Близок по стилистике следующий роман Кусьневича «Король Обеих Сицилий» (1970). Писатель погружает нас в жаркое лето 1914 года. Главный герой — двадцатидвухлетний вольноопределяющийся императорского и королевского сицилийского уланского полка Эмиль Р. — отправляется на фронт. История рождения, даже зачатия, Эмиля и его сестёр рассказана Кусьневичем в духе весьма фривольном. Тем страшнее нам читать в финале романа строки из упомянутого письма: «Бедная мама. Скажи ей, что меня убила война, само её ядовитое дыхание, которое станет причиной гибели многих других». Вся его прошлая жизнь рушится, разлетается, как разорванные листки его дневника и неотправленное письмо к горячо любимой сестре.
А между этими страницами — ещё две сотни, по которым в той же, знакомой по предыдущему роману, импрессионистической манере автор рассыпает перед читателем обрывки этой прошлой жизни: годы обучения праву, увлечений живописью и графикой, автогонками и музыкой, детской влюблённости в старшую сестру Лизу, перерастающей в болезненную юношескую страсть.
Но не только. Параллельно разыгрываются драматические события: жизнь и смерть второстепенных, третьестепенных персонажей. Потому что, считает автор, «ничего нельзя изменить в прошедшем, нельзя выбросить или обойти стороной. Ибо прошлое неделимо». Десятки персонажей кружатся в вихре неразберихи первых дней объявленной мобилизации. Здесь и друзья Эмиля: юный Зденек Коцоурек — начинающий поэт из Праги, и барон Вилли Котфус, заядлый путешественник и враль под стать Мюнхгаузену, и другие офицеры, и полицейский, расследующий убийство юной цыганки в небольшом городке Фехертемплон, и хозяйка тамошнего «увеселительного заведения» со своей судьбой.
Мелькают перед нами засиженные мухами портреты императора и членов его семейства и «флажки на военных картах, как реквизит детской игры». И модный в Будапеште канкан, исполняемый на столе провинциального кафе, и привидевшаяся Зденеку знаменитая «Белая дама» страшных чешских преданий — предвестница гибели, и сны Эмиля, и его воспоминания о детстве и пеших прогулках в Альпах, и катание на лодках, в фиакрах.
Автор показывает и тревоги помещичьих экономов о судьбе урожая, и раздражение полицейского на «недосягаемых» офицеров уланского полка, и подогреваемую военным положением национальную ненависть, в результате которой кара за убийство цыганки постигает не развратного офицера, а случайно подвернувшегося под руку серба-священника, под влиянием политической ситуации объявленного «опасным шпионом и убийцей».
В финале кухонный мальчишка в буфете опустевших казарм стирает пыль с портрета давнего патрона полка Фердинанда Второго, короля Обеих Сицилий, «умершего давно королевства, двуличное название которого давно стало связано с двенадцатым полком улан. Мёртвое, равнодушное королевство. Лицо гипсовой маски. Мёртвые, пустые глаза».
Этот роман с уверенностью можно назвать антивоенным. Потому что с необыкновенной силой показывает он, как «ядовитое дыхание войны» сметает размеренный уклад жизни, губит любовь, творчество, делает ненужными человеческие воспоминания, привязанности, любые ценности, накопленные цивилизацией, самоё историю цивилизации.
Предлагая читателю несколько вариантов начала повествования, Кусьневич в конце романа ещё раз напоминает: «Можно было бы теперь начать всё сначала. Так или иначе. Но окончание было бы таким же, ибо прошлое необратимо и неделимо в мельчайших подробностях. Хотя многое давно стало неважно, а может, и смешно. Как мода на аффектацию чувств, как сентиментальные немые фильмы второго десятилетия нашего века или модель юбки в „Wiener Mode“ 1900 года. Как едва различимый аромат духов, завёрнутых в страницы „Wiener Illustrierte“ 1914 года, и уложенных в картонку, и найденных много лет спустя среди визитных карточек или пожелтевших фотографий неизвестных нам людей». Ибо, уверен автор, «только глядя из перспективы лет, хладнокровно, с недоверием, с тем спокойствием, которое дают опыт и осведомлённость о дальнейшем, можно должным образом оценить значительность или относительную незначительность параллельных во времени, давно свершившихся фактов, их иллюзорную, однако, возможно, неслучайную взаимозависимость, а также чуть терпкий вкус дел безвозвратно минувших. <...> Относительную их важность, которую возможно оценить только в перспективе истории или уходящего времени».
