Патри Фридман, основавший вместе с Питером Тилем Институт морских поселений (seasteading), адресно упоминает блог Ярвина в списке рекомендуемой литературы, которым заканчивает эссе в журнале Cato Unbound; Ярвина в 2009 году пригласили выступить на конференции института, однако выступление было отменено. Тем временем Тиль высказывает схожее мнение в собственной статье для Cato Unbound: «Я более не считаю, что свобода совместима с демократией».
К слову, Тиль — управляющий партнер Фонда основателей (Founders Fund), который является одним из инвесторов компании Шринивасана Counsyl. Сооснователь ярвиновского стартапа Tlon одним из первых получил научную стипендию Тиля. Анисимов был медиа-директором Института машинного интеллекта (в прошлом Институт сингулярности), которому Тиль оказывает поддержку. Конспирологам этого было бы достаточно, но я не говорю ни о каком заговоре. Не думаю, что Питер Тиль — часть какого-либо тайного плана неореакционеров; мне даже не кажется, что он сам неореакционер. Однако легко заметить, что в сообществе стартаперов ширится популярность определенного набора идей. Неореакция смешивается с пикапом, колонизацией моря и научным расизмом (об этом ниже), и весь этот обобщенный «культ пещерности» оказывает влияние на культуру в индустрии начиная с рабочей обстановки и кончая атмосферой на конференциях.
Впрочем, отметим для ясности, что чистая неореакция — позиция крайнего меньшинства и вряд ли когда-либо выйдет за пределы своего небольшого сектантского кружка. Однако с конца 2012 года интерес к ней растет взрывными темпами несмотря на то, что Хоппе, Сэйлер, Ярвин и другие обо всем этом писали годами (а еще дольше существует европейский родственник неореакции — археофутуризм). Так вышло, что интерес этот совпадает по времени с ростом внимания СМИ к проблемам в технологической индустрии — от сексизма в компьютерных играх до «пацанской культуры» в мире технологий и джентрификации окрестностей залива Сан-Франциско.
И многие квалифицированные работники вместо того, чтобы признать свою роль в этой джентрификации, в экономическом неравенстве и сокращении штатов, выставляют жертвами самих себя. Это чувство угнетённости приводит нас к следующей неореакционерской теме.
Неореакционеры верят в существование «Собора» (The Cathedral), метаинститута, куда входят главным образом Гарвард, другие университеты «Лиги плюща», «Нью-Йоркер» и ряд чиновников. Иногда слово используется как синоним политкорректности. Анисимов говорит о Соборе как о «самоорганизующемся консенсусе». Основная мысль в том, что Собор регулирует дискурсы, навязывая набор норм, определяющих, какие идеи приемлемы и как следует рассматривать историю — иными словами, он контролирует окно Овертона.
Название отсылает к мысли Ярвина о том, что прогрессивизм (а по его мнению, прогрессивны в наши дни даже крайне правые республиканцы) — это религия, и комплекс из СМИ, вузов и чиновничества наказывает за «еретические» взгляды.
О чем же Собор не дает говорить неореакционерам? Ну, для начала, о достоинствах монархии. Но в основном, насколько я могу судить, им хочется говорить что-нибудь вроде: «азиаты, евреи и белые умнее, чем чернокожие и латиноамериканцы, потому что генетика», и не быть за это обвиненными в расизме. Или, по крайней мере, выражать подобные взгляды без негативных последствий, которые в наши дни прилагаются к обвинению в расизме.
Кстати, неореакционеры чрезвычайно увлечены концепцией «биоразнообразия человека» (human biodiversity, HBD) — того, что раньше называлось «научным расизмом». В частности, они считают, что IQ — одна из важнейших черт личности, если не самая важная, и задается она преимущественно генетикой. Неореакционеры стремятся заменить или подкрепить «божественное право» королей и аристократии «генетическим правом» элит.
Утверждения, мягко говоря, спорные, но на них основывается значительная часть неореакционного традиционализма и антиэгалитаризма. Подробный разбор научных дебатов вокруг расы, генетики и IQ выходит за рамки этой статьи, но в список литературы я включил несколько ссылок по теме.
Нетрудно понять, почему эта идеология так привлекательна для белых гиков мужского пола. Она говорит им, что они рождены, чтобы править миром, но в то же время их угнетает тайное общество религиозного толка. И чем больше внимания в СМИ уделяется неравенству в рабочих коллективах, джентрификации и разрыву в уровне благосостояния, тем сильнее они убеждаются в правильности своих предвзятых взглядов. И чем более агрессивно ведут себя неореакционеры и «технопацаны», тем больше они получают медийной огласки.
Не нужно новых общественных порицаний и увольнений — стремиться нужно к тому, чтобы неореакционеры сменили воззрения, а не место работы. После увольнения Джона Дербишира — для неореакционеров это было резонансное дело — Джессика Валенти писала в The Nation: «В конце концов, от чего больше эффект — от одного потрясающего расиста вроде Дербишира или от иммиграционного законодательства штата Аризона? От колонки или от ущемления избирательных прав?».
Не могу сказать, что с этим делать. Не то чтоб я думал, что СМИ должны игнорировать пороки технологической индустрии. Но признать, что здесь существует замкнутый цикл, означает сделать первый шаг к его преодолению.
Евреи в соборе: ответ Кёртису Ярвину
Я глубоко изучал еврейский вопрос почти 20 лет и всегда восхищался новыми возражениями против антисемитизма. Это был тот случай, когда меня побудили обратиться к работам Кертиса «Мэнциус Молдбаг» Ярвина в недавнем видео Кита Вудса («Unqualified Reservations on Moldbug»). Думаю, я впервые услышал о Ярвине около 8 лет назад, но у меня никогда не было «зацепки», достаточной для того, чтобы я захотел прочитать его работу. Это было только с видео Вудса и интересным видеоответом к публикации Вудса от академического ютубера «The Distributist», я узнал, что Ярвин в какой-то момент обсуждал еврейский вопрос или, по крайней мере, свою личную позицию по поводу антисемитизма. Наконец, мне пора было укусить. Последние несколько недель я серьезно размышлял над коротким эссе Ярвина 2007 года «Почему я не антисемит», как и над многими другими.
Ярвин, вероятно, самый выдающийся мыслитель «неореакционного движения», на мой взгляд, талантливый и в целом вдумчивый писатель. Похоже, мы разделяем большой интерес к трудам Томаса Карлайла, и хотя я не согласен с тем, что я воспринимаю как умалчивание Ярвином старых социалистических (в хорошем смысле слова) тенденций Карлайла, подразумевая, что они были своего рода юношеской фазой, которую он впитал от друзей, а затем перерос [1], думаю, у нас будет взаимно приятная дискуссия на тему «Мудрец из Челси». Однако моя цель в этом эссе состоит не в том, чтобы исследовать труды Ярвина в целом, или критиковать или иным образом исследовать идеи, лежащие в основе неореакционного движения. Откровенно говоря, есть много людей, более квалифицированных и начитанных в некоторых из этих идей, чем я или когда-либо буду. Вместо этого, поскольку моя работа связана в первую очередь с историей антисемитизма, я хочу сосредоточиться конкретно на эссе «Почему я не антисемит», и выделить
