патологизирующим влиянием которых очень трудно бороться) и которые «надо перевести в сознание», чтобы «навести в них порядок» (т.е. добиться терапевтического эффекта), была И. П. Павлову очень хорошо известна. Он описал роль этих «пунктов», что совершенно естественно, в понятиях, характерных для нейрофизиологии начала века. Он рассматривал подобные «изолированные пункты» как материальный субстрат диссоциировавшего переживания, а «перевод в сознание» — как установление связи между этими функционально отграниченными зонами и остальной массой полушарий. В свете современного учения о функциональной локализации, подчеркивающего чрезвычайно широкую (если не глобальную) вовлекаемость мозга (при дифференцированной, разумеется, роли разных его честей) в реализацию даже простейшего адаптационного акта и тем более в осуществление сколько-нибудь сложного психического переживания, а также тесную связь с активностью сознания не только полушарных, но и ретикулярных стволовых нейронных систем, мы не должны, разумеется, понимать буквально эту нейрофизиологическую интерпретацию, данную И. П. Павловым на одном из его клинических разборов. Она выступает сегодня не как указание на строгую территориальную разграниченность морфологических структур, из которых одни являются субстратом «диссоциировавших», а другие — субстратом осознаваемых форм психической деятельности, а скорее как принципиальная схема, отражающая функциональные соотношения нервных элементов, лежащие в основе этих форм активности. Во всяком случае, когда И. П. Павлов говорил о «заслуге», «положительной штуке» и «верном факте» Freud, он имел в виду, очевидно, прежде всего именно эту общую функциональную схему, эту «логику» соотношений. Это видно хотя бы из того, что понятия, при помощи которых ту же идею выразил Freud, совершенно лишены какого бы то ни было нейрофизиологического оттенка, предельно далеки от указания на работу каких- либо конкретных мозговых образований.
§33 О двух основных недостатках психоаналитического подхода к проблеме «бессознательного»
Freud нельзя поставить в вину, что проявления дезинтеграции работы мозга и сознания он проследил и описал в категориях чисто психологического порядка. Это прием, которым психопатология до сих пор (может быть, в настоящее время в связи с тенденцией к моделированию изучаемых процессов даже чаще, чем раньше) пользуется при анализе различных феноменов и который на определенном этапе развития представлений столь же правомерен, как и попытка прослеживать по накоплении соответствующих объективных данных те же феномены в аспекте нейрофизиологическом. Однако в адрес Freud можно и должно направить другое важное критическое замечание. Толкованиям Freud неизменно был присущ тот коренной недостаток, который имеет в виду В. И. Ленин, когда он подчеркивает характерное для философского идеализма «одностороннее преувеличенное... развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный» [50, стр. 322].
Действительно, когда Freud, говоря о феномене «вытеснения», вводит представление об антагонизме между «вытесненными переживаниями» и сознанием, как об основном типе отношений, существующем между сознанием и «бессознательным», то мы оказываемся перед типичным примером неадэкватного освещения (вследствие допускаемой односторонности) картины действительности идеалистической концепцией. Мы попытаемся дальше показать, что именно эта односторонность психоаналитической концепции «вытеснения» во многом воспрепятствовала Freud правильно поставить все затронутые им большие проблемы.
