Церковь и государство
Наверное, нет смысла убеждать людей верующих в том, что Церковь есть особый институт, инаковый по отношению к нашим земным учреждениям. Сейчас мы не будем говорить о том, что Церковь представляет собой особый священный организм, возглавляемый самим Спасителем. Это не должно быть предметом спора или разбора, поскольку данная аксиома есть фундамент любого традиционного исследования общества и его институтов.
Для нас здесь важно вот что. Отношения Церкви и Государства в России носят совершенно особый, если угодно уникальный, характер. Русь Государством вошла в Церковь!
С древности идеалом взаимоотношения Государства и Церкви стал эдикт византийского императора Юстиниана Великого, в VI веке провозглашавшего симфонию властей, духовной и политической, выраженных, соответственно, Церковью и Царством — идеалом земного мироустройства культурного человеческого сообщества.
Народ русский вошел в церковную ограду всей своей государственностью, к тому времени отнюдь не молодой. Даже если считать началом таковой только приход Рюрика, что вовсе не корректно, то все равно к моменту крещения государства династия Рюриковичей насчитывала 120 лет бытия! Даже для нашего времени, когда на глазах рождаются некие подобия государственных образований со своими смешными претензиями на самостийность, возраст государства Русского в момент крещения был весьма солидным. Важно вот что еще. Первыми в Церковь вошли наши государи в лице Аскольда, Ольги и Владимира. Последний не просто привел за собой и весь народ, он породил то неразрывное органическое единство Церкви и государства на Руси, которого не знала мировая история. Государство у нас стало не только внешней оградой Церкви, но полностью воцерковилось. Разве случайность, что представители династии Рюриковичей дали самое большое количество святых Вселенского Православия, принадлежащих к одному роду, да еще и роду державному, а с Иоанна IV — и царствующему в Христианской ойкумене! Итак, народ русский воцерковился посредством государства. Вне государства не только народ не может пребывать в Церкви, что показала наша история, но и сама Поместная Церковь в России рискует выродиться в секту или впасть в тягчайшие ереси! За примерами далеко ходить не надо. Никакая гражданская инициатива православных братств в Западной Руси, бывшей под властью Польши, не спасла население и священство от унии с Римом. Отчуждение от государства старообрядцев, которые были, безусловно, правой стороной в споре с патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем, потеря ими опоры в лице царской власти привели многие их согласия к довольно сомнительной духовности, если не прямо к ереси. Даже существование Русской Православной Зарубежной Церкви было обусловлено тем, что в лице ее первоиерархов и паствы она сама себя видела — и была таковой в действительности — не только хранительницей догматов истинной веры, но и хранительницей заветов традиционной Российской государственности. Как только пал коммунизм и появилась надежда на истинное возрождение в России, а также с уходом последних живых свидетелей и носителей истинной русской государственности Зарубежная Русская Церковь вступила в полосу кризиса.
Что бы ни говорили современные церковные либералы, но факт остается фактом: вне традиционной государственности народ русский теряет и веру, и Церковь. Этот факт был известен и патриарху Сергию Страгородскому, что не в последнюю очередь повлияло на его выбор в пользу большевиков, которые на тот момент в пределах канонической Русской Церковной территории были единственными представителями хоть какой-то власти.
Не станем сейчас подробно говорить о том, что власть эта вдохновлялась стремлениями, прямо противоположными задачам земной Церкви. Иное дело, что отнюдь не любые государственные формы способствуют выживанию Поместной Церкви или сохранению ей догматической безупречности.
Церковно-историческое понятие истинной государственности в России большинством иерархов было утеряно задолго до революционных потрясений, что ярко показал поместный Собор 1917–1918 годов. Органическое единство Церкви народа и Государства невозможно без самодержца на вершине властной пирамиды. В противном случае органическая государственность деградирует до механического набора функций государственного аппарата, совершенно отторгнутого от масс и чуждого всякой церковности.
