Бухарин в тюрьме
В Секретно-политический отдел НКВД, который еще совсем недавно закончил подготовку процесса по делу «параллельного центра», возглавляемого якобы Пятаковым и Радеком, арестованного Бухарина доставили 27 февраля 1937 года прямо с пленума ЦК. Было около 9 часов вечера. Первый допрос Бухарина было поручено вести комиссару НКВД Виктору Николаевичу Ильину, который считался на Лубянке «специалистом по меньшевикам». Ситуация, при которой допрос подследственного ведут два следователя — «злой» и «добрый», — известна и применяется во всех следственных органах всех стран. Ильин считался на Лубянке «добрым» следователем, и ему не поручали того, что именовалось здесь «специальным воздействием» на преступников. В 1960-е годы В. Н. Ильин, также отсидевший в послевоенный период восемь лет в тюрьмах, работал управляющим делами Союза писателей СССР. Он поддерживал почти со всеми писателями добрые отношения, помогая им решать вопросы с дачами, отдыхом и лечением. Он не скрывал своей работы в НКВД в 1930—1940-е годы и после XXII съезда КПСС рассказывал некоторые детали этой работы. Разумеется, многие из писателей — собеседников Ильина — записывали потом эти рассказы, хотя их точность трудно было проверить.
По свидетельству В. Ильина, Бухарин вошел в кабинет следователя так, как будто это был его новый кабинет. Он огляделся по сторонам и протянул руку следователю, но тут же отвел ее и сказал: «Давно я здесь не был». Выражение его лица было не только усталым и растерянным, но даже веселым. Ильин не понял замечания Бухарина и осторожно спросил: «Вы бывали в этом кабинете?» — «Нет! — ответил Бухарин. — Но я был в вашей организации как член коллегии ЧК». Действительно, еще в конце 1918 года Ленин направил Бухарина, протестовавшего против крайностей «красного террора», в коллегию ВЧК в качестве представителя партии, наделенного при этом правом «вето». И Бухарин несколько раз использовал это право. «Кажется, я вас встречал в Доме ученых», — сказал далее узник своему тюремщику. Ильин ответил, что бывает там иногда, и велел принести чай и бутерброды. Затем они спокойно беседовали больше часа, причем нить беседы держал Бухарин, казалось бы, не понимавший, где и почему он находится. Неожиданно Бухарин остановился; было видно, что он очень устал. Ильин предложил ему прилечь на диван. Бухарин прикрылся своей кожанкой, положил голову и руку на валик дивана и заснул. Лишь в час ночи его отвели в камеру.
Подробности допросов, поведения и многих других обстоятельств пребывания Бухарина в Особой внутренней тюрьме НКВД на Лубянке до сих пор неизвестны. Анастас Микоян говорил на некоторых встречах в 1962–1963 годах, что Бухарина не пытали и что в первые месяцы тюрьмы он сопротивлялся нажиму следователей и отказывался признавать предъявленные ему обвинения.
Нажим на него, однако, усиливался. Использовали при этом, главным образом, тревогу Бухарина по поводу судьбы его молодой жены Анны Лариной и недавно родившегося сына. Очень беспокоился Бухарин и о судьбе отца, который жил в его кремлевской квартире. Здесь же жила и его первая жена, Надежда Лукина, больная, прикованная к постели женщина.
Бухарин знал по другим примерам, что при аресте людей такого уровня, как он, репрессиям подлежат и взрослые члены семьи. Но ему дали достаточно ясно понять, что его семья продолжает жить в кремлевской квартире и что ее дальнейшая судьба будет определяться его собственным поведением и степенью его «разоружения» перед партией.
Бухарину даже разрешили работать в тюрьме, дали бумагу, пишущую машинку, все принадлежности. Он просил книги из домашней библиотеки, которые по его записке могла отобрать только Анна Ларина. «Пришли мне книги, — говорилось в одной из записок, — которые мы купили в Берлине». Скоро он получил эти книги, а жене Бухарина разрешили снять печать с дверей его кабинета. Бухарин попросил прислать ему записку от жены, но Анна Ларина отказалась писать такую записку под диктовку следователя. Все же Бухарин видел, что передачи ему идут от жены, ибо только она была в курсе его занятий в последние месяцы.