*
Большой удачей писателя считается роман «Зоны» (1971), состоящий из трёх самостоятельных частей. Первая его часть даёт панораму жизни небольшого городка на восточных окраинах страны в период между двумя мировыми войнами. Широкое бытовое полотно охватывает все социальные слои. Здесь даже ярче, чем в романе «На пути к Коринфу», обозначена тема отрицания молодыми персонажами социальных и национальных предрассудков. А далее ещё острее показано, как ожесточение окружающего мира медленно, но верно вовлекает молодых людей в водоворот борьбы, в трагические конфликты, разрывая естественные узы дружбы, зародившейся в годы жизни в родной долине, а затем разбрасывает далеко друг от друга.
Сложное переплетение личной судьбы своего современника и судеб Польши на протяжении ста пятидесяти лет в едином сочном полотне осуществил Кусьневич в романе «Состояние невесомости» (1973), для которого характерно глубокое проникновение в психологию героя, его внутренний мир — и серьёзное осмысление противоречивости исторических путей его родины.
Роман «Третье царство» (1975) написан от лица пожилого немца, адвоката, жителя западногерманского города (его имени автор не сообщает). Перед нами раскрывается внутренний мир героя, его воспоминания и размышления. Сын железнодорожника, он был близок к коммунистам, участвовал в антинацистских митингах, сидел в тюрьме, потом в Дахау, Моабите и Бухенвальде. Американцы освободили его из концлагеря и сделали переводчиком при «комиссии по денацизации» страны. Со временем он как юрист начал судебную практику. Он не вернулся на родину, ставшую территорией ГДР. Не является членом какой-либо партии. Выступает защитником по уголовным делам. Защищает и военных преступников, но делает это, только чтобы профессионально и добросовестно поддержать законность. А за гражданские дела не берётся, объясняя это для себя тем, что не желает изменять идеалам юности и защищать эксплуататоров.
Но сын адвоката, Эрнст, осуждает отца за то, что тот защищает гитлеровских преступников. Юноша вступает в ряды хиппи, а впоследствии в террористическую группу. Бунт левачествующих молодых людей не идёт дальше пренебрежения личной гигиеной, агрессивности и пространных (многостраничных в формате книги) демагогических разглагольствований. Кусьневич убедительно показывает ужасный инфантилизм этих молодчиков, уверенных в том, что их бессмысленная жестокость — доказательство мужества и силы. Ведь они не могут, да и не желают, просто заработать себе на жизнь. Эрнст и вся его компания постоянно пользуются не только жилищем адвоката, но и его деньгами. И адвокат справедливо указывает им на то, что обожаемый ими председатель Мао не стал бы слушать их пламенных речей, а отправил бы их работать где-нибудь на рисовых полях. При этом однажды оказывается, что они «вынесли приговор» адвокату за «содействие» бывшим нацистам, и Эрнст опасается за жизнь отца. Однако сам попадает в полицию во время облавы на экстремистов и на допросах предаёт своих товарищей, спасая собственную шкуру. Интересно, что именно этот факт повергает адвоката в горькое изумление: он не ожидал, что его сын способен на предательство.
Роман заканчивается словами Эрнста, обращёнными к отцу: «Что вы с нами сделали? Ненавижу вас всех».
Андрей Ермонский, представляя в 1978 г. «Третье царство» украинским читателям, сообщал, что «Анджей Кусьневич не раз предостерегал публично, чтобы не лишённого привлекательности и, на первый взгляд, интеллигентного адвоката не отождествляли с ним, писателем, которому его герой чужд, неприятен, враждебен».
Ермонский высказывал убеждение, что адвокат «прикрывает своё отступничество скептицизмом и терпимостью», что он «беспомощен перед злом», и «эта беспомощность порождает пассивность, сама становится потаканием злу». Критик называл героя Кусьневича «человеком, позиция которого несостоятельна со всех точек зрения: идеологической, политической, моральной и, наконец, житейской», указывал на его «эгоцентризм, нежелание вмешиваться — из страха утратить душевное спокойствие, добытое ценой предательства самого себя». По мнению Ермонского, адвокат «любит молодёжь, ищет её общества», но «не может найти с нею общего языка», тогда как «бунтовщики ждут от него совета, что им, молодым, делать, зачем жить».
Из текста романа не следует, что его герой «любит молодёжь, ищет её общества». Напротив, он, хоть и допускает, что «молодые люди должны быть бескомпромиссны, отчасти и безрассудны», признаётся, что частенько подумывал всю компанию Эрнста спустить по одному с лестницы. Ещё менее похоже на правду, что «бунтовщики ждут от него совета». Речи их, обращённые к хозяину дома, исполнены враждебности, злобы, пожалуй, и ненависти. И «выносили приговор» адвокату они, уж конечно, не ожидая от него совета на этот счёт.
