работодателями. То, что эгоизм одних облегчает судьбу других, не обязательно плохо, однако крайне лицемерно называть это сугубо экономическое решение гуманитарным жестом. Для Германии, которая, по мнению демографов, до 2060 г. может потерять 15 млн жителей, это просто вопрос выживания.
Испания, Португалия и Италия находятся в такой же ситуации. Но их население имеет иную структуру, а экономики этих стран обладают огромными резервами безработных, на которые можно рассчитывать. Таким образом Германия с ее прожорливой экономикой и сокращающимся населением оказывает давление на всю Европу по проблеме приема мигрантов, прикрывая моралью свои экономические потребности. В Западной Европе скрывают дебаты, где НПО и промигрантские партии, постоянно поднимая вопрос морали, ставят его выше опасений народных масс. И все же, оставив в стороне проблему социальной и культурной интеграции, которую создают волны мигрантов, и влияние, которое они оказывают на снижение заработной платы, можно спросить, не склоняют ли они чашу весов экономического дисбаланса Европы еще больше в пользу Германии.
В Болгарии, Румынии и странах Балтии ситуация еще более удручающая. В Болгарии с семимиллионным населением отток двух миллионов жителей способствовал «невероятному демографическому спаду», как отмечает The Economist [99]. Румыния, Латвия и Литва наступают ей на пятки, больше всех пострадала Албания. Было бы легко обвинить в этом неэффективное руководство этих стран или популистскую реакцию руководства, но на самом деле проблема глубже.
Третья проблема, которую создает гипертрофия Германии, – это риск заморозить эволюцию Европы. С момента воссоединения Германии центр тяжести Европы сместился на восток. Как мы уже видели, сдвиг усилили присоединение новых стран из Центральной и Восточной Европы, Брексит, а также экономическая экспансия Германии. Европа, которая вращалась вокруг франко-германской оси без серьезных столкновений между севером и югом или востоком и западом, между романской чувствительностью и англосаксонской проницательностью, между Скандинавией и Средиземноморьем, была внезапно перевернута вверх ногами. Ее центр тяжести теперь находится где-то между Германией и Польшей, а Франция, Италия и страны Бенилюкса оттеснены на второй план.
Тем не менее Франция всегда была двигателем Европы, наряду с Италией при Де Гаспери и Альтьеро Спинелли, и странами Бенилюкса при Поле-Анри Спааке и Йохане Виллеме Бейене. Надежды, которые пробудило избрание Эммануэля Макрона, подтверждают ведущую роль Франции в динамике развития Европы. Но тот факт, что европейская геометрия столь радикально изменилась, неизбежно повлияет на будущее Европы. Возможно, это связано с тем, что ни германское, ни европейское общество не стремится к политическим новшествам и проявлению политической отваги. Общая тенденция направлена в сторону консерватизма или даже регресса.
Поэтому необходимо осознать зависимость от Германии и провести мирные общественные дискуссии по поиску политических решений. В противном случае Европа может снова развалиться на части. Кто знает, может, загнанная в угол Германия не поддастся искушению действовать в одиночку, подобно британцам? Если не удастся навязать аналог Брексита или исключить страны, которые отказываются подчиняться ее финансовым диктатам, Германия может ожесточиться. И кто скажет, что произойдет теперь, когда Ангела Меркель ушла с поста канцлера…
Это выравнивание евро-германских отношений тем более важно, что на политическом уровне Германия также выступает рупором подчинения Соединенным Штатам. Мы уже попробовали его на вкус благодаря знаменитой речи президента Джона Кеннеди в Берлине в 1963 году. Его Ich bin ein Berliner! [100] – не просто риторический прием. Однако еще большую тревогу вызывает разоблачение, которое сделал бывший начальник военной контрразведки ФРГ, генерал Герд-Хельмут Комосса: он утверждал, что с тех пор, как Основной закон Федеративной Республики Германии вступил в силу в 1949 году, все канцлеры Германии были обязаны присягать на верность трем бывшим оккупационным державам 1945 года [101]. Существование этих секретных положений, «Канцлер-Акта», оспаривается. Но его подтвердил Эгон Бар, убежденный социал-демократ и бывший соратник канцлера Вилли Брандта:
«Еженедельнику Die Zeit я рассказал, как только что избранному канцлеру Вилли Брандту дали на подпись три письма для послов западных держав. Своей подписью он должен был подтвердить оговорки, сделанные военными комендантами в разрешительном письме к Основному закону от 12 мая 1949 года. Как обладатели неаннулируемого права победителей, распространяемого на всю Германию, а также на Берлин, они тем самым приостанавливали действие тех статей Основного закона, которые они рассматривали как ограничение своих полномочий. Брандт был возмущен. С одной стороны, поскольку он как бывший мэр Берлина не знал, что эти оговорки означают для города с момента основания Федеративной Республики. С другой стороны, потому что он всегда ссылался на демократические выборы и был убежден, что мандат канцлера выше мандата мэра, действующего по приказам союзников, и что первым его долгом было следовать своей присяге».
Вскользь отметим, что аналогичные положения были приняты для Италии – другой державы, побежденной во Второй мировой войне [102].
Приведенное выше свидетельство не позволяет поверить в то, что «Канцлер-Акт» – выдумка ультраправых или российских спецслужб! Можно понять то, что они были составлены в атмосфере подозрительности, царившей после войны, из страха перед военным возрождением Германии и возможной советской агрессией. Однако эти положения так и не были отменены, несмотря на тот факт, что они подразумевают подчинение Германии союзным державам и, в частности, Соединенным Штатам.
Комментируя новый Договор о франко-германской дружбе, подписанный в январе 2019 года президентом Эммануэлем Макроном и канцлером Ангелой Меркель, бывший министр иностранных дел Зигмар Габриэль напомнил, что первый франко-германский договор 1963 года был изменен бундестагом: под давлением Соединенных Штатов была добавлена преамбула, призывающая Францию к сотрудничеству с Америкой и Великобританией, устранив таким образом любую возможность самостоятельной обороны Европы [103].
Нам легче понять, почему в этом контексте Германия всегда рассматривалась как ретранслятор американских сил на континенте (при этом на море Великобритания служила США непотопляемым авианосцем) и почему страна всегда оставалась очень тесно связанной с США на военном и геополитическом уровнях, что мы видели на Украине в 2014 году, когда она была одним из зачинщиков санкций против России. Сегодня Германия имеет в Европе настолько большой вес, что угрожает стабильности всей Европы. Когда ее экономика процветает, как это происходит сегодня, другие страны вынуждены принимать выгодные для нее меры. Но если ее экономика по какой-либо причине потерпит неудачу – рост протекционизма, падение экспорта, проблемы с трудовыми ресурсами, – то потянет за собой все остальные страны…
«Скорее европейская Германия, чем германская Европа», – сказал Томас Манн в своей речи в Гамбурге в 1953 году [104]. Он не мог предвидеть, что будет и то, и другое: и европейская Германия, и германская Европа. Но что произойдет в будущем, если ничего не делать? Наступит день,
