Глава XVI. Четвертый раздел (1)
Ну и – куда ж денешься? – завершать польский сюжет придется обращением к временам много более поздним, когда, по мнению некоторых, «многострадальная Польша вновь была разделена». То есть к событиям, связанным с т. н. «пактом Риббентропа-Молотова», обойтись без чего, на мой взгляд, будет нечестно и неправильно. Ибо у всего на свете есть начало.
Вот с начала и начнем.
После прихода Гитлера к власти отношения Германии с СССР, до тех пор весьма тесные, были разорваны. Берлин заявил о реванше как о главном приоритете своей политики. И не только на словах. В марте 1935 года Германия явочным порядком вводит всеобщую воинскую повинность и начинает реализацию программы перевооружения армии. Это грубейшее нарушение военных статей Версальского договора и, по факту, начало ревизии всей Версальско-Вашингтонской системы мироустройства. В этот момент Германия предельно слаба, остановить ее для держав-гарантов никакой трудности не представляет, однако державы реагируют более чем странно. Франция слегка протестует, но больше на уровне прессы, Великобритания вообще молчит. Однозначно отрицательное отношение к происходящему показывает только СССР: наркомом иностранных дел демонстративно назначается Литвинов, хорошо известный как сторонник сдерживания Германии и стабилизации обстановки путем создания «системы коллективной безопасности» подписания перекрестной системы двусторонних договоров с целью поддержания Версальской системы. Настойчивая работа нового наркоминдела дает плоды: 2 мая 1935 года заключен договор о взаимной помощи с Францией, 16 мая подписан аналогичный договор с Чехословакией, подразумевающий роль СССР как второй (наряду с Францией) страны-гаранта. В ответ (что совершенно неудивительно) Германия в ноябре 1936 года подписала «Антикоминтерновский пакт» с крайне враждебной СССР Японией (чуть позже к пакту присоединяется Италия). Между прочим, еще в 1934 году аналогичный – если и не по букве, то по духу – договор подписан немцами и с Польшей, настроенной не менее антисоветски, нежели Япония (на основе этого документа развернулось масштабное военно-политическое сотрудничество). В конце 1936 года Италия и Германия начинают оказывать открытую военную поддержку мятежникам в Испании. Одна из основных целей очевидна: обкатка войск и испытания новых вооружений. Однако Англия и Франция по-прежнему молчат. И не просто молчат: объявленная ими политика «строгого нейтралитета» (в условиях, когда немцы и итальянцы ни о каком нейтралитете и не помышляют) фактически обрекает законное правительство Испании на гибель. Пытается бороться только СССР, но, по множеству объективных причин, его помощь республиканцам не может быть достаточной. После аншлюса в 1938 году Австрии (уже не просто нарушение «Версаля», а мощная мина под сами его устои) не надо быть Сталиным, чтобы задаться вопросом: чем объяснить столь поразительную пассивность западных «демократий»? Учитывая же возможности Сталина, нетрудно предположить, что ответ у него был. Хотя бы в общих чертах. А чуть позже, когда одна за другой – несмотря на весьма обширный спектр (как бы) предлагаемых уступок – сорвались попытки прощупывания Берлина на предмет «А не помириться ли нам?» (миссия Канделаки и другие аналогичные шаги) – видимо, уже и не в общих.
Стало вполне ясно, что какие-то гарантии от «демократий» Гитлер имеет. Что подтверждается и ширящимся потоком англо-американских инвестиций в тяжелую (читай: оборонную) промышленность Германии. Далее следует Мюнхен и сдача «демократиями» союзной Чехословакии, пышно названная «политикой умиротворения агрессора». Чехословакия расчленена под гарантии со стороны Берлина, что более никаких претензий нет, а со стороны Лондона и Парижа, что если она подчинится общему решению «больших», то уж впредь-то они дают самые настоящие, окончательные гарантии. Следует особо подчеркнуть, что по ходу событий СССР несколько раз предлагает Праге помощь, оказать которую был обязан в соответствии с Договором 1935 года: сперва, как предполагалось документом, совместно с Францией, потом – когда стало ясно, что Франция (несмотря на то что обязана) вмешиваться не будет – в одностороннем порядке. Необходимо всего лишь две вещи: (а) официальная просьба Праги, (б) согласие Польши на проход советских войск через ее территорию, поскольку общей границы у СССР и Чехословакии нет. Прага, как известно, согласия не дает (под прямым давлением «демократий»), а Польша отвечает категорическим отказом. Объяснения Варшавой даны пышные и причудливые, но суть проста: сразу после подписания «Мюнхена» (и даже до того, как немцы вступают в подаренные Западом Судеты) польская армия входит в пределы расчленяемой соседки, при благожелательном молчании Германии и полном равнодушии Англии с Францией, только что давших Праге «окончательные гарантии», и занимает Тешинский край.
