Посвятив себя во время перестройки именно «втягиванию страны в зону абсолютного господства «золотого тельца», элитарная часть той общности, которую обозначали словом интеллигенция, совершила радикальный разрыв с этой общностью, что привело к ее дезинтеграции. Статус интеллигенции сразу потеряла та часть образованного слоя, которая в конце 80-х годов XX в. впала в социал-дарвинизм и отвергла ценность справедливости. Сама же «трудовая интеллигенция», лишившись своей элиты, пока что в новую общность собраться не может.
Начатая в 1987 г. реформа разорвала общность интеллигенции по тем же самым трещинам, как и другие большие общности, разделив ее по социальным слоям. «Либеральная интеллигенция» в большинстве своем встроилась в новые общности «победителей» как идеологи, предприниматели, эксперты и управленцы. Они были интеллектуальным авангардом антисоветских сил и имеют право на свою долю трофеев. «Трудовая интеллигенция» оказалась не нужна новому «рыночному и демократическому» обществу.
Вот формулировка социолога (2004): «Раскол постсоветской интеллигенции на небольшую по численности богатую «верхушку» и массы полунищих бюджетников давно привлекает внимание специалистов и простых граждан как одно из наиболее драматичных проявлений социального неравенства в современной России. Есть все основания видеть в нем проявление острой социальной несправедливости и источник социального напряжения в противостоянии „богатые-бедные“…
Бедная интеллигенция — прежде всего люди, работающие на должностях специалистов. Заметен „уход“ некоторой, пусть и небольшой (около 6%) ее части на должности рабочих. Подавляющее большинство интеллигенции работают на предприятиях государственной формы собственности (около 70%), чем заметно отличаются не только от группы богатых, но и от населения в целом» [146].
В 90-е годы XX в. интеллигенция стала замещаться «средним классом» — новым социокультурным типом с «полугуманитарным» образованием, приспособленным к функциям офисного работника без жестких профессиональных рамок. З.Т. Голенкова, которая с 90-х годов XX в. изучает изменения в структуре российского общества, пишет (в 1998 г.): «Ситуация сложилась таким образом, что мы «потеряли» средний класс интеллектуалов и интеллигенции (так называемый новый средний класс) и получили средний класс предпринимателей (старый средний класс)» [43].
Что значит «потеряли» интеллигенцию? Прежде всего эту общность вытолкнули со света в «социальную полутень», хотя во время перестройки именно интеллигенция была авангардом наступления на советскую систему. Такая неожиданная «несправедливость» нанесла интеллигенции тяжелую травму и сразу деморализовала ее.
О.А. Кармадонов пишет об изменении в годы перестройки статуса двух массовых групп интеллигенции: врачей и учителей: «Специфична дискурсивно-символическая трансформация врачей. Анализ «АиФ» 1984 г. показывает положительное к ним отношение — 88% сообщений такого характера. Доминирующую триаду формируют символы советских медиков: «профилактика», «высококвалифицированные», «современные», «бесплатные», «лечат». Объем внимания составлял 16%, частота упоминания — 11%.
В 1987 г. показатели обрушиваются до 0,1%. После этого освещение группы в медийном дискурсе приобретает нестабильный характер, не поднимаясь выше 5 по частоте и 6% по объему. Рост этих показателей объясним популяризацией «национального проекта» здравоохранения больше, чем вниманием к его работникам.
Показательна тональность оценок в сообщениях «АиФ» о данной группе. С 1987 г. больше пишут о недостатках; врачи становятся «труднодоступными» для пациентов. В 1988 г. тенденции усугубляются, появляются первые статьи о врачебных ошибках (доминирующий Д-символ «вредят»), о врачах-мошенниках, нетрудовых доходах (доминирующий К-символ «преступники»). Но еще много «профессионалов», «заботливых» и «самоотверженных» докторов.
В 1989 г. появляются статьи о халатности и безответственности врачей, однако отношение к «людям в белых халатах» выглядит более позитивным, что, на мой взгляд, объясняется снижением частоты упоминания и объема внимания к медицинским работникам по сравнению с 1988 г. В 1993 г. вновь доминируют термины «непрофессиональные», «вредят» что является, помимо всего, следствием сокращения финансирования здравоохранения, в том числе на обновление технической базы и на повышение квалификации врачей.
