Вышинский. (Услышав признания Левина об умерщвлении Менжинского и Горького с помощью сильных медицинских средств.) Позвольте задать аналогичный вопрос относительно Валериана Владимировича Куйбышева.
Левин. Гипертония, повышенное кровяное давление и стенокардиональное давление, то есть маленькое проявление намечающейся грудной жабы. В этом случае надо считать, что венечные сосуды сердца поражены склеротическим процессом. Мышца сердца не может уже питаться так, как она может это делать. Мышца сердца требует постоянного притока крови, так как мышца руки, когда вы работаете, требует усиленного притока кислорода. Если этого нет, то это может привести к закупорке, к тромбозу, что и произошло. На вскрытии была найдена закупорка внешней артерии. Это явилось результатом припадка грудной жабы. Эта закупорка ускорила припадок, хотя по состоянию здоровья это получилось бы в будущее время, а благодаря этому мы тут имеем ускоренное приближение этих припадков.
Вышинский. В результате…
Левин. Вредительских действий.
Вышинский. В результате так называемого «лечения»?
Левин. В результате вредительских действий.
Вышинский. У меня вопросов больше нет.
Далее Левин рассказал о своих встречах с профессором Плетневым, в которых он подтверждал согласие принять директиву Ягоды. «И мы с ним посоветовались относительно того, как проводить наши вредительские действия в отношении Валериана Владимировича Куйбышева и Алексея Максимовича Горького, и мы решили тогда именно начать с Валериана Владимировича, что мы и сделали в 1934 году, а в начале 1935 года он скончался», — монотонно-заученным голосом произносил Левин страшные слова, как будто речь шла не о нем самом, а о каком-то другом человеке.
На утреннем заседании военной коллегии 9 марта 1938 года начался допрос подсудимого Плетнева.
Председательствующий. Подсудимый Плетнев, расскажите суду о ваших преступлениях перед Советской властью.
Плетнев. Летом 1934 года ко мне обратился доктор Левин и сказал, что меня хочет повидать Ягода, причем сказал, что он будет ко мне обращаться не как пациент. Темы разговора он не конкретизировал, так что точно я не знал, о чем будет речь, но он говорил, что внутри правительства идут разногласия, существует известный антагонизм, и что, вероятно, на эту тему будет со мной беседовать Ягода. Он мне не назвал ни имен, ни фамилий, ни конкретных фактов.
Через несколько дней за мной прислали машину, и я был привезен в кабинет Ягоды. Он начал со мной беседу на политическую тему. Он сказал, что назревает переворот, в котором он участвует; из других лиц он назвал только одного Енукидзе. Через некоторое время Левин кроме Енукидзе назвал мне участником антисоветского заговора еще Рыкова. Ягода сказал, что они с Енукидзе решили привлечь, помимо Левина, и меня и что требуется наша помощь в деле устранения двух лиц. Эти два лица были: Максим Горький и Куйбышев. Я возражал, говоря, что, во-первых, Максим Горький — писатель, что, во-вторых, это — два больных человека, которым, по существу, не так долго осталось жить. Ягода сказал: «Они больны, но они чрезвычайно активны, и вопрос не в том, чтобы устранить только здоровых, а в том, чтобы уменьшить продолжительность и интенсивность активности этих лиц», и добавил, что Максим Горький особенно значителен как внутри страны, так и за границей. Он сказал, что выбрал меня не только как медицинское лицо, но и потому, что знает мое антисоветское настроение. Предложение его было подкреплено сильными угрозами по отношению ко мне и по отношению к моей семье… Я редко бывал у Куйбышева. У Горького я бывал с доктором Левиным, когда Горький тяжело болел. Я был консультантом, домашним врачом Горького был Левин…
…Что же касается до умерщвления Куйбышева, то изложенное Левиным совершенно правильно. Вследствие очень напряженной, очень нервной жизни у Куйбышева не хватало сил, нужны были возбуждающие средства, которые впрыскивались ему в виде разнообразных гормонов. Их нельзя было впрыскивать непрерывно в течение 365 дней в году, нужно делать перерывы, а эти перерывы не делались. Соответствующее влияние оказывала также дача и сердечных лекарств, которые Левин назначал.
Как видите, мои показания совпадают с показаниями Левина, может быть отличаясь от них какими-нибудь мелочами, но здесь мелочи не решают дела, и я несу наравне с ним одинаковую ответственность.
Вышинский. Как вы характеризуете свои настроения в то время, когда были приглашены Ягодой для сговора об убийстве Куйбышева и Горького? Были ли у вас тогда антисоветские настроения?
Плетнев. Были.
Вышинский. А вы маскировали эти настроения?
Плетнев. Да.
Вышинский. Каким образом?
Плетнев. Неоднократно говорил о полной поддержке всех тех мероприятий, которые проводились Советской властью.
Вышинский. В отношении Валериана Владимировича Куйбышева вы тоже вместе с Левиным разрабатывали план его умерщвления?
