Мы наблюдаем сейчас, когда церковь участвует во всевозможных форумах, принимает бесконечные декларации, собирает всевозможные соборы с представителями власти и делает совместные заявления (что не может не выглядеть в глазах народа как определенная санкция современной политической системы со стороны церковных иерархов), что рождает чудовищное восприятие церкви как суррогата идеологического органа правящей верхушки, своего рода замполита при нынешних реформаторах.
С другой стороны, невозможен и уход Церкви окончательно и бесповоротно из мира в духовные катакомбы. Паства церковная остается здесь, на ветру всех и всяческих политических, экономических и социальных перемен. Церковь может удалиться от мира только в том случае, если в миру действует светская власть, не просто выступающая от лица Церкви, но и находящаяся под чутким духовным водительством последней. А такое положение вещей подразумевает исключительно симфонию властного индивидуума, лично отвечающего в нравственном ключе за вверенный ему народ перед Господом и его Церковью, и ее поместным главой в лице Патриарха. Иными словами, идеалом светской власти для Церкви, при которой она максимально может охранять свою Божественную природу от вторжения светскости и вместе с тем активным образом участвовать в общественной жизни, является монархия. Выборная власть, тем более разделенная на множество ветвей, никакой личной ответственностью не обладает, а значит, нравственно не нагружена, т. е. безнравственна по природе. С таким положением вещей Церковь мириться не может и не должна. И дело не спасут совместные декларации с представителями власти о чести и защите личности.
Государственный принцип, проведенный в жизнь последовательно и до конца, неминуемо приводит общество к необходимости монархического типа правления.
Необходимость монархического вектора в современном политическом движении правых сил
С сожалением нужно признать, что современная Россия — политический идиот. Остатки традиционной духовности, культуры, церковные и исторические предания, национальный менталитет, наконец, — все у нас насыщено символикой и понятиями монархического идеала. Традиционная монархическая государственность для России — это ДНК всей нашей национальной и культурной жизни. И этот комплекс подспудно сосуществует с чудовищной насильственной ломкой всего того, что было священным для нашего народа тысячу лет.
Разложение наших традиционных ценностей не ведет к автоматической замене их на новые, в чем мы убедились в XX веке сполна. Заимствуя чужие образцы даже не государственности, а всего лишь механизма устранения из политической жизни народов самого понятия государственности посредством внедрения корпоративных институтов, раздирающих единый и живой организм общества на лоскутки омертвевших тканей, мы обрекаем себя на хроническую шизофрению нашей национально-политической жизни, в которой и пребываем. Мы будем без конца раздавать суверенитеты всем и каждому внутри РФ, а затем на развалинах пытаться воспроизвести вертикаль власти. Это уже не остановит сползание общества в системный хаос.
Создание в современной России крупных регионов, которые формально подчиняются представителям президента, есть свидетельство краха демократических иллюзий по поводу того, что столь обширная территория, которой до сих пор является Российская Федерация, может управляться на корпоративных принципах, т. е. с помощью обветшалых демократических институтов. Сама постановка подобного вопроса уже свидетельствует о потере правящей элитой полноты власти, которую уже не удастся собрать и сфокусировать в рамках институтов, созданных для ее распыления. Борясь с коррупцией, преступностью, сепаратизмом, нынешние власти борются со следствиями, причиной которых являются они сами и тот строй, который они олицетворяют. Современная Россия занимается непотребным делом, когда труп либеральной идеологии выдается собственным гражданам за цветущего юношу, подающего надежды. Это классический идиот, рожденный быть господином и находящий странное удовольствие в проведении жизни на помойке отживших свой век фальшивых идеологем. России навязана извне совершенно ложная идентичность и идеология, базирующаяся на ложных ценностях.
Россия родилась Империей, и жизнь ее вне имперской традиции представляется не жизнью, а агонией. Такого разнообразия территорий, языков, традиций, укладов, религиозных верований, оставшихся даже после жесточайшего искоренения всяких традиционных институтов времен коммунистического периода, не отыскать даже в Индии. Для России в силу специфики укорененного восприятия власти большинством населяющих ее народов, многие из которых до сих пор живут и жить будут по родоплеменным и клановым «понятиям», где национальная самоидентификация русских тесно сопряжена с национальной государственностью и традиционной духовностью, где государство исстари воспринималось как разросшаяся до огромных размеров семья или община, крайне необходим персонифицированный политический центр власти. Не секрет, что даже с утратой исторической государственности русские готовы видеть в любой власти персонифицированный властный и нравственно ответственный центр, даже если он таковым и не является. Пример Сталина весьма красноречив.
Что бы людям ни внушали со школьной скамьи, большинство из них абсолютно не понимают, каким это образом определенно единая по природе власть делится на равнозначные ветви? Для современного россиянина власть одна. Она сосредоточена в руках хорошего или плохого президента — пьющего или, наоборот, дзюдоиста. Но она никак не может обретаться в Думах, комитетах, продажных судах, и в этой уверенности обыватель абсолютно прав. Источник власти надмирный, и он должен иметь на земле четкий, а не распыленный фокус.