Триада-доминанта 1995 г.: «энтузиасты», «малообеспеченные», «работают» сообщает о снижении материального достатка медиков, продолжающих, тем не менее, активную профессиональную деятельность — феномен группового пафоса, суррогат социального престижа.
На протяжении 2002, 2004, 2006, 2007 гг. доминируют символы исключительно негативной окраски: «преступники» «дилетанты» «убийцы» Присутствуют символы «специалисты» (2003 г.), «советчики» (2004 г.), «профессионалы» (2005 г.), «повышение квалификации» и «нехватка врачей» (2008 г.). В 2008 г. значительное место в медийном дискурсе занял «кадровый голод» — свидетельство неэффективности структуры трудовых ресурсов здравоохранения, ухода из государственной медицины специалистов. Аффективный символ, доминирующий в 2004 и 2008 гг., — «равнодушные».
Тем самым, наряду со снижением количественных показателей освещения группы врачей в текстах «АиФ», происходила и негативизация их символических характеристик; «профессионалов» превращали в «дилетантов» и «мошенников» [76].
Краткий вывод из описаний в прессе учительства таков: «Сегодня мы имеем совершенно иные образ и суть учителя, нежели в 1984 г. Уважаемый, авторитетный, высококвалифицированный, молодой, полный сил советский учитель сменился стареющей, малообеспеченной, уставшей от жизни учительницей» [76].
Важным фактором дезинтеграции интеллигенции стало разрушение информационной системы этой общности. Интеллигенция нуждается в интенсивном обмене информацией, эта общность — едва ли не главный узел каналов социодинамики культуры. Поэтому в 1988 г. интеллигенция СССР назвала главным событием года «отмену лимитов на подписку» газет и журналов. Но в результате перестройки СССР утратил национальное информационное пространство, а интеллигенция утратила необходимое условие для своего существования.
Интеллигенцию лишили языка, гласность создала хаос, «демократию шума», доступ к аудитории остался у элиты и у массы, а специфические для интеллигенции каналы коммуникации были перекрыты, произошло резкое расширение «желтой» прессы, слово интеллигенции потеряло силу.
Военные
Коротко скажем еще об одной из системообразующих общностей — офицерстве. О важности этой общности для воспроизводства и сохранения страны говорить не приходится. Именно поэтому информационно-психологическая «обработка» этой общности в ходе перестройки, целью которой было разрушение СССР, очень красноречива.
Приведем вместо подробного описания обширную выдержку из работы О.А. Кармадонова: «Драматична дискурсивно-символическая трансформация социально-профессиональной группы «военные» Триада — «героизм», «крепкие духом», «защищают», частота упоминания (7%) и объем внимания (10%) — не повторялись после референтного 1984 г. В 1985 г. оба показателя падают до 2%, в 1987 г. — до 1%. Последующие всплески частоты упоминания в 1988 (6%), 1993 (6%), 1996 гг. (7%) были связаны, прежде всего, с военными конфликтами в «горячих точках» — от Афганистана до чеченских кампаний.
Характерны символические ряды данного периода. В 1990 г. позитивная оценочная тональность сообщений «АиФ» о военных уменьшается до 50% (88% в 1989 г.). Нет речи о героизме советского воина. Все сводится к символам «дедовщина», «недовольные», «конфликтуют» (конфликты с начальством, массовая департизация). Доминирующая символическая триада 1991 г. — «развал», «ненужные», «уходят». В 1992 г. «развал» дополняется символами «жадные» и «воруют». Общая негативная тональность символических рядов сохраняется до 1999 г. — второй чеченской кампании… После завершения той или иной «операции» внимание к группе военных стабильно ослабевало… Возникает впечатление, что армия России либо сражается, либо «зверствует» в казарме» [76].
Таким образом, военных задвинули в «социальную полутень», резко снизив уровень «общественного признания», выражаемого идеологизированными СМИ господствующего меньшинства. Во время перестройки серию тяжелых ударов нанесли по армии, обвинив «советскую военщину» в «преступном» подавлении массовых беспорядков и вспышек насилия на периферии СССР. Как сказано в одном обзоре, «военнослужащие объявлялись чуть ли не главными виновниками негативных событий, их социальных последствий. Так было в Нагорном Карабахе, Прибалтике, Тбилиси, Баку, Приднестровье, в Москве в августе 91-го, в октябре 93-го» [213]. Была проведена целая кампания по подрыву авторитета и самосознания армии и правоохранительных органов СССР.
