Наш дом находился во втором ряду от моря, а в первом ряду рядом с ним стояла вилла латышского писателя Вилиса Лациса. Это было оштукатуренное двухэтажное здание, выстроенное в современном стиле в виде белого куба с большими зеркальными окнами. Лацис был членом ЦК компартии Латвии, поэтому его охраняла милиция. Мы каждый день ходили мимо его дома на пляж, и я даже подружился с одним из охранников, оказавшимся русским мужичком. Он приветливо здоровался со мной в ответ на моё «здрасте» каждый раз, когда я шел на море в его дежурство. Однажды он от скуки даже вырезал мне из ветки дерева свистульку, что очень укрепило нашу дружбу.
Главные ворота дома отдыха выходили на покрытую асфальтом улицу, именуемую проспектом Булдури (Buldurs prospect), по которой, если пойти направо, можно было быстро добраться до кинотеатра «Банга» («волна» по-латышски), от которого начинался «Dzintars prospect», ведший в курортные местечки Дзинтари и Майори и дальше вдоль берега Рижского залива. Мы с Мариной часто ходили в этот кинотеатр и посмотрели там много разных фильмов. Однажды мы даже соблазнили деда, который вообще не любил кино, и бабушку, которая к тому времени очень плохо видела, посмотреть, вернее, послушать, кинофильм «Паяцы» со знаменитым Карузо в главной роли. Кроме того, там стоял киоск, торгующий мороженым, – тоже очень привлекательное место. У этого кинотеатра шоссе, шедшее вдоль побережья, делало крутой поворот и после железнодорожного переезда уходило в сторону Риги, пересекая по большому автомобильному мосту реку Лиелупе. Устье этой реки, имевшей второе, странно звучавшее латышское название Аа, находилось в нескольких километрах от нашего дома отдыха, и мы часто ходили туда пешком по пляжу.
Если, выйдя из ворот, направиться по проспекту налево, то через два-три километра асфальт кончался и песчаная дорога уводила в сосновый лес, который тянулся до самой реки. Думаю, что сейчас уже не осталось там ни одного незастроенного клочка земли. Во всяком случае, когда я снова приехал в эти места в начале восьмидесятых годов на эндоскопический конгресс и решил пройти по местам моего детства, то увидел в диком ранее лесу совершенно новый поселок и асфальтовую дорогу, доходящую до речного берега.
Пройдя влево не более полукилометра, можно было повернуть в сторону от моря и по узкой, покрытой асфальтом дорожке, дойти до железнодорожной станции «Лиелупе». Вблизи неё был железнодорожный мост через реку того же названия. На станцию «Лиелупе» дедушка посылал нас с Мариной опустить в почтовый ящик письмо, а бабушка – за папиросами. На подходе к станции тоже стояла будочка с мороженым, благодаря чему мы всегда ходили туда очень охотно. А на повороте к станции был небольшой магазинчик, где продавался очень вкусный лимонад в бутылках, закрывавшихся керамической пробкой с резиновой прокладкой на проволочных пружинках. Мне кажется, что такие бутылочки были там только в первый год наших приездов, а потом их заменили обычными бутылками с металлическими крышками, как везде у нас в стране. Невдалеке от станции чуть в стороне от моста на реке Лиелупе находился небольшой яхт-клуб. Там можно было взять напрокат яхту или весельную лодку. Впервые годы я был слишком мал, и у меня не было никакого документа, чтобы оставить в залог за лодку. Поэтому я постоянно просил Марину, а чаще Серёжу Ложкина пойти со мной на лодочную станцию. Марина делала это неохотно, у неё были другие интересы, а Ложкин любил сидеть на веслах сам, что было не очень интересно мне. Однажды, помнится, я упросил дедушку поехать со мной на лодке, и был немало удивлён тому, как ловко он взял в руки весла, как сильно начал грести и как умело управлял лодкой. В последующие годы, когда я учился в старших классах, у меня уже был официальный «школьный билет» с печатями, по которому мне выдавали лодку, и я часто уплывал один вниз по течению. Там, среди зарослей тростника у противоположного берега я находил удивительно интересные узкие проливы, подчас настоящие туннели под высокими камышами, и маленькие, закрытые со всех сторон озерца, в которых было удивительно тихо, тепло, и хорошо ловились некрупные окуни и плотвички, пригодные только для кошки, жившей при нашей кухне. Тем не менее ловить их было очень интересно. С этим яхт-клубом связаны большие переживания моей бабушки. Как-то раз мои родители, взяв меня и Марину, наняли в яхт-клубе на реке Лиелупе яхту и отправились кататься к морю. До моря мы не доплыли, так как прекратился ветер и мы несколько часов болтались в устье реки. Когда мы к вечеру наконец вернулись к причалу, на берегу стоял санаторский автобус с шофером Сашей, а в автобусе сидела бабушка мрачнее тучи. И хотя мы и не были виноваты в отсутствии ветра, досталось всем за то, что заставили её так волноваться. Отмечу, что дед отнесся к этому происшествию совершенно спокойно.
