По замыслу ЦРУ, целенаправленная деятельность агентуры влияния будет способствовать созданию определенных трудностей внутриполитического характера в Советском Союзе, задержит развитие нашей экономики, будет вести научные изыскания в Советском Союзе по тупиковым направлениям. При выработке указанных планов американская разведка исходит из того, что возрастающие контакты Советского Союза с Западом создают благоприятные предпосылки для их реализации в современных условиях.
По заявлениям американских разведчиков, призванных непосредственно заниматься работой с такой агентурой из числа советских граждан, осуществляемая в настоящее время американскими спецслужбами программа будет способствовать качественным изменениям в различных сферах жизни нашего общества, и прежде всего в экономике, что приведет в конечном счете к принятию Советским Союзом многих западных идеалов.
КГБ учитывает полученную информацию для организации мероприятий по вскрытию и пресечению планов американской разведки.
Председатель Комитета Ю. Андропов».
* * *
Я думаю, что приведенные выше сведения дают достаточно полное представление о задачах, стоявших перед 5-м Управлением. Я бы хотел добавить еще вот что. Главным нашим методом была профилактика предупреждения правонарушений, предотвращение становления на преступный путь граждан. Да, мы вели агентурную работу, существовала и практика прослушивания, — но все это было не только в системе КГБ, но и в системах всех спецслужб и во всем мире. Иное дело — регламентация этого прослушивания, которая в КГБ была очень четкой. И никакого массового прослушивания в нашей стране не существовало. Во многих областях это даже технически было невозможно. Точно так же не было многих тысяч секретных осведомителей, которые на нас работали. Как было сказано выше, первоначально общая численность сотрудников 5-го Управления составляла 201 человек, а к середине 70-х численность сотрудников увеличилась до 320 человек, у каждого из которых было человек 8-10 агентов, хотя для полноценной работы вполне хватало 3–4.
Именно с помощью профилактики удалось предотвратить расширение репрессивных мер в условиях все обостряющих обстановку в стране идеологических диверсий Запада. Комитет госбезопасности нередко упрекали в те годы в либерализме, но Юрий Владимирович строго стоял на позиции соблюдения закона, он считал применение мер репрессивного характера исключением.
Между тем все слышнее становились голоса сторонников жестких репрессий, предлагалось выслать из Москвы подстрекателей массовых выступлений и организаторов публичных митингов. По этому поводу состоялось совещание у Андропова с присутствием Генерального прокурора СССР Р. А. Руденко, министра внутренних дел Н. А. Щелокова, начальника УКГБ С. П. Лялина и двух замов Председателя КГБ — Г. К. Цинева и С. К. Цвигуна. Там же был и я. От московских властей выступил Лялин. По поручению первого секретаря столичного горкома партии он поставил вопрос о выселении подстрекателей к демонстрациям из Москвы. Его поддержал Щелоков, он решительно предложил «очистить столицу», создав для этого штаб из представителей КГБ, МВД и прокуратуры.
— Это снова тройки? — осторожно спросил я.
Меня поддержал Руденко, но Щелоков настаивал на своем. Тогда я вновь попросил слова и попытался доказать, что предложенное — есть прямое нарушение законодательства.
— Что же ты предлагаешь? — спросил Андропов.
— Если у Лялина есть доказательства, что эти люди совершили преступление, — пусть их судят по закону. Только суд может определить меру ответственности, — ответил я.
Но спор продолжался, никто не сдавал своих позиций, и часа через два Андропов закрыл совещание, предложив еще раз хорошенько все обдумать.
Нагнав меня в коридоре, Щелоков покровительственно, хотя и не без иронии, бросил:
— А ты молодец, вот так и надо отстаивать свою точку зрения.
Цвигун тоже с улыбкой похлопал меня по плечу, как бы в знак одобрения. Я понимал значение их иронии: Гришин готов был любой ценой обеспечить спокойствие и порядок в столице, а ему лучше не становиться поперек дороги.
Зато я получил полное удовлетворение, когда мне позвонил Андропов.
— Правильно поставил вопрос, — сказал он, — выселять никого не будем…
Можно себе представить, какой доклад представили Брежневу его «верные соратники», — «либерал Андропов проявляет нерешительность, не хочет очистить Москву от скверны…».
Еще один эпизод. В 1971 году я выступал на одном из совещаний в ЦК КПСС. Меня прервал начальник Политического управления войск ПВО Грушевой, заявив, что КГБ не пресекает тех, кто критикует политику партии и обвиняет ее в возврате к сталинизму. Я возразил, что если встанем на такой путь, то как раз и докажем, что повернули назад к сталинизму. Едва ли ему понравился мой ответ. Но он промолчал. Рассказываю об этом для того, чтобы показать, как хотелось многим взвалить репрессии на органы госбезопасности! При этом они при каждом возможном случае старательно сеяли недоверие к чекистам, «разоблачая» злодеяния НКВД в прошлые годы.
