Георгий Нестрович (лежит) Марина и Наля (в палатке) во время прогулки по окрестностям Деденева. Лето 1940 г.
После сбора грибов. Деденево, середина 40-х гг.
Елизавета Петровна работает в саду. Деденево, конец 40-х гг.
Елизавета Петровна у парника с овощами. Деденево, весна 1950 г. На заднем плане домик, только что построенный моим отцом на участке деда
Елизавета Петровна на даче моет Эмку. Приблизительно 1944 г.
Елизавета Петровна с Валентиной Ипполитовной Архангельской. Деденево, 1953–1954 гг.
Елизавета Петровна в саду. Конец 40-х гг.
Елизавета Петровна и Георгий Несторович на даче в Деденеве идут вдоль шпалеры с её любимым душистым горошком. Начало 50-х гг.
В 1943 г. Елизавета Петровна привезла на дачу из детского дома под Ярославлем внука Николая Несторовича Сперанского Володю Предтеченского. Он прожил со Сперанскими несколько лет, после чего поступил в морское инженерное училище в Ленинграде (фото сверху) и стал заслуженным морским офицером (снизу)
Адриан и Володя засыпают траншею перед домом, вырытую в начале войны
Елизавета Петровна с пуделем Диком. Деденево, 1939 г.
Елизавета Петровна с фокс-терьером Тимкой. Деденево, 1950 г.
Елизавета Петровна и Георгий Нестерович с маленьким Тимкой на веранде домика, построенного для Нали. Деденево, лето 1949 г.
Елизавета Петровна и Георгий Несторович с маленьким Тимкой. Деденево, 1949 г.
Бабушка любила птиц и животных. Её любимицей была кошка Пуфиха, мать которой была привезена Капицами из Англии
Но больше всех она любила меня и я тоже обожал свою бабушку
В 1948 году Георгий Несторович и Елизавета Петровна отпраздновали «Золотую свадьбу» – пятьдесят лет совместной жизни
Елизавета Петровна и Георгий Несторович с Налей и Алёшей. Золотая свадьба Сперанских (Москва,1948 г.)
Елизавета Петровна Сперанская и Самуил Яковлевич Маршак. Москва, Чкаловская, 1956 г.
Елизавета Петровна на даче в саду. Деденево, 1956 г.
Гости Сперанских. Владимир Михайлович Мясищев с дочерью Машей. Фото 1952 г.
Андрей Николаевич Туполев
Академик В. П. Филатов
Академик П. Л. Капица
Ираклий Андонников в Деденеве. Рядом с ним наши соседи Елена Сергеевна Василенко и Валентина Ипполитовна Архангельская (фото Е. К. Держинской)
Ближайшие друзья-соседи Сперанских: Слева направо: композитор С. Н. Василенко, Татьяна Павловна Каптерева (теперь Академик-искуствовед), Елена Сергеевна Василенко, Народная артистка СССР Ксения Держинская (фото Е. К. Держинской)
Маша Мясищева в Деденеве
Порфирий Никитич Крылов с женой Еленой Анатольевной и сыном Толей в гостях у Сперанских в Деденеве
Последний приезд Елизаветы Петровны на дачу в Деденево. Апрель 1957 г.
Елизавета Петровна со своим другом Тимкой. Апрель 1957 г.
Глава 17
Поездки в Одессу к Филатовым
Гигантскую личность бабушкиного брата Владимира Петровича Филатова я вряд ли могу оценить по достоинству, так как при его жизни был слишком мал и личных контактов у меня с ним было немного. Он регулярно приезжал на дачу к Сперанским до войны, но я этого не помню. О нем было много разговоров во время нашей эвакуации в Молотове, так как присланный им с каким-то человеком из Ташкента, куда он уехал из Одессы во время войны, мешок неочищенного риса буквально спас нам жизнь. И Георгий Несторович, и Елизавета Петровна дружили с Владимиром Петровичем с юности и очень любили его и его сына Серёжу. Когда в начале тридцатых годов у Владимира Петровича распалась семья, и маленький Серёжа остался беспризорным, моя бабушка тут же помчалась в Одессу наводить порядок в доме. Она пробыла там с братом довольно долго, а потом забрала Серёжу к себе в Москву, где он жил со Сперанскими почти целый год, пока у Филатовых не появилась добрейшая Александра Васильевна, очень хорошо отнесшаяся к Сергею. Серёжа Филатов всегда очень любил бабушку, которая стала ему настоящей матерью. Вернувшись к отцу в Ташкент из Молотова, где он провел тяжелую зиму 1941–1942 годов вместе со Сперанскими, Сергей Филатов поступил в военно-морское училище, тоже эвакуированное в Ташкент (Одесса была освобождена только в 1943 году). На одной из его фотографий в морской форме, присланных им бабушке в Молотов летом 1942 года, он написал: «Дорогой маме Лизе от Серёжи». После войны Сергей каждое лето проводил на нашей даче в Деденеве, ездил с нами на Рижское взморье, и всё семейство Сперанских его очень любило, называло Ложкиным (см. гл. 11), а я так просто обожал его.
