(Перев. Фета).
9. Отличительные приметы и средства для изъяснение с клиентами у проституированных мужчин. – Античные кинеды, совершенно как и современные, имели известные отличительные знаки, быть может различные, смотря по месту и времени. Знаки эти скоро становились известными публике, которая и пользовалась ими для определение кинед. Сюда относится, прежде всего, распространенный обычай показывать средний (реже указательный) палец правой руки, вытягивая его вперед; для названия его существовала довольно обширная терминология. Ситтль приводит различные названия.
Кинеда называли еще тот, на которого указывают пальцем (Аристоф. «Всадники» 1381). Таким образом, если грек или римлянин вытягивал по направлению к кому-нибудь средний палец или дотрагивался им до носа, то он тем самым молча ругал того патиком. Так, циник Диоген, например, обругал Демосфена, указав на него некоторым знакомым средним пальцем (Диог. Лаэрт. 6, 34). Таким же способом кинеды обозначали себя друг перед другом, как Стрепсиад у Аристофана («Всадники» 653), который вытягивает средний палец, чтобы признать себя тем, самым пассивным педерастом.
Затем приметой мужской проституции и средством для объяснение с клиентами считалось почесывание головы пальцем. «Развратного», говорит Сенека (Epist. 52), «выдает его походка, движение руки, иногда одно какое-нибудь слово или прикосновение к голове, пальцем (relatus ad caput digitus), и закатывание глаз». Ювенал (IX, 131–133) описывает собрание кинед «quidigitoscalpunt uno caput».
Кроме того, проституированные мужчины применяли еще известные условные знаки для приманки клиентов. Согласно интересному описанию Дио Хризостома в его первой тарсической речи, нужно допустить, что призывные звуки педерастов для приманки клиентов были различны в различных городах. В Тарсе звук, которым эти гомосексуальные «дневные сонливцы», по выражению Дио, привлекали своих клиентов, похож был на храп, причем они издавали его, как на улицах, базарах, у театра и в палестрах, так и в борделях. (Дио Хризостом, Orat. 33, стр.404). «То был дикий, отвратительный звук, музыка, которая начиналась вместе с рассветом». «Но кто же», спрашивает Дио, «издает такие звуки? Не женственный ли мужчина или кастрат? Они не всегда и не, для всякого издают такие звуки, но этой особый знак для их распознавания». Далее он рассказывает, как распространен вообще этот своеобразный носовой звук среди гомосексуалистов и мужских проституированных и что он стоит в связи с их тайными оргиями (там же, стр. 4G8-411). «Это голос не мужчины, не женщины, не другого какого-нибудь существа, а также не проститутки, когда она блудодействует; это взрыв позорнейшего преступление и бессовестнейших действий, и притом среди бела дня, при солнечном свете, среди толпы людей».
Из сатиры (IX, 36) Ювенала мы узнаем, что для посредничества между проституированными, мужчинами и их клиентами служила обширная эротическая корреспонденция.
10. Прозвища. – Многие кинеды и мужские проституированные, особенно пассивные, имели прозвища, noms de guerre, совершенно так же, как и теперь. Всего чаще среди них встречались женские имена. Уже один из авторов древней комедии, Кратип, говорит, что проституированных мальчиков правильнее было бы называть feminma (fragm. 55). Евполис (fragni. 235) говорит об одном проституированном, Филоксеносе, как о «женщине», (см. также Аристофан, Облака 679, Лягушки 934). Аристофан издевается над кинедом Клейстенесом, называя его «женщиной» («Thesmopli, 235, 574), а других эффеминированных он называет соответственными женскими именами, например, «Аминия», вместо «Аминиас», «Сострата» и «Клеонима», вместо «Состратос» и «Клеонимос» (Облака 678 и 680). Гораций (Сат. I, 8, 39) точно также называет кинеда Педиатиуса «Педиатия» (см. еще Cicero de oratore II, 68, 277). В борделях мальчиков это был, по-видимому, всеобщий обычай, что доказывает интересная сцена у Лукиана (Lucius 36):
«Как только мы подошли к квартире Филебуса, он еще за дверью крикнул громким голосом: «Эй вы, девушки, я купил для услужения вам красивого, сильного парня, урожденного каппадосийца!» Но те, которых он называл девушками, были проституированные мальчики и помощники по профессии Филебуса. Все они радостно вскрикнули, полагая, что купленный действительно был человек. Но когда они увидали, что раб их был осел, они стали грубо издеваться над стариком. «Ах, милейший», сказали они со смехом, «ты купил себе на этот раз жениха вместо прислуги? На здоровье тебе. Наплоди только поскорее деточек от этого милого брака!»
Нерон называл своего «супруга» Споруса «Сабиной» (Дио Race. 63, 13) а Гелиогабал требовал, чтобы его возлюбленный называл его не «dominus», а «domina» (Дио Касс. 79, 16).
Употребительны были и другие прозвища, частью заключавшие в себе неприличные намеки, например, «membrum virile», Приап (Ceem. Calig-. 56), Венера (там же); затем turtwilla, горлица (Сенека, Epist. 96): sponsa, невеста (Марц VI, 64, 5; Ювен. I, 78); мышка (Anthol. Palat. XII, 154); ласточка (Лукиан, de mercede conductis 33); «Ganymedes» (Петрон.) и мног. др.
