(Перев. Фета).
Относительно более высоких сфер гетеросексуальной мужской проституции, именно театральной, мы находим наглядное описание у Ювенала (VI, 67–90, 110):
Но другие в то время, когда отдыхают завесы,
Да при пустых и закрытых театрах гудят только рынки,
И от игрищ плебейских до Мегалезий далеко
С грустью держат и маску и тирс, и над фартуком пышут.
Урбик спешит в конце Ателланы, кривляя ужимки
Автонои: и он не богатою Элиею избран.
Те за деньги большие снимают с комика запон,
Эти мешают петь Хризагону, Гиспулла же рада
Трагику: или ты ждешь, что полюбят они Квинтильяна?
Вот и возьмешь ты жену, с которою станет отцом-то
Эхион Китаред, Глафир или флейтщик Амвросий.
За сенатором бывшая, Эппие с милым бежала
К Нилу, к Фарису и к зданьям многопрославленным лага.
Но он был гладиатор: вот этим они Гиацинты.
(Перев. Фета).
Подробные сообщение о предпочтении, которое богатые римские дамы оказывали актерам, певцам-гитаристам и гладиаторам, имеются у Фридлендера.
Что профессиональная проституция во всякое время была к услугам женщин, выдают нам некоторые эпиграммы Марциала. Так, из эпиграммы XI, 62 мы видим, что такие продажные субъекты получали плату в каждом отдельном случае, совершенно как женщины-проститутки; из эпиграммы II, 52-что проституированные мужчины предлагали себя близ женских бань или в самих банях, и что развратные женщины были им в точности известны; из эпиграммы IX, 37 – что среди последних были и старые женщины, которые должны были платить особенно большие гонорары. Что мужчины бессовестнейшим образом эксплуатировали таких женщин, мы узнаем из эпиграммы. IV, 28, в которой описываемой субъект, кроме гонорара в 100 золотых монет, получает еще дорогие платья и бриллианты и вообще систематически обирает помешанную на мужчинах женщину.
Сенека упоминает, как об особом виде мужской проституции, о бедных мужчинах, которые на время нанимались к богатым женщинам в качестве «супругов».
9. Гигиена древней проституции. – Во втором томе моего сочинения «Der Ursprung der Syphilis» (Иена 1911 г., стр. 553–554 и стр. 689–708) я подробно излагаю причины, почему гигиена античной проституции носила совершенно другой характер, чем современная. Теперь центральное место во всех гигиенических мероприятиях занимают так называемые «венерические болезни», во 1) потому, что теперь в точности известна их заразительность; а во 2) мы знаем, что проституция составляет главный очаг заразы, без которого распространение названных болезней было бы гораздо менее значительно. Всего этого древние не знали. Поэтому в основу гигиены проституции у них положены были совершенно другие начала, чем у нас. Они не знали в области проституции никакой «санитарной полиции» и никаких индивидуальных и социальных мер против заражение венерическими болезнями. Но у них уже была, как мы увидим ниже, так называемая полиция нравов, «регламентация» и регистрация.
Поразительный факт, что античные врачи и не-врачи, отлично знавшие заразительность и способность передачи другим болезней, между прочим и болезней кожи (например, чахотки, чумы, контагиозных воспалений глаз, лишаев, чесотки и даже проказы), не имели ясного представление о заразительности существовавших тогда половых болезней, именно триппера и местного, мягкого шанкра (ulcus molle). Мы находим у них только темные предположение и неясные указание относительно полового заражение и нечистоты гениталий. В виду довольно высокого развитие античной научной венерологии, полное молчание врачей об этом пункте заставляет думать, что в то время не существовало ясного и рационально обоснованного взгляда на заразительность венерических болезней или что тогда даже вообще не существовало понятие толовые болезни», т. е. болезни, приобретенные путем половых сношений. Как я доказал это в другом месте, тогда знали «болезни половых частей», но не «половые болезни». В то время, как при лишаях, например, предостерегали от поцелуев, благоприятствующих передаче болезни вследствие прикосновения, как «contactus perniciosus», мы нигде не находим запрещение половых сношений для предупреждение заражение венерическими болезнями – не находим даже в библии, в которой, в противоположность медицине классической древности, содержится так много предписаний очищение и обособление гонороиков, и которая уже, следовательно, обнаруживает большее знакомство с контагиозностью гонореи. Таким образом античная гигиена проституции-которая не только существовала, но достигла даже значительного развития-не исходила из идеи об опасности заражение венерическими болезнями в борделях, а является ничем иным, как выражением чисто эстетического отвращения к грязи, единственно только стремлением к чистоте, которое связано было в древнем мире – восточном и греко-римском – с страхом перед нечистотой и патологическими отделениями вообще и отделениями мужских и женских половых органов в частности.