Впервые я сознательно увидел Владимира Петровича Филатова в апреле 1946 года, когда вместе с моими родителями я приехал в гости к Филатовым в Одессу. Отец, как я уже писал ранее, заболел в конце войны туберкулёзом лёгких, и дед послал его в Одессу на несколько месяцев в надежде, что теплый климат и морской воздух положительно подействуют на него. Мы с мамой поехали его проводить и должны были вернуться через неделю.
Мне хорошо запомнилась эта поездка. Мы ехали на скором поезде в купированном мягком вагоне мимо разбомбленных вокзалов и станций. Железная дорога, разрушенная во многих местах, была лишь недавно восстановлена, и путь часто был одноколейным. Поэтому наш «скорый» поезд долго стоял на полустанках, а иногда и просто в поле, поджидая и пропуская встречные поезда. На всех более или менее крупных станциях поезд осаждала толпа грязных и оборванных людей, одетых в поношенные телогрейки, шинели, зимние шапки-ушанки, несмотря на теплую весеннюю погоду. Все они стремились ехать куда-то в южном направлении. Было много женщин с детьми, нагруженных мешками и баулами, которые, судя по всему, возвращались домой из эвакуации, или просто перебирались туда, где потеплее. Они с криком и руганью пытались забраться в вагоны нашего поезда. Мест для них не было, к нам в купированный вагон их не пускали проводники, которые держали наружные двери вагона запертыми. В обычные, сидячие вагоны вся эта толпа набивалась, как сельди в бочку, рассаживаясь в проходах и тамбурах, передавая детей и вещи через окна вагонов. Те, кто помоложе, забирались на крыши вагонов и ехали там под солнцем и дождём, в копоти паровозного дыма. Я помню, как один из проводников, поднявшись по лестнице и заглянув на крышу нашего вагона, со смехом сказал, что в вагоне едет сорок человек, а на крыше – в два раза больше.
На станциях было полно нищих, особенно в центральных районах России. Среди них было много инвалидов с маленькими сопливыми и чумазыми детьми. Они стучали костылями и палками в окна вагонов и протягивали шапки с просьбой «дать хлебушка». До сих пор стоит в памяти грязный, заросший многодневной щетиной человек в солдатской шинели с оторванными погонами, с култышкой вместо ноги, с одним костылём и котомкой за плечами, а рядом с ним плачущий оборванный мальчишка моего возраста. Размазывая грязные слёзы по лицу, инвалид просит проводника пустить его в наш вагон. Шлёпая рукой по голове паренька, и что-то доказывая, он пытается подсадить его на лестницу вагона и залезть в тамбур. Проводник, здоровый молодой парень, сам, наверное, недавно демобилизованный из армии, стоя наверху, толкает инвалида ногой в грудь и запирает дверь. Инвалид падает навзничь, и мальчик пытается помочь ему подняться… Какая страшная пропасть между мной, сытым и хорошо одетым, едущим с родителями в купе мягкого вагона, и этим грязным, бездомным, голодным пареньком на станции. Мы кинули ему через окно хлеба и несколько рублей, но больше ничем помочь ему не могли. Поезд тронулся дальше, а он остался.
Запомнился стоящий на полустанке странный встречный поезд, составленный из теплушек с зарешеченными окнами и запертыми дверьми. В окнах – бледные человеческие лица – мужские, женские, детские. А вокруг поезда – солдаты с автоматами. Я долго пытался выяснить у родителей, что это за люди и почему их охраняют, но отец смущенно ответил мне что-то невразумительное про переселенцев, и я так ничего и не понял. Приближалось второе послевоенное лето. Со дня окончания войны прошло только одиннадцать месяцев.
