ключами к райский жизни, — это трагедия.
Догматы — враг человеческой свободы. За ними нужно следить и их нужно страшиться на каждом повороте и зигзаге революционного движения.
Человеческий дух сияет тем крошечным огоньком, который даёт сомнение в своей правоте, а те, кто считают без тени сомнения, что правота принадлежит им, внутри черны и делают мир вокруг чернее жестокостью, болью и несправедливостью.
Те, кто возносят на пьедестал бедных или неимущих, виновны не меньше догматистов и столь же опасны.
Дабы уменьшить опасность идеологии выродиться в догмат и чтобы защитить свободный, открытый, ищущий и творческий ум человека, а также освободить дорогу изменениям, ни одной идеологии не нужна формулировка более точная, чем сказанное отцами-основателями Америки: «Для общего блага».
Нильс Бор, великий ядерный физик, выразил достойную уважения цивилизованную точку зрения на догматизм: «Каждое моё предложение стоит рассматривать как вопрос, а не утверждение».
Я утверждаю, что надежды человека лежат в принятии великого закона изменения; что общее понимание принципов изменения даст ключи к рациональным действиям и осознание реалистичных отношений цели и средств, и как одно определяет другое.
Я надеюсь, что эта книга поможет образованию радикалов нашего времени и переходу горячных, эмоциональных, импульсивных страстей, бесплодных и не приносящих удовлетворения, в просчитанные, нацеленные и эффективные предприятия.
Примером неразвитой политической чуткости многих так называемых сегодня радикалов служит данный эпизод суда над Чикагской семёркой.
За выходные около ста пятидесяти адвокатов со всех концов страны собрались в Чикаго на пикет у здания суда в качестве протеста против решения судьи Хоффмана об аресте четырёх адвокатов.
Делегация, которую поддерживали тринадцать человек с юридического факультета Гарвардского университета, и к тому же включавшая ещё ряд профессоров, как независимая сторона предоставила документы в их защиту, где действия судьи Хоффмана назывались «насмешкой над правосудием, угрозой уничтожения уверенности американцев в судебном процессе как таковом…»
К десяти часам озлобленные адвокаты начали маршировать вокруг здания суда, где к ним присоединились сотни студентов-радикалов, несколько человек из партии «Чёрных пантер» и ещё сотня или больше миротворцев из полиции Чикаго.
Время подошло к полудню, когда примерно сорок адвокатов-пикетёров внесли свои таблички в здание суда, несмотря на размещённое на стеклянной двери у входа и подписанное судьёй Кэмпбеллом объявление не пускать в него такие демонстрации.
Не успели адвокаты и войти, сам судья Кэмпбелл спустился ко входу в своей чёрной мантии в компании главы ведомственной охраны суда, стенографиста и своего помощника в суде.
Окружённый озлобленными адвокатами, которых тоже окружало кольцо полицейских и федералов, судья прямо там начал судебное разбирательство. Он огласил, что если пикетёры немедленно не покинут здание, он привлечёт их к ответственности за неуважение суда.
Теперь, предупредил он, деяние безусловно происходило в присутствии Суда, а значит, влекло дисциплинарное взыскание.
Однако не успел он закончить своё объявление, голос из толпы прокричал: «Пошёл в зад, Кэмпбелл».
После натянутой паузы, после которой толпа возликовала, а полиция пришла в заметное напряжение, сам судья Кэмпбелл удалился. Далее и адвокаты покинули здание и присоединились к пикетирующим на тротуаре. — Джейсон Эпштейн, «Дело о большом заговоре», Random House, 1970.
Пикетирующие адвокаты выбросили на ветер замечательную возможность создать прецедент на государственном уровне.
Грубо говоря, должно было быть два варианта действий, каждый позволял навязывать судье своё и не дать всему этим и кончиться: кто-то из адвокатов мог выйти к судье после того, как голос сказал: «Пошёл в зад, Кэмпбелл», — сказал бы, что присутствующие адвокаты против личных нападок, но они никуда не уйдут; или все адвокаты могли единодушно декламировать: «Пошёл в зад, Кэмпбелл!» Они не сделали ни того, ни другого; вместо этого они просто дали инициативе ускользнуть от них к судье и не достигли этим ничего.
Радикалам нужно стоять твёрдо, адаптируясь при этом к изменяющимся политическим условиям, и быть чуткими к процессу действия и реакции в целом, чтобы их же планы не завели их в ловушку и не направили по пути, который они не выбирали. Проще говоря, радикалам нужно держать контроль над текущими событиями.
Здесь я собираюсь привести ряд фактов и общих концепций изменения, шаг навстречу науке революции.
Все общества настроены против идей и трудов, которые угрожают статус-кво тех, кто правит, и наказывают за их создание.
Не сложно теперь понять, почему в литературе общества имущих практически лежит непаханая целина там, где должны быть труды о социальных преобразованиях.
Как только отгремела Революция в Америке, мы почти ничего уже не находим помимо права революции, заложенного в Декларации независимости как фундаментального права; семьдесят три года спустя — краткого эссе Торо «Про обязанность не покоряться власти»; за ним следует заново утверждённое Линкольном в 1861 г. Право на революцию (см. прим. 1).
Святость революции превозносится в бурных красках, — то есть революций прошлого.
Наша готовность даровать революции священные права растёт и усиливается с ходом времени.
Чем старше революция, чем больше она уходит в прошлое, тем более священной она становится.
Не считая небольшого комментария Торо, наше общество даёт нам не так много советов, предложений, как взрастить социальную перемену.
С другой стороны, Имущие нескончаемым потоком создают литературу о том, почему следует держать статус-кво.
Религиозные, экономические, социальные, политические и юридические трактаты без конца нападают на революционные идеи и попытки к изменению как аморальные, ошибочные и идущие против Бога, страны и матери.
Эти успокоительные в виде литературы от статус-кво включают угрозу о том, что, раз все эти движения непатриотичны, подрывают устои, рождаются в преисподней и все какие-то змеиные в их крадущейся вероломности, поддерживающих их ждёт суровое наказание.
Все великие революции, включая Христианство, различные реформации, демократию, капитализм и социализм, были «награждены» такими эпитетами во времена своего рождения.
С точки зрения статус-кво, заботящегося о своём образе в глазах общественности, только у революции нет образа, но лишь тёмная, грозная тень грядущего, которую она отбрасывает.
Неимущие этого мира, которых захлёстывает турбулентность сегодня, в отчаянном поиске трудов о революции могут найти их лишь у коммунистов — красных и жёлтых. Там можно прочесть о тактиках, манёврах, стратегии и принципах предприятия по созданию революций.
Оттого, что в этой литературе все идеи накрепко ввинчены в язык коммунизма, революция кажется синонимом коммунизма (см. прим. 2).
В «схватках» их революционного запала неимущие жадно тянутся к нам на первых шагах от состояния голодного истощения к состоянию хотя бы терпимому, и мы отвечаем непонятным, неубедительным и бессмысленным набором абстракций про свободу, мораль, равенство и опасность стать интеллектуальным рабом идеологии коммунизма!
Сопутствуют им бескорыстные подачки, завязанные ленточками
