Максимов так и сделал. И вот 25 января 1935 года, видя смертельно бледного Куйбышева, отпустил его одного домой, вместо того, чтобы уложить здесь же в кабинете и позвать скорую медицинскую помощь. Он знал, что приближается приступ грудной жабы, и он не торопился с вызовом врачей.
Валериан был очень тепло одет. На нем была меховая тужурка, теплые сапоги и галоши. Для сердца была большая нагрузка пройти по всему кремлевскому двору, подняться на третий этаж.
А Максимов послал поручение искать Левина, несмотря на то, что в первом этаже дома, где жил Валериан Владимирович, в том же подъезде находилась амбулатория, где всегда дежурили врач и сестра.
Валериан, обливаясь потом и еле держась на ногах, поднялся на третий этаж, в свою квартиру, и в валенках и меховой куртке прошел прямо в свой кабинет.
— Никогда Валериан Владимирович даже в коридор не входил в галошах, а тут вдруг в кабинет… — рассказывала работница.
Валериан сам взял из соседней комнаты с кровати подушку и плед, снял через голову суконную гимнастерку и, не повесив ее, как обычно, бросил на стул, снял валенки и лег в брюках на кушетку, закрывшись пледом.
Работнице он сказал, что хочет отдохнуть, ничего ему не надо, что у него что-то нехорошо с сердцем и что порученец поехал за доктором. Просил ее зайти к нему через десять минут…
Работница позвонила Максимову, что Валериану Владимировичу очень плохо. Максимов сейчас же позвонил Енукидзе и сказал ему, что, видимо, близок конец, что Куйбышеву очень плохо. Енукидзе успокоил его, чтобы он не волновался, не звал врачей, что все идет очень хорошо…
Через десять минут работница вошла в кабинет к Валериану Владимировичу и нашла его уже мертвым.
Прибежал Максимов. Несколько позднее приехал Левин. Заехал Ягода узнать, кто присутствовал при смерти Валериана Владимировича и, узнав, что Куйбышев был один, не вошел даже к нему в комнату, а сказал Максимову, чтобы тот не волновался, держался молодцом…
Все это я слышала на суде. Все это говорили подлые изверги-убийцы Левин, Плетнев и Максимов. Все это подтверждал своим замогильным голосом обер-бандит и убийца Ягода. Все это подтверждали лидеры антисоветского «правотроцкистского блока» фашистские бандиты Бухарин и Рыков.
Так был умерщвлен Валериан Владимирович Куйбышев, заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б), Председатель Комиссии советского контроля.
И вот на суде вижу его убийц…
… Я видела, с какой злобой и ненавистью все слушали последние лживые слова подсудимых. Гнев и злоба горели в глазах всех присутствовавших на суде.
Вот суд выносит приговор: высшая мера наказания — расстрел!
Вздох облегчения пронесся по залу».
После этого фрагмента следовало еще несколько абзацев, отбитых от основного текста «звездочками». Они носили личностный характер, но, поскольку касались общей боли, по-видимому, неоднозначно были восприняты кем-то из близких родственников, скорее всего, женой Куйбышева. Встреча с Ольгой Андреевной, скончавшейся несколько лет назад, подтвердила мои предположения. Действительно, вдова Куйбышева настояла, чтобы в последующие издания воспоминаний Елены Владимировны были внесены необходимые дополнения и уточнения. Сестра Куйбышева долго сопротивлялась, но настойчивым просьбам Ольги Андреевны все же уступила, и в следующем издании книги, вышедшей в 1941 году в Куйбышеве, появились детали, о включении которых требовала вдова умершего. Разницу в текстах легко обнаружить, выстроив их рядом.
Из воспоминаний Е. Куйбышевой 1938 года издания: «25 января 1935 г. на тревожный звонок по телефону я прибежала в Кремль, на квартиру брата. Первый, кого я встретила в коридоре, был Рыков. Он — вожак и подстрекатель подлых убийц — пришел посмотреть на свою жертву. По его директивам совершилось это убийство. И все-таки он пришел и даже печально опустил голову, желая показать, что он грустит. Подлый лгун! Презренный убийца!
Войдя в кабинет, я увидела Валериана, лежащего на кушетке без дыхания. Он был бледный, спокойный и не открыл своих ласковых глаз, не улыбнулся приветливо.
Около него сидела его жена, Ольга Андреевна. Она не плакала, а только удивленно смотрела на плотно закрытые глаза Валериана и гладила его большой лоб, совсем уже холодный.
Жизнь прекратилась…»
А вот как выглядит эта сцена в издании 1941 года: «Мне позвонили из квартиры брата. Я услышала тревожный голос: «Валериану очень плохо — приходи скорей!»
…Около Валериана на кушетке сидит Ольга Андреевна и гладит его большой, уже холодеющий лоб.