Безусловно, сегодня перед любой серьезной истинно правой политической силой стоит насущная задача выработать новую опознавательную систему, новый понятийно-сигнальный язык, для того чтобы оживить вечные и неизменные традиционные символы для народной массы. Необходим новый терминологический аппарат, дабы за изношенными лозунгами не скрывалась и не девальвировалась реальность понятий. Не секрет, что за словом «демократия», при всей образованности и при всем желании, человек уже не может видеть то, что это слово означало у древних греков, а именно народоправство. Но без народоправства при условии правильно определенной сферы его применения и его кодифицированной компетенции невозможно вернуть людям утраченное чувство живого соучастия в государственном бытии. Все слова о национальном суверенитете и национальных интересах будут пустыми фразами без восстановления суверенитета личности в его неотъемлемом качестве органической государственной единицы.
Само понятие монархической власти нуждается в адекватном времени и месту выражении своей сути. Для огромного большинства граждан монархия — это отживший, устаревший институт феодальной эпохи истории. Большинству внушена мысль, что все поиски новых государственных форм должны вестись в «трех соснах» разделенных властей, под «крышей» либеральной идеологии. И невдомек гражданам, что в этой упаковке им «торгуют» совершенно залежавшийся товар уже даже и не второй свежести.
Весь набор политического устроения жизни уже был испробован древними. Ничто не ново под луной. Еще мудрые греки поняли, что вряд ли какая власть может соперничать с монархией по эффективности и нравственным достоинствам последней, даже если она сама не всегда на высоте монархического принципа, идеала. Вся критика монархии построена не концептуально, но лишь по принципу исключительного заострения внимания на историческом негативе частного характера. Критика ошибок конкретного монарха не может являться веским основанием для отвержения самого принципа, тем более что последний в истории разных народов имел разные формы воплощения и, несомненно, ощущал на себе влияние времени и места. Монархия имела разные формы, и именно этому институту не откажешь в творческой гибкости. Например, традиционное самодержавие в Московской Руси сочеталось с самым свободным местным самоуправлением, каковое не снилось никаким современным, задавленным тоталитарной либеральной доктриной сообществам. Раз монархия имела в истории разные формы выражения, мы можем подозревать в этом факте залог того, что эти формы вполне могут быть насущной потребностью ближайшего будущего для нашего общества, при условии, что оно ощутит нормальное человеческое желание жить, а не умирать. Если мы живем в сообществе, построенном по примеру древних олигархических республик античных греков, существовавших в их многочисленных колониях, легкомысленно считая, что живем в суперсовременном обществе, то разве эта глупость является причиной для здоровой части нашего народа впасть в полное уныние и не попытаться делом доказать соотечественникам, что монархия в России была, по историческим меркам, совсем недавно и что она для нас институт не только не старый, но и не исчерпавший своих творческих возможностей? Вспомним забавное соревнование советской власти, когда она не только догоняла Америку, но и старалась достичь показателей по производству основных товаров народного потребления России образца 1913 года. Этот последний мирный год Российской традиционной государственности так и остался для Советов неприступной экономической вершиной. А их успехи послевоенного периода — это вообще сказочные показатели роста для сегодняшнего — не смешно ли — тотально ориентированного на экономику либерального режима. Возрождение монархии в России — это не шаг назад, в 1917 год, это шаг вперед именно с того места, с которого мы просто сбились с прямой исторической дороги. Если уж быть до конца последовательными, то мы должны сказать, что уклонение с начертанного нам Божественной рукой национального пути свершилось не в одночасье 2 марта 1917 года. Утрата Русским государством традиционных национальных основ началась в злополучном, по-видимому, 1667 году, когда были подвергнуты анафеме не просто старые церковные обряды, но и фактически 600 лет русской святости и русской государственности, бывшей внешней крепостной стеной для этой святости. Народ был лишен ощущения своей избранности как хранителя истинной веры, последнего ее хранителя на земле. Перефразируя слова Ф.М. Достоевского, подчеркнем, что, как только народ теряет уверенность, что только в нем одном заключена вся полнота человеческой правды, он теряет способность к государственному имперскому строительству. Для России ситуация сложилась еще более трагично. Утрата ощущения, что власть в России есть носитель этой единой и Святой Истины, свершилась тогда, когда на плечи русского народа уже легла имперская ноша. В 1721 году, с объявлением Петром в России Империи, для народа не сразу, но скоро стало ясно, что власть видит себя отныне только как светский авторитарный институт западного образца. Но быть Империей и официально слыть ею в рамках европейской политической системы XVIII столетия оказалось не одно и то же. Власть сама отказывалась от ноши священноначалия Царского служения. В 1763 году с законом о вольности дворянства главный служилый тягловый класс освобождается от государственной ноши и сознательно начинает отчуждаться от государства и государственных задач. Произошедшее закрепощение крестьян по западным образцам в форме личного подчинения барину оторвало народные массы от государства и прикрепило их к тому классу, который более не видел в нем особой для себя ценности. Все это усугублялось отступлением высшего слоя от православия, а монархов от национальных форм самодержавной власти, которая всегда имела опору в служилой национальной элите, опору в земском строе землепашцев и промышленников, опору в нравственном авторитете Церкви, наконец. С утратой элитой национально-культурной самоидентификации, с отчуждением государствообразующего народа в его подавляющей массе от Трона и, соответственно, от государства между тремя составными частями традиционного государственного организма в России стали образовываться буферные зоны, которые заполнил чужеродный элемент. Между Троном и национальным дворянством образовалась немецкая прослойка, между дворянами и массой народа выросло чудище безродной интеллигенции, подобно раковой опухоли для некогда могучего организма. Государство было обречено. Весь ужас в том, что 1917 год мог начаться не только в 1905 году, но и в 1881-м, когда был убит император Александр II.