11. Мужские метрессы. – Главным образом вовремя империи развился обычай типичных мужских метресс, которые по своему значению отнюдь не уступали женским, а в политическом отношении даже, быть может, превосходили их; стоит только вспомнить то влиятельное положение, которое занимали некоторые конкубины, как Виниус, Лако и в особенности вольноотпущенник Пцелус у императора Галба. Всем этим людям, из которых каждый, по Светонию (Galba 14), «был велик в известных пороках», повелитель дозволял «безвольно злоупотреблять» собою и предоставлял им громадную власть. Даже возлюбленные, принадлежавшие к рабскому сословию, часто до такой степени были господами своих богатых любовников, что можно прямо говорить о мазохизме со стороны последних. Это показывает, например, типичная сцена у Петрония (сат. 64), в которой безобразный, но обоготворяемый Тримальхио раб Крез пользуется своим господином, как верховой лошадью, и для увеселение остальных гостей угощает его пинками и положительно дрессирует его. Этим объясняется, что мужские метрессы нередко приобретали громадные богатства, как например, Филосторгос, бывший проституированный мальчик Ли циния Суры, относительно которого философ Эпиктет сказал (Diss. Ill, 17, 4), что никто не пожелал бы купить блестящую судьбу Филосторгоса такой же ценой; или вольноотпущенник, которому какой-то истерик оставил все свое состояние (Ювен. И, 58); или Тримальхио, мальчиком прибывший в Рим, где он 14 лет был возлюбленным своего господина и затем получил от него состояние сенатора (Петрон., с ат. 76).
Начало многолетней связи между любовником и конкубином часто знаменовалось настоящей «свадьбой», которая сопровождалась – совершенно как заключение брака между мужем и женой – торжественными церемониями. Такие свадьбы и венчание между мужчинами не представляли ничего редкого. Ювенал (II, 117–142) дает следующее описание подробностей такой свадьбы с кинедом.
Гракх четыреста тысяч сестерций в приданое выдал
За трубачом, знать он на трубе-то играл настоящей;
Подписали контракт, пожелали счастья!
Ужин задан славный, легла новобрачная мужу в объятья.
О патриции, цензора нам или гадателя нужно?
Неужели, оробев, ты счел бы за большее диво,
Если б теленка жена родила, а ягненка корова?
Галуны и плащ длиннополый с фатой надевает
Тот, кто, тайно неся на ремне святые доспехи,
Под щитом изогнутым потел. О, праотец Рима,
Молви, откуда на пастырей Лацие гибель такая,
И такая коснулась, Градив, твоих внуков крапива?
Видишь, замуж идет муж знатный богатством и родом:
Что ж не тряхнешь ты ни шлемом, ни в землю копьем не ударишь,
Ни к отцу не взовешь? Уходи же, покинь же суровый
Округ полей, коль им пренебрег! – «На завтра мне нужно
С ранним солнцем дело обделать в долине Квирина».
«Что же за дело? – «Что спрашивать? Замуж друг мой выходит
И не многих зовет». Вот только бы пожил я: будут,
Будут творить это въявь, захотят оглашать в объявленьях.
Между тем у замужних таких есть большая досада,
Что не могут родить и детьми привязывать мужа.
Но прекрасно, что власти над телом природа желаньям
Не представляет: умрут бездетными.
(Перев. Фета).
В основе этого описание лежат действительные факты и события: об императорах Нероне и Гелиогабале положительно сообщают, что они публично венчались со своими проституированными мальчиками и катамитами.
Первый проституированный, с которым Нерон вступил в брак, был некий Пифагор. Тацит (Annal XV, 37) сообщает об этом. «Для него самого (Нерона), опозоренного всевозможными деяниями, все равно, были ли они дозволены или нет, не оставалось, по-видимому, больше новых преступлений, которые могли бы его выставить еще в худшем свете, если бы он за несколько дней до того не вступил в формальную супружескую связь с неким Пинагором, одним из развратной толпы, и не отдался бы ему в. жены. Императору надели фату, выставлены были приданое, брачная постель свадебные факелы; все было выставлено напоказ, что даже у женщин скрывает покров ночи»: В то время как в этом необыкновенном браке Лерон функционировал в качестве «жены», он несколько дней спустя венчался в качестве мужа с вольноотпущенником Спорусом, которого он взял себе в «жены» за сходство с любимой им P орраеа Sabina. С этой, целью он велел его оскопить, велел надеть ему платья императрицы и назвал его «Сабина». Затем свадьба их праздновалась в Греции и сопровождалась торжественными церемониями. Среди поздравлений серьезно высказывались и пожелания, чтобы брак этот благословен был законными детьми! После того Нерон жил с Пифагором, как с мужем, а с Спорусом, как с женой. – Последнего, между прочим, титуловали «повелительницей императрицей, царицей», и он получил большое приданое. На вопрос, как ему нравятся такие браки, один остроумный философ ответил императору. «Ты хорошо делаешь, что берешь себе таких жен. Жаль, что боги не захотели внушить и твоему отцу такую же страсть к объятиям таких жен», (Дио Касс. 62, 28; 63, 13, Светоний Nero 27; 29). Наконец, Нерон стал еще «женой» своего секретаря Дорифоруса, причем он публично вель себя, как невинная девушка (Свет. Nero 29). Он велел уплатить Дорифорусу 1 1/2 милл. динарий и удвоил эту сумму, когда Агриппина упрекнула его по этому поводу в мотовстве, со словами: «я не знал, что так мало подарил ему» (Дио Касс. 61, 5).