Если отклониться влево от дороги на станцию, то по лесной дорожке, усыпанной сосновыми иглами, можно было дойти до теннисного городка. Там среди сосен было три или четыре корта, покрытых красной кирпичной крошкой и отгороженных металлической сеткой. Один из кортов был с деревянными трибунами для зрителей. При кортах в низком длинном доме жил сторож – сухой загорелый пожилой мужчина, плохо говоривший по-русски. Заплатив несколько рублей, у него можно было получить сетку и ключ от калитки на корт. Мама, Ложкин и я ходили туда почти каждый день после пляжа и до обеда час-другой играли в теннис. Там я познакомился с молодым крепким парнем из Риги, Ояром Янсоном, который был профессиональным теннисистом и в летний сезон зарабатывал деньги, тренируя отдыхающих на взморье. По соседству с нами снимали дачу мамины приятели Вера Евгеньевна и Дмитрий Максимович Васильевы. Они тоже часто бывали на этих кортах и у меня есть фотографии мамы и Веры Евгеньевны, играющих там в теннис.
Мы жили на Рижском взморье в первые послевоенные годы, когда Латвия казалась нам, да и была на самом деле, настоящей заграницей. Наиболее крупные виллы на побережье были национализированы и превращены в ведомственные и профсоюзные дома отдыха и санатории, но в некоторых дачах ещё жили их прежние владельцы, которые сдавали их на лето приезжавшим из России. В одном из таких домов и жили Васильевы. Одна из старых хозяек дома невдалеке от нас выпекала и продавала изумительные пирожные с заварным кремом, которые обожала моя бабушка. Сама она не могла ходить далеко из-за больных ног и часто посылала нас с Мариной за этими пирожными. Хозяйка, к которой мы ходили за ними, была очень неприветливая и, судя по всему, не любила русских. Да и за что ей было нас любить? Ведь в её глазах мы были завоевателями её страны, нарушившими её благополучную довоенную жизнь. Часто она отрывисто и зло говорила нам, что пирожных нет и чтобы мы пришли на следующий день. Мы были очень вежливы с ней и постепенно она стала относиться к нам немного теплее. В другом доме, тоже у старой хозяйки, мы покупали клубнику, которую любили и бабушка и дед. А к третьей женщине мы ходили за взбитыми сливками к клубнике, и это лакомство навсегда осталось у меня связано с Прибалтикой.
В те годы я не обращал на это внимания, но сейчас я вспоминаю, что из латышей на Рижском взморье я видел в основном женщин, чаще всего пожилых, и очень мало мужчин. Молодых мужчин и женщин не было совсем. Вообще в то время Рижское взморье было относительно немноголюдным, во всяком случае, от станции Булдури в сторону реки. Побольше народа было в Дзинтари и Майори, но там и домов отдыха было больше. В наших краях на пляжах, даже в разгар летнего сезона, было полно свободного места, а дальше, в сторону реки, вообще начинались дикий лес и безлюдные песчаные дюны на берегу, куда дамы из нашего дома отдыха ходили загорать голышом. Каждый день рано утром со всего длиннющего пляжа убирали мусор и водоросли, выброшенные волнами, увозили их на грузовике и граблями разравнивали песок. Это тоже, в основном, делали местные женщины среднего возраста.
Мы довольно часто ездили на автобусе в Ригу. Шофер автобуса Саша (для меня дядя Саша) очень любил мою бабушку за большие чаевые. Поэтому, когда она решала поехать с нами в Ригу, проблем не было. Из-за этого однажды чуть было не сорвалась запланированная для отдыхающих экскурсия. Как-то раз культорганизатор санатория долго ждал Сашу, чтобы ехать с экскурсией в Сигулду, но Саша сказал, что сначала он свозит в город Елизавету Петровну, а потом приедет за отдыхающими. Пришлось «культурнику» идти к бабушке и просить перенести её поездку, так как собралось уже много народа, все ждут автобуса, а Саша отказывается их везти. Бабушка, конечно, извинилась и отменила свой выезд.
В Риге нас привлекал конфетный магазин «Лайма» и кондитерское кафе (не могу вспомнить его названия), где бабушка заказывала взбитые сливки с вареньем и кофе. Саша в это время терпеливо ждал нас в переулке или отъезжал ненадолго по своим делам, всегда возвращаясь к точно назначенному времени. У меня с дядей Сашей были свои «интимные» отношения. Я его просто обожал, да и он относился ко мне очень приветливо. Когда я, приехав в дом отдыха во второй или третий раз, первым делом побежал в гараж и радостно подошел к Саше, он, узнав меня, сказал с улыбкой: «А, снова приехал, сукин кот!». Это обращение было мне очень приятно, так как подтверждало нашу с ним дружбу. В гараже дома отдыха кроме автобусов Горьковского завода был открытый маленький американский военный «виллис», на котором возили директора. На нём тоже ездил дядя Саша. На этом своеобразном автомобиле мне несколько раз удалось посидеть за рулем. Как то раз дядя Саша взял меня с собой в местную поездку по делам и, возвращаясь домой, уступил моим просьбам самому повести машину. Мне было тогда лет двенадцать или тринадцать, и я уже неоднократно ездил с отцом на нашей «эмке». «Виллис» оказался очень простым в вождении, но вылезая из него, я приложился ногой к выхлопной трубе, проходившей вдоль правого борта и глубоко обжёг икру. Метка от этого ожога осталась у меня на ноге на всю жизнь как напоминание о жизни на Рижском взморье.
