У Сартра и у Камю всё было по-другому. Во-первых, они создали близкие, но все-таки отличные варианты радикальной идеологии, причем почти сразу эта идеология оказалась востребованной жизнью. Так, «Бытие и ничто» Сартра – это книга 1943 года, и выводы, которые из этой книги следуют, сразу же усваивались частью французского Сопротивления, потому что это действительно была борьба без надежды. Особенно – в самые первые годы, когда представители французского Сопротивления несли потерю за потерей. Оккупационный режим просто скашивал одно за другим каждое следующее поколение Движения сопротивления. Приходили новые люди – и они знали заранее, что месяца приблизительно через три они все будут либо перебиты, либо арестованы. Приходила следующая волна – они тоже знали, что месяца через три они все будут перебиты или арестованы. То есть это были люди, которые боролись без надежды лично дожить до победы. И Сартр смог сформулировать такую радикальную теорию, которая давала человеку внутреннюю целостность в этих условиях, давала ему уверенность в том, что по-другому быть не может – неважно, что он не может победить, но если он продолжает сражаться, значит, он – человек. Если он не сражается, значит, он, вообще говоря, уже не-человек. И только это важно.
Сартр первым сформулировал понятие экзистенции в таком виде, в каком оно наиболее ценно для политического радикала. Что такое экзистенция? По Сартру, наше существование – неподлинное, мы живем в мире, где все заранее размечено, разложено, мы знаем, как мы что должны делать, как ходить, как отвечать, то есть у нас есть социальные роли, и никто про себя не знает, что он на самом деле может. И только в пограничной ситуации человек узнаёт о себе правду, узнаёт, что он может. А что такое пограничная ситуация? Это ситуация опасности или психологической опасности. Если тебя загнали в угол, если ты партизан с оружием в руках в лесу, если ты сидишь в тюрьме, если твоей жизни что-то угрожает, или если ты тяжело болен, если ты знаешь, что умираешь, или если тебе до такой степени противен окружающий мир, что ты сам себя ощущаешь «внутренним эмигрантом», через силу живешь обычной жизнью, через силу все делаешь: встаешь через силу, ешь через силу… – так тебе все опротивело, что никаких сил уже больше нет. Вот в этой ситуации становится ясно, кто есть кто. Кто струсил, сломался, а кто способен к сопротивлению. До этого момента, то есть пока все включены в «нормальное» существование, это понять нельзя. Все они вроде бы одинаковые, все в меру хорошие и некоторые по внешнему виду даже храбрые или очень сильные. Потом оказывается, что этого храброго берут за шкирку, загоняют в угол, бьют долго-долго – и он выдает всех, кого он знал. А все удивляются: «Надо же, а как хорошо говорил, а как крепок физически!»
Камю создал свой вариант экзистенциализма, который близок к сартровскому, хотя Камю и отрицал постоянно, что он – экзистенциалист. Главное, что нам будет интересно у Камю, – это апология бунта. Камю тоже есть смысл рассмотреть в отдельной лекции, если, конечно, получится. Тем более, что его, в отличие от Сартра, все желающие могут прочесть –основные тексты Камю, которые нам нужны, в первую очередь, «Миф о Сизифе» и «Бунтующий человек», изданы по-русски. И художественные произведения изданы… Интересно, что и Сартр, и Камю были не только философами, но и писателями. И многие свои идеи они выразили в художественных текстах, причем иногда они выражали в художественных текстах то, что они не могли изложить в текстах чисто философских. Это особенность экзистенциализма: там есть такие вещи, которые, чтобы их понять, надо пережить, – и если ты лично это не пережил, то сколько бы ты об этом ни читал, ни слушал лекций и т.д., понять этого не сможешь. Заучить, вызубрить сможешь, а понять – нет.
