Филипп Бобков - Как готовили предателей: Начальник политической контрразведки свидетельствует...

— Филипп Денисович, вы не однажды выступали по проблемам холодной войны… Хотелось бы возвратиться к этой теме, имея в виду обстановку вокруг России, складывающуюся в нынешних условиях.

— История возникновения холодной войны достаточно хорошо известна. Инициировал ее Запад кличем, брошенным Уинстоном Черчиллем в Фултоне. Он принадлежал к тем, кто не мог смириться с ростом авторитета Советского Союза после победы над фашистской Германией. И дело не только в том, что коммунисты стояли у власти. Россия и до Октября 1917 года вызывала не лучшие чувства на Западе своей самобытностью и величием, своей раскрывающейся потенциальной мощью. «Борьба с коммунизмом» в послеоктябрьские годы во многом играла роль лозунга, скрывавшего подлинные цели. А они состояли и состоят в разрушении великого государства, способного противостоять гегемонистским соблазнам любой державы мира.

Отсюда и характер холодной войны. Она изначально определилась как агрессия против своего бывшего союзника по антигитлеровской коалиции.

Тому есть немало свидетельств. Они опубликованы в периодической печати, о них написаны книги, на них ссылались многие политики и общественные деятели, вырабатывая платформы и программы своей деятельности.

Агрессивность «холодной войны» выражалась в том, что она не была лишь идеологической конфронтацией. Пропаганда всеми средствами (печать, радио, телевидение) решала серьезные задачи разложения советского общества; в то же время шел поиск сил, способных стать на путь сотрудничества с западными спецслужбами, антисоветскими эмигрантскими центрами и иными к тому времени специально созданными формированиями.

Рассказ о том, как это осуществлялось, и кто оказался в числе пособников, — тема отдельного интервью. Сейчас же надо сказать о том, что к противодействию такого рода проникновения в страну ни власть, ни общество оказались не готовы.

— Как же так?

— Тому много причин. Причин, приведших к распаду Советского Союза. Чем больше анализируешь события прошлого, начиная с Октября, тем яснее вырисовывается как величие возникшей в результате революции социалистической державы, так и трагизм ее существования. Подумать только: Гражданская война, спровоцированная не внутренними силами (Белое движение возникло потом); интервенция, целью которой было прежде всего разорвать Российскую империю и поделить ее, как делят добычу гиены; экономическая и политическая блокада; разжигание вооруженных конфликтов на границах СССР; наконец, война с фашистской Германией, ее союзниками и милитаристской Японией.

Можно ли было в таких условиях осуществить то, что провозглашала революция, построить социализм в таком виде, как его видели основоположники марксизма и продолжатели их дела? Гордиться следует даже тем, что сохранили государство в его исторически сложившихся границах, подготовили страну к тяжелейшей войне. Победили. Восстановили разрушенное войной хозяйство и утвердили страну великой державой мира.

И советские люди гордились своими достижениями. Но гордости оказалось недостаточно для поступательного движения, для обеспечения продуманного развития экономики, укрепления общественных начал и государственного обустройства. Гордость позволила уверовать в свое могущество, в свою непобедимость. Критически оценить происходящее в стране, увидеть опасности, идущие извне, желающих не оказалось. Потому и запоздал столь важный вопрос, заданный Ю. В. Андроповым: «В каком обществе мы живем?»

А жили в обществе, пользовавшемся накоплениями прошлого, заслугами тех, кто победил в Октябре 17-го и в мае 45-го, тех, кто трудом своим залечил раны войны, кровью и потом вывел страну в мировые лидеры.

Их-то и предали сознательные или несознательные разрушители Советского государства. Предали те, кому они верили и вручили свою судьбу. В их числе и тот, кто, предавая страну социализма, до последних дней, держась за власть, тренды кал о своей верности социалистическому выбору. Именно он и его окружение воспользовались утвердившейся в народе и обществе уверенностью в отсутствии угроз великому государству…

Можно простить заблуждавшихся, можно даже простить и тех, кто, повседневно повторяя Ленина, призывая следовать его заветам, все дальше уходил в любование собой. Но нельзя простить тех, кто стал сознательно на путь разрушения государства, призывая к возврату к Ленину, клеймя отступников от его учения.

— Кого конкретно вы имеете в виду?

— Вы понимаете, что речь идет о Михаиле Сергеевиче Горбачеве и его ближайших соратниках… Вспоминаются сегодня его встречи с руководителями средств массовой информации. Он любил проводить их. Как правило, они начинались где-то в 10 утра и заканчивались поздно вечером. Говорили много и обо всем. Больше всех, конечно, Михаил Сергеевич. И характерно, что спустя день в отчетах о таких встречах все выглядело наоборот. Если Горбачев одобрял, к примеру, коллективизацию, делая реверанс в сторону писателей, защищавших колхозы, то в отчетных публикациях излагалась совсем другая трактовка.

Да разве только на встречах? В период, когда стал очевидным рост сепаратизма в стране, Горбачев решил изобразить из себя борца за сохранение единого государства. Были изданы грозные указы о борьбе с сепаратистскими настроениями, «решительно» осуждающие действия руководителей республик Советской Прибалтики, явно ставших на путь выхода из состава СССР, требующих мер подавления от органов правопорядка…

Вспоминается облик Бориса Карловича Пуго, скромного до щепетильности, спокойного во всех ситуациях, всегда (и на посту секретаря ЦК ВЛКСМ, и председателя КГБ республики, и первого секретаря ЦК Компартии Латвии, и в ЦК КПСС, и в МВД СССР) поражавшего своей культурой, умением вести себя в обществе, то есть тем, что принято ныне именовать интеллигентностью. Он участвовал во встрече у Горбачева, где решалось, быть или не быть упомянутой акции.

Встреча состоялась по нашему с Крючковым настоянию. Мы считали, что Горбачев должен знать суть акции, осуществляемой по его указанию, видеть ее возможные последствия и как президент дать на нее правовое согласие. Не скрою, что к тому времени президент уже успел зарекомендовать себя «не ведающим о том, что происходит в стране», если общественность хотела иметь достоверную информацию. Для него «как снег на голову» обрушились события в Тбилиси в апреле 1989 года, он «не знал» о том, что вот-вот вспыхнет карабахский конфликт, да и в других случаях уклонялся от того, чтобы принять на себя хотя бы малую часть ответственности за происходящее в стране.

А посему, когда он сказал В. А. Крючкову, доложившему ему о готовности к проведению акции: «Действуйте», мы попросили его принять нас для подробного доклада.

И доложили. Получили одобрение. Особенно настойчив был Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе. Он сказал даже, что хорошо бы эту акцию начать с Грузии, где у власти был Гамсахурдия.

Но здесь вышла заминка. Мы попросили не только устного согласия, но и письменного распоряжения. Горбачев и Шеварднадзе высказали удивление. До сих пор звучат слова Шеварднадзе: «Зачем? Это акция спецслужб. Она не должна санкционироваться государством. В каком положении окажется МИД?» А Горбачев сказал: «Но я же даю свое согласие». «Мало, Михаил Сергеевич, ибо эта акция не спецслужб, а государственной власти. Она наводит порядок в стране, а спецслужбы и армия выполняют ее волю». По предложению Горбачева окончательное решение отложили на неделю, затем еще на неделю… Стало ясно, что президент смел тогда, когда есть на кого свалить вину.

Не знаю, что происходило в августе 1991 года, но когда случились события, названные путчем, мне вспомнилось то совещание в Кремле…