Отметим в скобках: если действия Германии, пусть стократ агрессора, в данном случае абсолютно законны, то Польша – безусловный агрессор и оккупант; не будет ошибкой сказать, что именно вторжение поляков в Тешин стало первой безусловно военной акцией в рамках кризиса, и, соответственно, именно Польша может быть признана стороной, реально развязавшей Вторую мировую войну на территории Европы. За что, впрочем, тут же и подвергается нападкам: тотчас после присоединения Судет, Гитлер впервые заявляет о том, что отношения с Польшей «нуждаются в уточнении». Державы по-прежнему молчат.
В такой ситуации оставаться святее папы римского уже просто смешно. 10 марта 1939 года Сталин выступает со знаменитой речью «о жареных каштанах», охарактеризовав позицию «демократий» крайне жестко. Заявив, что таскать каштаны из огня в непонятно чьих интересах СССР не будет, а ситуация как никогда близка к войне, потому что Германия останавливаться на достигнутом не собирается. Ближайшие события показывают, что Иосиф Виссарионович вновь не ошибся: 15 марта Гитлер, уже ни с кем ничего не согласовывая, оккупировал «имеющую гарантии» Чехию. Практически сразу после этого Литвинов предлагает Англии и Франции созвать конференцию шести заинтересованных стран с целью обсудить меры по сдерживанию Гитлера, однако Чемберлен отказывается, назвав предложение «преждевременным», а Париж «выражает солидарность» с мнением Лондона. После чего 22 марта Гитлер занимает литовский Мемель, ровно через сутки после того, как Берлин устами Риббентропа сформулировал ранее расплывчатые претензии к Польше: от Варшавы требовалось уступить Данциг, предоставить Германии экстерриториальный коридор для сообщения с Восточной Пруссией и подписать договор с Антикоминтерновским пактом, иными словами – разорвать имеющиеся договоры с «демократиями». С этого момента отмалчиваться – при понятной истерике Варшавы – Париж и Лондон уже просто не могут; 31 марта Чемберлен заявляет о предоставлении Польше «нерушимых» гарантий; 6 апреля подписана соответствующая конвенция. Однако на выдвинутое 17 апреля очередное предложение Литвинова о срочном подписании трехсторонней военной конвенции о взаимопомощи между Англией, Францией и СССР (в которую могла бы при желании войти и Польша) Лондон отвечает вежливым отказом.
После чего 28 апреля Гитлер разрывает Договор о ненападении с Польшей и Морское соглашение с Лондоном; борьба с Великобританией с этого момента объявлена им «вопросом жизни и смерти». Уже и ребенку ясно, что «концепция Литвинова» исчерпала себя, а в Москве сидят далеко не дети. 3 мая Литвинова отправляют в отставку, наркомом иностранных дел становится Молотов, сторонник жесткой линии, сразу же заявивший, что СССР готов к миру со всеми, кто хочет мира с СССР. Это означает, что шутки кончились, и «демократии» сие отлично понимают. 27 мая Чемберлен направляет послу в Москве инструкцию, дающую «добро» на обсуждение пакета документов о взаимопомощи и гарантиях. Переговоры, добиться которых за три года так и не смог Литвинов, наконец начинаются. Советские предложения предельно конкретны: совместные действия предполагается начинать только в случаях (а) нападения «одной из европейских держав» на договаривающуюся сторону, (б) ее же нападения на одну из стран, имеющих гарантии защиты от одной из договаривающихся сторон (Бельгия, Греция, Турция, Румыния, Польша, Латвия, Эстония, Финляндия), и, наконец, (в) «косвенной агрессии» – если одна из сторон будет вовлечена в войну в связи с оказанием помощи по просьбе третьей европейской страны. Кроме того, учитывая имеющиеся политические разногласия, Москва настаивала на немедленном заключении военной конвенции. Лондон и Париж, в принципе, не возражали, однако требовали для себя права в случае обострения решать, может ли данный случай считаться «агрессией» и, соответственно, следует ли им вмешиваться в конфликт, и, кроме того, решения в первую очередь политических вопросов, а потом уже обсуждения военных. Что, исходя из прецедентов с Австрией, Чехословакией и литовской Клайпедой, никак не устраивало СССР, справедливо предполагавшего – и открыто заявившего об этом, – что «демократии» готовы связать потенциального союзника обязательствами, но сами брать на себя конкретные обязательства не желают.