Показания Бухарин начал давать почти сразу, но следствие считало их недостаточными, как и Сталин, который просматривал протоколы допросов Бухарина и Рыкова. Давление усиливалось. Для «переговоров» с Бухариным несколько раз на Лубянку приезжал Ворошилов. Подробности этих переговоров нам не известны, но известно, что в июне 1937 года Бухарин все же подписал текст предъявленного ему обвинительного заключения. Ворошилов показал ему поправки на этом документе, которые были сделаны хорошо известной всем им рукой Сталина. Это была почти полная капитуляция. Сталин был доволен. Бухарин мог снова работать над своими сочинениями, но его жена с сыном были тут же арестованы и направлены в Астрахань в тюрьму. Позднее малолетнего сына Бухарина отправили в детский дом на Урале, а А. Ларину в АЛЖИР, знаменитый Акмолинский лагерь жен изменников родины. Однако у Бухарина продолжали поддерживать иллюзию, что вся его семья по-прежнему живет в Москве и он сможет еще увидеться с ними.
Тюремные рукописи Николая Бухарина
В истории мировой науки и культуры есть особый род литературы — это книги, статьи, художественные и научные произведения, которые были созданы в тюрьме. История социалистической мысли насчитывает особенно много таких произведений. Наиболее известным тюремным автором прошлого является итальянский монах и мыслитель Томмазо Кампанелла (1568–1639), который провел в заключении 27 лет и написал здесь свои основные работы, в том числе и знаменитую утопию «Город солнца». Большое влияние на итальянскую и европейскую политическую и философскую мысль оказали «Тюремные тетради» Антонио Грамши. Основатель Итальянской коммунистической партии и талантливый теоретик марксизма, Грамши провел последние десять лет своей жизни в фашистской тюрьме Тури. Он имел возможность работать, и его рукописи, передаваемые друзьям, составили семь томов «Тюремных тетрадей», содержание которых является предметом изучения и в настоящее время. Широко известна книга чешского писателя-коммуниста Юлиуса Фучика «Репортаж с петлей на шее», которая была написана в застенках Пражской тюрьмы незадолго до казни Фучика гитлеровцами.
Обращаясь к России, мы сразу же вспомним Николая Чернышевского, роман которого «Что делать?» был написан в первые месяцы 1863 года в Петропавловской крепости и в том же году опубликован А. Некрасовым. Народоволец Николай Морозов, сидевший почти двадцать пять лет в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, написал здесь много работ по истории, теологии, физике, химии и астрономии. Другой народоволец, инженер Николай Кибальчич, за несколько дней до казни передал своему адвокату пачку бумаг не с прошением о помиловании, а с чертежами и описанием необычного самолета с ракетным двигателем — «Проект воздухоплавательного прибора».
За год предварительного заключения, находясь в одной из тюрем Санкт-Петербурга, Ленин проделал основную часть работы над книгой «Развитие капитализма в России», которая была легально опубликована в 1899 году. Родные присылали ему в тюрьму большими пачками все необходимые книги и журналы.
Выдающийся российский экономист Николай Дмитриевич Кондратьев (1892–1938) написал во Владимирской тюрьме две большие книги, но только одна из них — «Экономическая статика и динамика» — была спасена и сохранена его женой. Эта книга издана только в 1992 году, и некоторые из экономистов считают эту работу Кондратьева классической.
В сталинских лагерях не было возможности писать книги, но можно было создавать стихи и поэмы и сохранять их в памяти, а не на бумаге. Таким образом Александр Солженицын сочинил в начале 1950-х годов свою поэму «Пир победителей», а Елена Владимирова еще до войны — большую поэму «Колыма» и много стихотворений. Стихи писал в лагере и Варлам Шаламов.
Оказавшись в тюрьме во времена Брежнева, писатель Андрей Синявский написал здесь и в лагере несколько книг, наиболее известными из них являются «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя». Юлий Даниэль писал из заключения письма своим родным, из которых позже сложилась интересная книга, изданная, однако, уже после его смерти. Во времена Ельцина в российских тюрьмах было мало политических заключенных, и им не мешали писать всё, что они хотели. Бывший председатель КГБ СССР Владимир Крючков написал в тюрьме Матросская тишина большую книгу воспоминаний «Личное дело». В той же тюрьме написал немало стихотворений и бывший член Политбюро и спикер первого советского парламента Анатолий Лукьянов.
Книги, написанные в тюрьме, нередко становились лучшими работами их автора. Такова, например, «Моабитская тетрадь» Мусы Джалиля. Здесь сказывалось огромное эмоциональное напряжение, стремление сказать свое, возможно, последнее слово. К тому же, как писал еще польский сатирик Ежи Лец, «некоторые мысли лучше всего приходят к нам под конвоем».