— Его убили? — шепотом, еле слышно спросила я.
Ольга Андреевна отрицательно покачала головой и тоже шепотом, точно боясь разбудить спящего, сказала:
— Умер от разрыва сердца.
Я сажусь на кушетке, у изголовья Валериана.
Он умер… Не верится, не хочется верить, что Валериана уже не будет с нами… Как это случилось? Почему перестало биться его сердце? Ведь еще несколько дней назад специальный консилиум врачей констатировал, что сердце Валериана здоровее всего его организма. Ему были даны, по словам врачей, какие-то «невинные лекарства», чтобы «укрепить» его нервную систему».
В беседе со мной Ольга Андреевна Куйбышева подтвердила, что изменения внесены по ее настоянию, ибо в первом издании было немало умолчаний и неточностей, которые искажали объективную картину случившегося. Она перечислила наиболее существенные, на ее взгляд, искажения, исправленные при переиздании книги. Во-первых, на скорее утвердительную, чем вопросительную интонацию догадки золовки «его убили?» Ольга Андреевна дала однозначно отрицательный ответ: умер от разрыва сердца. Во-вторых, не до конца воспроизведен разговор у изголовья брата с доктором Левиным. Елена Владимировна привела ответ только на первый вопрос. Помните, по поводу ее недоумения относительно причин внезапной остановки сердца Куйбышева доктор сказал: ничего неожиданного нет, напряженная нервная работа привела сердце в такое состояние, что катастрофы можно было ожидать каждую минуту. Золовка тогда спросила Левина, почему они не запретили ему работать? На что доктор ответил буквально следующее: как можно было Валериану Владимировичу запретить работать, когда он стремился к работе и никакие доводы со стороны врачей его не убеждали.
Это было сущей правдой. Не только Куйбышев, но и все тогдашние наркомы буквально изматывали себя многочасовой работой, принося ей в жертву даже праздники и выходные. В кабинетах сидели до утра, бодрствовали у телефона всю ночь — зная рабочий режим Сталина, мордовали бессонницей себя, своих замов, начальников главков и членов коллегий, а те руководителей рангом пониже: а вдруг зазвонит кремлевская вертушка? В отпуск тоже годами не ездили, и чаще всего не потому, что дела не отпускали — обстановка была такая, что длительным отсутствием тут же не преминут воспользоваться завистливые конкуренты. Нашепчут, наплетут, ошельмуют — и прощай, просторный кабинет! Постоянное присутствие возле хозяина позволяло владеть ситуацией, быть в курсе тонкой сети аппаратных интриг, своевременно разгадывать ходы соперников и парировать их.
Ольга Андреевна настояла и на включении еще нескольких важных эпизодов. В частности, в новое издание попала и такая сцена. Когда Куйбышев пришел с работы на свою квартиру, чтобы отдохнуть перед выступлением на съезде Советов, дома никого из близких не было. Жена находилась на службе. Работница вошла в кабинет, где прилег Куйбышев, и спросила, не нужно ли ему чего-нибудь. Валериан Владимирович последние дни пил молоко с боржомом, так как горло его все еще болело. «Нет, мне жидкого нельзя, я чувствую, что у меня плохо с сердцем, — сказал он работнице. — Зайдите ко мне через десять минут». Через десять минут, войдя в кабинет Куйбышева, она нашла его мертвым.
Итак, существенная деталь: горло у Куйбышева болело! Значит, ангина еще не прошла.
Громкий процесс по делу антисоветского «правотроцкистского блока», рассмотренному Военной коллегией Верховного суда Союза ССР 2–13 марта 1938 года, призван был, по замыслу его вдохновителей, убедить народ в том, что правотроцкистские заговорщики Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Шарангович и другие видные деятели партии и государства, а также врачи Левин, Плетнев и Казаков, секретари Куйбышева и Горького Максимов и Крючков перешли к подготовке и совершению террористических актов против руководителей правительства и ВКП(б). Военная коллегия под председательством Ульриха вынесла приговор, согласно которому смерть В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева, А. М. Горького и его сына объявлялась «медицинскими убийствами». «Правотроцкистам» приписывалось и убийство Кирова. В обвинительном заключении утверждалось, что по решению руководителей «правотроцкистского блока» Ягода организовал методами вредительского лечения убийство В. В. Куйбышева, и что в совершении террористического акта против него непосредственное участие принимали врач Левин и бывший секретарь Куйбышева, участник подпольной организации правых с 1928 года Максимов-Диковский. По решению Военной коллегии Верховного суда врачи Левин, Казаков и секретарь Куйбышева Максимов были приговорены к высшей мере уголовного наказания — расстрелу, а доктор Плетнев, как не принимавший непосредственного активного участия в умерщвлении Куйбышева и Горького, хотя и содействовавший этому преступлению — к тюремному заключению на двадцать пять лет.