Следующей будет Франкфуртская школа. Причем о ней нам придется говорить долго и хитро – с переходом к фрейдо-марксизму, например, или левому фрейдизму. Потому что в ряде случаев существует известная путаница – куда отнести интересующих нас людей. Эрих Фромм, например, кто такой – представитель Франкфуртской школы или фрейдо-марксизма? Вильгельм Райх, «апостол сексуальной революции», он кто – представитель Франкфуртской школы или фрейдо-марксизма? Одни вам скажут одно, другие – другое, и те, и другие будут правы. Наверное, мы начнем с Адорно, потому что Адорно – творец так называемой негативной диалектики, то есть как раз такого варианта радикальной философии, который позволяет человеку воспринимать действительность строго критически, подвергать действительность экспертной проверке разумом, а это хорошо помогает вам чувствовать внутреннюю уверенность, сопротивляться окружающему миру даже тогда, когда вы в изоляции, и даже при тех условиях, когда вы осознаете, что как одиночка не можете выиграть. Я по себе знаю за предыдущий период, за период, скажем, позднего брежневизма, как трудно существовать в условиях, когда никто вокруг не понимает тебя, когда поговорить, что называется, «по душам», с людьми почти невозможно, потому что, во-первых, окружающие, говоря современным языком, зомбированы, во-вторых, они не умеют и избегают обсуждать определенные темы, а в-третьих, существует серьезная угроза нарваться на стукача. В то же время интегрироваться в Систему ты не хочешь, ты прекрасно сам понимаешь, что если ты это сделаешь, ты перестанешь себя уважать, потому что тогда ты утратишь себя как личность. Это с одной стороны.
А с другой стороны – Адорно нанес мощный удар по официальной социологии. Дело в том, что окружающий нас буржуазный мир (буржуазный – поскольку у нас в стране строится сейчас нормальный капитализм, хотя и периферийный, зависимый) очень любит обращаться за подтверждением, что в нем «все правильно», к социологии. А социология – прикладная наука. Она исследует то, что есть. И то, что есть, подает как естественно существующую норму. А всё остальное отвергает как «утопии». На самом деле, утопии – это положительные проекты, утопия есть в любой теории, в любой доктрине. Это не ругательство, это не презрительная формулировка; всякая доктрина, всякое мировоззрение, которое содержит положительный проект, которое говорит: «Вот это неправильно, а правильно то-то, и вот если сделать то-то, то станет лучше», – содержит в себе утопию. Так вот, социология по определению, в том виде, в каком она существует, отвергает утопию – отвергает как «социальную патологию». Социология вводит, таким образом, понятие нормы. И Адорно подверг социологию сокрушительной критике, когда стал добиваться создания философствующей социологии. Когда он стал говорить, и доказывать, и показывать, что только философствующая социология, то есть та, под которой лежит философская база и которая связана с общими задачами прогресса человечества, оправдана, а все остальное – это «продажная буржуазная лженаука».
Таким образом, мы приходим к двум вариантам нормы: один вариант исходит из определенных философских, мировоззренческих, моральных, то есть в любом случае сознательных образцов поведения, образцов поведения разумного человека, контролирующего свое поведение, ставящего перед собой общественно значимые, надличностные цели – и, следовательно, ведущего себя целесообразно, а второй вариант постулирует как «нормальное» стихийное инстинктивное поведение среднего человека, приравнивая норму к массовой распространенности.
Вот вам пример: допустим, вы идете по улице и вдруг видите, что в соседнем дворе «группа неизвестных» (как принято говорить) избивает кого-то – например, известного деятеля нашей контркультуры, любимицу наших хиппи Умку (она же Анна Герасимова). С точки зрения философствующей социологии, вы должны вмешаться – по многим причинам: потому что нормальное этическое чувство должно вас заставить встать на сторону слабейшего (несколько на одного – это, как вы понимаете, заведомо неравная ситуация для одной из сторон, а именно – для жертвы), потому что ситуация, когда несколько здоровых мужиков избивают маленькую заморенную женщину, – это позор, потому, наконец, что Умка – это достояние нашей культуры, даже если вы лично ее творчество не любите.
Но большинство проходящих мимо, как вы понимаете, постарается этого избиения «не заметить» и «слинять». Так вот, «нормальная» социология опишет поведение этого «линяющего» большинства как поведение «нормальное», как «социальную норму». Ну правильно – люди хотят избежать неприятностей, неизвестно, кого и за что бьют, может, те, кто бьет – правы, и т.д. … и вообще, «это не мое дело». А философствующая социология будет исходить из того, что нормой является именно вмешательство в ситуацию – на стороне Умки. И если ты не вмешался, значит, твое поведение патологично; а если именно так ведет себя большинство, значит, патологично само общество. А больное общество надо лечить, менять, это уже приговор обществу.
