Здесь проявляется второй «шов» в стратегической «смирительной рубашке». Он состоит в убеждении, что, поскольку люди сражаются ради достижения той или иной цели, любые испытываемые ими человеческие чувства не имеют отношения к занятию войной. Да, Клаузевиц посвятил изрядную часть своей работы описанию важности эмоциональной стороны конфликта; однако обычно чем «серьезнее» современная литература по вопросам стратегии, тем меньше в ней говорится о самых элементарных человеческих чувствах. Все выглядит так, как будто сам факт ношения военной униформы превращает людей в роботов, не способных испытывать веселье, любовь, сексуальное влечение, чувство товарищества, страх, злобу, ненависть, жажду мести или стремление к славе. Слишком долго было принято оставлять эти вопросы психологии, социологии, антропологии и разным другим дисциплинам, не занимающимся военными вопросами как таковыми. В той степени, в какой вообще признавалось существование этих предметов, они были выведены в отдельный отсек с табличкой «иррациональное» и забыты. Вспоминаются врачи из комедии Мольера «Мнимый больной», которые считали свой долг исполненным, если им удавалось найти для болезни длинное латинское название.
Среди вопросов, которые не может охватить взгляд на войну сугубо с точки зрения стратегии, возможно, самым важным является вопрос о роли женщин и всего, что с ними связано. В современном немецком издании Vom Kriege, насчитывающем 863 страницы, женщины не упоминаются ни разу; читая этот труд, никто бы никогда и не догадался, что 50 % человечества составляют женщины или что сам автор был счастлив в браке. Со времен Клаузевица и до наших дней в литературе по стратегии редко упоминаются женщины, а если и упоминаются, то как некая второсортная замена мужчин. Однако на самом деле ни одна из интерпретаций войны — тем более будущих войн низкой интенсивности — не может даже приблизительно считаться полной, если не будет учитывать различные роли, которые играет в ней женщина, будь то роль подстрекательницы, предмета поклонения или покровительства, желанной цели, жертвы, работника или бойца.
Однако значимость войны для взаимоотношения полов не ограничивается только вышесказанным. Подобно тому как мужчины не способны к деторождению, вооруженные конфликты всегда были единственной областью, куда вход женщине был строго воспрещен. Подобно тому как нужда мужчин в женщинах достигает своего пика, когда приходит время производить потомство, женщины больше всего нуждаются в мужчинах, когда им необходимо получить защиту от других мужчин; неслучайно, что во время многих войн снижаются общепринятые стандарты морали, что приводит, в свою очередь, к всплеску рождаемости. Более того, фраза «для того, чтобы» искажает суть самого этого вопроса. Если бы войны, с ее способностью размежевывать полы, одновременно усиливая силу их взаимного притяжения не существовало, то, возможно, ее следовало бы придумать. Каким бы ни было чье-либо мнение о роли женщин в вооруженном конфликте, ясно, что перечисленные вопросы отнюдь не малозначимы. Если стратегия не в состоянии их охватить (что, по-видимому, имеет место), то тем хуже для стратегии.
Третий, главный «шов» в стратегической «смирительной рубашке» состоит в убеждении, что, поскольку война представляет собой применение крайней степени насилия для достижения общественных целей, такие понятия, как мораль, закон и справедливость, лишь в малой степени имеют к ней отношение, если вообще имеют. Древняя мудрость гласит: «Что одному хорошо, то другому смерть». Поэтому способностью решать, что относится к «объективной» справедливости, а что нет, наделены не люди, а боги. Однако было бы не только цинично, но и ошибочно утверждать, что все доводы к участию в войне изначально равноценны и в равной степени значимы. Несомненно, что некоторые из них более справедливы, чем другие, как по своей внутренней природе, так и с точки зрения методов, применяемых в борьбе ради них. Также неверно утверждение, что если иметь в своем подчинении достаточно дивизий, соображения такого рода можно безнаказанно игнорировать. Причина заблуждения состоит в том, что большинство солдат не преступники; и действительно: история не знает примеров, чтобы из преступников получались бы хорошие солдаты.