Из этой триединой связки «государство — Церковь — народ» важна не только сопряженность Церкви и государства, но и теснейшая органическая связь Церкви и народа.
В синодальный период Русской православной Церкви произошло несколько прискорбных для здорового функционирования организма поместной Церкви событий. Главное из них это то, что архиерейское служение превратилось из призвания в профессию. Священство стало закрытой кастой жрецов и больше не избиралось народом, а воспитывалось в специальных, контролируемых государством учреждениях. Произошел отрыв священства от паствы, отрыв его от народа, что было утратой древнего Церковного благочестия. Вспомним, что в Православии по усмотрению паствы избирались даже архиереи. Этому же правилу неукоснительно следовали в Византии. Вероучительным фундаментом для таких действий были слова апостольские о том, что все христиане есть род избранный, царственное священство. Иными словами, в истинно христианском сообществе уже не могло возникнуть узкой жреческой прослойки, как в языческих сообществах, но обновленное «жреческое» служение усваивалось всеми христианами. Совокупность всех христиан была носителем Церковного благочестия, хранительницей догматов. Контроль со стороны церковного народа препятствовал возможному уклонению от Истины кого-то из иерархов. Традиционно именно церковный народ, а не епископы, является охранителем догматического церковного сознания. Не будем забывать, что в истории Церкви главными ересиархами выступали бывшие иереи — епископы, патриархи, Римский Папа, наконец. Каноническое устроение Церкви и преобразует ее в мистическое тело Христово. Отход от канонов церковных отношений вылился не только в то, что появилась православная «новожреческая корпорация», но и в отторжение народа от иерархии. Ткань органического общества начала рваться. Отделение Церкви от государства стало логическим завершением этого процесса, процесса утраты традиционного органического единства и взаимной проницаемости государства, Церкви и народа.
Когда мы говорим о ценностях традиционной государственности, мы не должны забывать, что это ценности прежде всего духовного порядка, и истинным их источником и хранителем является Церковь. Она освящает собой ткань государственности. Она сакрализует государственную действительность. Десакрализация бытия и жизни есть не просто выход из силового поля традиции. Это прежде всего разрыв с Церковью как подательницей всяческих благ, в том числе и общенародных, разрыв с традиционным и единственно верным понятием государственности. Замена традиционных государственных институтов демократическими суть демонтаж государства как такового, его первая стадия, когда размываются все понятия и представления о государственности. Это серьезный и опасный шаг на пути полной утраты национального суверенитета, шаг к окончательному отчуждению народа от политической жизни и влияния на свою судьбу.
Говоря о Церкви как об институте, мы должны помнить, что так или иначе у нее возникают проблемы сосуществования с государством. Когда церковь решают использовать в роли подпорки для существующего мирского порядка, пусть даже и порядка монархического строя, Евангельская высота ее проповеди становится мало-помалу излишней и даже мешающей. Религия постепенно перерождается в дисциплинарный и моралистический суррогат, отчего неизбежно падает нравственность и в конечном счете страдает сам порядок. Совершенно неестественно, когда Церковь усваивает за собой право мирской власти и социального регулирования. Это вовлекает ее в бесплодную гонку за мнимым общественным совершенством и неминуемо оборачивается снижением идеала до юридической нормы и растратой духовности. Все это низвело Церковь в нашем антитрадиционном обществе до состояния общественной органи-зации с «мистическим уклоном». Церковь должна изжить в себе эти недуги. Иной вопрос, насколько это вообще возможно вне рамок традиционной государственности, — государственности, которая, как и Церковь, несет нравственную ответственность за вверенных ей людей. Без всецелого общегосударственного и церковного нравственного влияния на народ, без его нравственного здоровья нечего и думать о восстановлении канонического строя церковного управления. Но совершенно неверно полагать, что, не обладая никаким нравственным авторитетом, а скорее наоборот, современное либеральное государство способно выполнить эту задачу. Его действия в нравственной сфере носят деструктивный характер и не могут носить иной по причине собственной природы и исключительно материалистических установок.