Но медицинский взгляд на проституцию в античную (и средневековую) эпоху уже потому, прежде всего, должен был быть иной, чем теперь, что худшая половая болезнь, сифилис, тогда не существовала. Если бы мы даже допустили, что возможность заражения другими половыми болезнями была в то время известна, то и тогда пришлось бы признать проституцию с гигиенической точки зрения безобидной, а половые сношение с проститутками – вполне безопасными. Хотя мы знаем теперь, что гонорея, несомненно, существовавшая в древности, может представлять довольно серьезное заболевание, но знание это приобретено нами лишь в последние десятилетие 19-го столетие (со времени открытие скрытой гонореи у женщины Неггератом в 1872 г., и открытие гонококка Альбертом Нейссером в 1879 г.). Кроме того, по сравнению с той ролью, которую играла с первого момента Своего появление несомненно худшая болезнь, сифилис, на гонорее едва ли стоит останавливаться. Выдающийся знаток индивидуального и социального значения венерических болезней высказывается по этому поводу следующим образом:
«Еще очень недавно, когда упоминали об опасностях венерических болезней, имелся в виду исключительно только сифилис. Не только медицинские авторы, чтобы доказать необходимость энергичной общественной профилактики, ограничивались указаниями на большой вред, который приносит больным и обществу сифилитическая зараза (The Lancet, 28 августа, 1869 г.: «гонорея и венерические болезни ничто в сравнении с настоящим сифилисом»); и в общественных дебатах на эту тему безобидность гонореи, в противоположность сифилису, «единственно серьезной болезни» (М. Scott, А. State lnquity, London 1890, стр. 52) представляет один из главных аргументов аболиционистов против врачебного исследование проституток».
Таким образом, незнакомство с заразительностью триппера и местных венерических язв с одной стороны и полное отсутствие сифилиса – с другой были причиной той беззаботности, которую мы видим в древности в обсуждении проституции с гигиенической точки зрения. Благодаря постепенному ознакомлению с заразительностью триппера, такое отношение к вопросу в средние века ослабляется, а с первым появлением занесенного в конце 15-го века из центральной Америки сифилиса, оно испытывает дальнейшее тяжелое потрясение, последствие которого чувствуются еще и по сей день, так как современная проституция по своей организации и социальному положению, безусловно, представляет продукт античной культуры.
Античная гигиена проституции не покоится, следовательно, как наша, на страхе перед заражением венерическими болезнями, которое, несомненно, и тогда имело место в борделях, а в основу ее положены страх и отвращение к неопрятности и болезни. Прикосновение к неопрятным и больным людям внушало физическое отвращение. Последнее распространялось также на физиологические и патологические болезненные отделение (трипперные отделения, бели и т. д.), как это показывает уже известное место из библии (Левит. 15, 2 и след.). У Гиппократа (Be– natura maliebri, изд. Кюна, И, 538) женщины не желают иметь половых сношений со своими мужьями вследствие слизетечения у них. А одно признание Галена (De remedüs parabilibus II, гл. 38, изд. Кюна XIV, 485) доказывает, что отвращение внушали исключительно болезненные отделения, причем в то время были очень далеки от мысли о возможности их заразительности. Врач Аретаиос называет, например, гонор– рею исключительно только «отвратительной», а не заразительной болезнью (De causis et signis chronic, morbor. II, 5).
Далее, при половых сношениях в особенности боялись дурного запаха. Об этом свидетельствуют Марциал (XI, 30; XII, 85), Авзоний (Epigr. 82 и 84), Петроний (сат. 43), Тертуллиан (de геsurrectione carnis 16). Особенно доказательно то место у Петрония (сат. 128), где куртизанка Цирцея спрашивает Энколпия, у которого внезапно развилось половое бессилие: «Что это значит? Был ли тебе противен мой поцелуй? Не стало ли мое дыхание хуже от поста или я не удалила пота из подмышки?» Затем насмешливые названия, относящиеся к людям с «козлиным запахом» (у Атен. XIII, стр. 585е) и «hircus» (Гораии. epod. 12, 5; Марциал ХИ, 98, 4 и мн. др.) – и едкие эпиграммы XI, по 239–242 Anthol. Paiatin. показывают, как сильно боялись в то время дурного запаха при половом сближении.