Солдаты только тогда готовы рисковать жизнью, когда они не только понимают умом, но и чувствуют каждой клеточкой своего тела, что дело, ради которого они сражаются, справедливо. Пропаганда и террор могут помочь понять, что данное общество в данный период времени считает справедливым; но они не могут поддерживать в людях это чувство справедливости бесконечно и не могут подменить его собой. Армия, которая слишком долго и слишком очевидно действует вразрез со своим чувством справедливости, со временем обнаружит, что ее остов подточен и чреват скорым и полным распадом. Война, при ведении которой не удалось четко определить, что разрешено, а что нет, вырождается в хаос и, в конце концов, вообще перестанет быть войной. Что, по-видимому, еще более важно, сама война предлагает не менее адекватный «ключ» к вопросу о справедливости, чем любой другой. Какими бы ни были цели войны и какие бы методы ни применялись для их достижения, ни одна война не может считаться справедливой, если она не основана на приблизительном равенстве сил воюющих сторон. Конечно, такое равновесие сложно «устроено», трудноизмеримо и до некоторой степени субъективно. Бывает, что истинное соотношение сил можно определить только после того, как борьба закончена и известен ее исход. Однако тот факт, что нечто трудно определить или предусмотреть, не означает, что этого «нечто» не существует или им можно пренебречь.
Поскольку противоборство «силы» со «слабостью» по определению излишне, оно тем самым является «неправильным». Как указывает древнекитайский мудрец Лао Цзы, тот, кто действительно силен, должен обладать достаточной мудростью, чтобы не попадать в такую ситуацию; и действительно, способность избежать этого неравного столкновения — высочайший критерий мастерства. Если же неконтролируемые обстоятельства (наличие которых уже свидетельствует о слабости попавшего в них) все же приводят к возникновению дисбаланса сил, тогда наилучшим может оказаться быстрое и жесткое решение. Если и его не удастся принять, то чем дольше будет длиться борьба, тем более сомнительным будет становиться такое решение с точки зрения морали и тем более серьезные проблемы это повлечет за собой. Армия будет совершать преступления лишь потому, что окажется в ложном положении, в котором ей придется сражаться со слабым противником или, говоря напрямик, того подавить. Если совершено достаточно большое количество преступлений, то вся структура армии начнет распадаться, по мере того как оправдания, обвинения и контробвинения будут отравлять общественную атмосферу. Хотя этот процесс можно замедлить, его невозможно остановить, нельзя также и избежать его последствий. Последствия же, повторимся, будут состоять в том, что войска откажутся воевать.
Все вышесказанное не исчерпывает списка ошибок современной стратегии. Все до одной они восходят к первородному греху — а именно к представлению, что война подразумевает убийство представителями одной группы представителей другой, «для того, чтобы» достичь той или иной цели. Однако, как я уже подчеркивал, война начинается не тогда, когда одни лишают жизни других, а тогда, когда они сами готовы рисковать собственной жизнью. Поскольку для человека абсурдно умирать ради интересов кого-то другого или чего-то внешнего, современная «профессиональная» модель вооруженных сил, сражающихся ради своих «клиентов», есть не что иное, как рецепт поражения. Поскольку умереть ради своих собственных интересов почти столь же абсурдно, в определенном смысле можно сказать, что люди будут сражаться только в том случае, если они воспринимают войну и все, что с ней связано, как цель. В той степени, в какой война в первую очередь заключается в сражении (другими словами — в том, чтобы добровольно подвергать себя опасности), она продолжение не политики, а спорта. Именно потому, что по своей природе она опирается на инструментальный подход, стратегическая мысль не только не может объяснить нам, почему люди сражаются, но и вообще исключает такую постановку вопроса. И все же я могу только повторить, что в любой войне этот вопрос — из всех самый важный. Какой бы сильной ни была армия с других точек зрения, если она лишена боевого духа, то все остальное окажется лишь пустой тратой времени и сил.
По мере того как подходит к концу второе тысячелетие, попытки государства сделать применение насилия исключительно своей привилегией сталкиваются со все большими трудностями. Оказавшись лицом к лицу с угрозой терроризма, крупнейшие и сильнейшие империи из всех когда-либо существовавших в мире вдруг неожиданно бросились друг к другу за поддержкой. Если продолжатся нынешние тенденции, то разновидность войны, основанная на разделении правительства, армии и народа, по-видимому, со временем исчезнет. Разрастание конфликтов низкой интенсивности, если только оно не будет обуздано в течение ближайшего времени, приведет к уничтожению современного государства как института. В долгосрочной перспективе на смену государству придут военные организации иных типов.