Андропов никогда не боялся вызвать огонь на себя, он каждый раз настойчиво искал и находил пути предотвращения конфликтных ситуаций, стремясь уберечь своих людей от рискованных шагов и удержать от применения крайних мер.
Знание обстановки и действий конкретных групп и лиц позволяли нам избегать крупных ошибок. Иллюстрацией этому может служить тот факт, что мы предотвращали массовые беспорядки, которые случались в стране со времен Хрущева ежегодно. Предпосылок к их возникновению было немало и после создания 5-го Управления, но удавалось вовремя их останавливать, или уж, как минимум, не доводить до тяжелых столкновений. Собственно, за 20 лет (1967–1987) массовые недовольства, которые могли вылиться в беспорядки, возникали дважды в городе Рубцовске Алтайского края, в Пярну (Эстония) и в Лениногорске. Не удалось предотвратить их в Каунасе (Литва) и в Орджоникидзе, но удалось не довести до кровопролития.
* * *
Теперь о непосредственной работе с диссидентами и «правозащитниками». Первая связь их с зарубежной организацией НТС обнаружилась еще до создания 5-го Управления — это дело Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой. Группа намеревалась издавать газету «Посев», именуя себя ее московским отделением. Антисоветский характер затеи был очевиден. Процесс был громким — весь мир оказался вовлеченным, а нашим властям хотелось и влияние сохранить, и уйти от того негатива, который серьезно стал сказываться на обстановке в государстве. Ситуация дошла до того, что в отделе информации ЦК КПСС родилась идея обвинить КГБ в фальсификации дела. В первый день судебного процесса Андропов (к этому времени он уже был шесть месяцев на посту Председателя КГБ) позвонил мне с вопросом: «Есть ли среди обвиняемых агенты КГБ?» Отрицательный ответ не успокоил, к вечеру меня вызвал его первый заместитель Цвигун и в присутствии начальника секретариата Крючкова стал буквально настаивать на том, что дело создано руками агентуры. То ли очень хотелось выявить провокацию предшественников (дело возникло при Семичастном), то ли страх одолевал (можно ли возразить против глупости, рожденной в самом ЦК КПСС?). Должен сказать, что Андропов, в отличие от Цвигуна, не побоялся отстоять истину, не отошел в сторону. Дело Гинзбурга с доказательной стороны не вызвало вопросов у суда.
Этот процесс раскрыл нам многие вещи. КГБ, который противостоял попыткам подрыва устоев государства, никто не поддерживал. Запад своих сторонников в обиду не отдавал — включились в защиту Гинзбурга все самые мощные артиллерии психологических центров холодной войны.
В такой обстановке вполне логичным было появление на политической сцене группы Якира и Красина. Разворачивалась борьба с мнимым возвратом к сталинизму, усердно и активно разыгрывая эту карту, «холодные» центры Запада вовлекали в нее все новых людей, поверивших в искусственно создаваемый ажиотаж. Петр Якир не отличался особыми качествами организатора, могущего организовать какое-либо движение, но авторы сценария новой идеологической диверсии сделали безошибочный выбор — Петр, сам того не осознавая, замечательно справился с ролью, на которую его назначили. Вокруг Якира возникала группа, которая размахивала им самим, как знаменем. Зарождалась не оппозиция, а четко и жестко организованное полуподполье. НТС поддерживал эту организацию и морально, и материально. Конечно, это уже была угроза строю государства, мы не могли этого допустить. В ответ же в нас летели обвинения: «душители свобод». Но свой строй защищает каждая уважающая себя страна.
… Уже после того, как распался Советский Союз, в Москву из Парижа приехал писатель Владимир Максимов. В печати и на телевидении он выступал с обвинением тех, кто допустил развал страны. В ходе беседы Максимов бросил мне фразу: «За анекдоты-то вы сажали, а настоящих врагов…». Отвечая, я указал на взлет карьер нескольких человек, начиная с Гамсахурдиа и Эльчибея (к тому времени они заняли посты президентов Грузии и Азербайджана), и сказал: «Но это же — все члены редколлегии журнала «Континент», главным редактором которого по поручению американских спецслужб стали вы, когда уезжали из Советского Союза для чтения лекций в Германию. Журнал вел активную антисоветскую пропаганду, сыграл свою роль в развале СССР. О каких же анекдотах идет речь?»