Плетнев. Тоже вместе с Левиным.
Вышинский. И вы вместе с Левиным заботились о том, чтобы этот план был выполнен?
Плетнев. Постольку, поскольку его Левин выполнял, это был общий план.
Опустим стенограмму допроса Казакова, который истово сознавался в подробностях умерщвления Менжинского, и перейдем сразу к показаниям секретаря Куйбышева — Максимова-Диковского. Он признался, что с начала 1929 года уже стоял на позициях правых, вступив таким образом на антипартийный контрреволюционный путь. Следуя тактике центра правых, он не только никогда не выступал против политики партии, но даже старался не сближаться с теми правыми, которые уже успели скомпрометировать себя. Короче, маскировался и двурушничал.
Максимов—Диковский. В середине 1934 года, в конце августа, Енукидзе позвонил мне однажды и вызвал к себе для разговора, который имел для меня в дальнейшем наиболее серьезные последствия. Во время этого разговора Енукидзе сказал мне: «Если раньше правые рассчитывали на то, что удастся свергнуть Советскую власть при помощи организации отдельных наиболее антисоветски настроенных слоев, и в частности, кулачества, то сейчас положение изменилось. Ставка на это бита и необходимо перейти к более активным методам захвата власти». Эти наиболее активные методы он мне тут же расшифровал: «Центр правых в согласии с троцкистами принял решение о необходимости учинить ряд террористических актов против членов Политбюро. Это должно быть достигнуто методом подрыва здоровья вождей». Он одновременно рассказал о том, что часть врачей из Санупра Кремля завербована или привлечена к этому делу, что этот метод наиболее удобен тем, что он внешне придает характер несчастного исхода болезни и тем самым дает возможность прикрыть эту террористическую деятельность правых.
«Вы, — говорит он, — должны принять участие в террористическом акте против Куйбышева; подготовка к этому уже начата. Врачи Левин и Плетнев сумеют сделать свое дело. От вас требуется, во-первых, дать им возможность, не мешать тому, чтобы они часто посещали больного, чтобы не срывались их так называемые визиты к больному. И второе: в случае острого заболевания, припадков каких-нибудь, не торопиться с вызовом врача, а если нужно, то вызывать только тех врачей, которые его лечат».
Несмотря на то, что я сам был участником контрреволюционной организации правых, должен сказать, что этот поворот разговора несколько ошеломил меня, здорово ошеломил. Я не ожидал такого поворота, довольно спокойно выслушал его, пока шла речь вообще. Заметив, что я несколько взволнован, Енукидзе продолжал разговор дальше. Вы, — говорит, — очевидно, недооцениваете силу правых в стране; у нас организаций правых и участников гораздо больше, чем вы предполагаете. Тут же он сказал, что нашим участником является Ягода, что он имеет возможность к любому нашему стороннику, становящемуся предателем, принять те или иные меры, которых у него в распоряжении вполне достаточно.
Я ему ответил ни да, ни нет. Разговор был отложен, но вскоре возобновлен. Вскоре он вызвал меня снова к себе, тут же присутствовал и Ягода, присутствие которого после той характеристики, которую давал прошлый раз Енукидзе, было достаточно красноречивым. Опять зашла речь исключительно о подготовке террористического акта против Куйбышева. Я на это пошел. События дальше развертывались быстрыми темпами. В результате так называемого лечения здоровье Куйбышева все ухудшалось. Наступил период, когда Куйбышев стал собираться в командировку в Среднюю Азию. Енукидзе опять меня вызвал и потребовал: «Во время поездки в Среднюю Азию вам обязательно надо вызывать врача из Москвы. Поедет Левин». По приезде в Среднюю Азию Куйбышев заболел ангиной. Затем появился нарыв в горле. Куйбышев отказался от вызова врача из Москвы, и операцию делал местный врач в Ташкенте. Операция прошла благополучно. Но по возвращении в Москву здоровье Куйбышева ухудшилось, получились осложнения после перенесенной болезни в Средней Азии. Несмотря на такое состояние здоровья, врачи, которые были у него раза три, находили состояние здоровья его удовлетворительным. А я его утешал, ссылаясь на заявления врачей. Наконец, разразилась катастрофа, в тот самый день, когда Куйбышев находился на работе. Он почувствовал себя плохо, был очень бледен, налицо были несомненно те признаки, что приближается припадок. Это было в 2 часа дня. Он ушел домой. Я позвонил Енукидзе и сказал, что Куйбышев ушел домой, что ему очень плохо. Я не сомневался, что это — результат лечения, которое проводилось. Енукидзе потребовал от меня — не нервничать и выполнять то, что требуется, не торопиться с вызовом врача. Прошло минут 15–20. Куйбышев ушел в 2 часа, а смерть его наступила в полчаса третьего. Мне позвонили из дому, что с Куйбышевым плохо.
