В результате такой психологической обработки армия как важнейший политический институт стала аполитичной: «По данным опросов, на 1 августа 1993 г. только 3% российских офицеров считали себя приверженцами какой-либо из существующих партий».
Армия стала «безопасной» для нового режима, но одновременно утратила и волю защитника Отечества. Начался отток из армии офицеров — признак распада профессиональной общности. Вот масштабы этого процесса на исходе перестройки: «В 1990 г. количество рапортов на увольнение возросло по сравнению с началом 80-х годов XX в. более чем в 30 раз. В основном их подавали молодые офицеры; около 70% — в возрасте до 25 лет. Симптоматично, что желание уволиться изъявляли в большинстве своем дисциплинированные, прилежные, инициативные офицеры. Почти 90% из них окончили военные училища на „хорошо“ и „отлично“… Если в 1982 г. 70% опрошенных накануне призыва считали, что это почетный долг и высоко оценивали престиж военной службы, особенно службы офицера, то 10 лет спустя так считали только 20%… Нравственное обоснование, идеологическое „подкрепление“ для выполнения военного долга резко ослаблено (чтобы не сказать — исчезло)» [121].
Перестройка вызвала эрозию ценностной основы военной службы, а реформа 90-х годов XX в. углубила деградацию.
Наконец, тяжелую культурную травму оказала программа радикального разрушения «культурного генотипа» советской армии. К этому радикализму побуждали опасения реформаторов, видевших в армии оплот советского консерватизма, — опасения, не имевшие никаких оснований, поскольку офицерство СССР давно уже стало одним из отрядов интеллигенции, носителя демократических и либеральных идей.
Дезинтеграция общностей — от народа до конкретных профессиональных сообществ — не только создала условия для ликвидации СССР, но и предопределила глубину и продолжительность постсоветского кризиса, создала ощущение его неизбывности и безвыходности. Кажется, исчезло само социальное пространство. П. Бурдье писал, что социальное пространство — это «ансамбль невидимых связей, тех самых, что формируют пространство позиций, внешних по отношению друг к другу, определенных одни через другие, по их близости, соседству или по дистанции между ними, а также по относительной позиции…». Но эти «невидимые связи» разорваны, а общественные позиции, «определенные одни через другие», стерты и смешаны.
В целом целенаправленных действий по восстановлению связности прежних больших общностей в общероссийском масштабе пока что не предпринималось ни государством, ни мало-мальски организованными оппозиционными силами. Попытка власти превратить какие-то «поднятые» реформой социокультурные группы в системообразующее ядро «нового» народа успехом не увенчалась. Эту функцию не смогли взять на себя «новые русские» (буржуазия «из пробирки»), видимо, ядром общества и социальной базой власти не сможет стать и средний класс.
«Инсценировка» создания новых общностей путем имитации стиля оставшихся в прошлом сословных групп (типа дворян или казаков) идет с переменным успехом, но не может заменить структуру здорового общества, которая должна обладать динамичностью и разнообразием.
Раздел 4 ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ВОЙНА ПРОТИВ СССР
В 1987 г. в перестройке был взят курс на переход от плановой системы хозяйства к «рынку». Поначалу это подавалось как углубление социализма, что-то вроде обретения им «человеческого лица». М.С. Горбачев уверял: «Короче, преимущества планирования будут в нарастающей степени сочетаться со стимулирующими факторами социалистического рынка. Но все это будет разворачиваться в русле социалистических целей и принципов хозяйствования» [40, с. 89].
Убедительных доводов в пользу того, что «социалистический рынок» будет разворачиваться «в русле социалистических целей и принципов хозяйствования», приведено не было, и большинство населения доверия к этому странному утверждению не испытало и встретило всю эту доктрину с тревогой. Тем более что свои обещания М.С. Горбачев сопровождал оговорками такого типа: «Один из признаков революционного периода — большее или меньшее расхождение между коренными интересами общества, передовая часть которого готова к крупным переменам, и сиюминутными повседневными интересами людей. Всем, возможно, придется чем-то поступиться на первом этапе перестройки» [40, с. 49].
Сведения о том, как происходил переход к «социалистическому рынку» в Польше и Венгрии, усилили тревогу, и в кругах «консерваторов» стали прямо говорить, что целью этой «революции сверху» является разрушение основ советского хозяйства, а значит, и соответствующих этому хозяйству социальных отношений. Разговоры эти никакой политической силы не имели, организационной базы для какого-то сопротивления планам реформирования хозяйства не было.
Что главной целью экономической реформы в СССР и странах СЭВ было разрушение политической системы блока государств, противостоящих Западу в холодной войне, в самой западной прессе говорилось совершенно открыто — наша отечественная интеллигенция не могла этого не видеть. Накануне обсуждения закона о приватизации в Верховном Совете СССР можно было прочитать такие сообщения: «Западные правительства и финансовые институты, такие как Международный валютный фонд и Всемирный банк, поощряли восточноевропейские правительства к распродаже государственных активов… Со своей стороны, правительства [стран СЭВ] рассматривали приватизацию как средство разрушения базы политической и экономической власти коммунистов. Это было лейтмотивом предвыборных кампаний, прокатившихся по всей Восточной Европе в прошлом году» [54].
На наших глазах в 1987-1988 гг. была начата реализация стратегического проекта ликвидации советской экономической системы как необходимого условия ликвидации СССР и его общественного строя. Разработка этого проекта велась долгое время; сейчас бы сказали, что организационная структура этой разработки была сетевой и даже теневой. Можно ли описать стратегические доктрины и принципы главных социальных и политических акторов, которые действовали в конкретный исторический период (1980-е гг.), изложить их стратегию? В главном можно — эмпирического материала достаточно. Более того, реализуемая этими главными субъектами стратегия была с 1985 г. открытой, ее с энтузиазмом излагали ученые из ЦЭМИ и других институтов АН СССР. Сейчас о ней пишут в мемуарах авторы разных разделов доктрины реформ. Эта доктрина вызревала с конца 1960-х гг. и уже тогда имела вполне определенные очертания. Она была подчинена определенной цели — трансформации или уничтожению советской системы как «империи зла».
Стратегические планы были реализованы системно и последовательно. Ничего стихийного в этом процессе не было. Ни те авторы, которые излагали доктрину, ни ее идеологи, ни практики — никто не отрицает, что речь шла о выполнении стратегического плана. Если взять сотни три главных индикаторов всего жизнеустройства России (и в форме СССР, и в нынешней) и построить графики их динамики, то можно наглядно видеть реализацию этой стратегии. Экономическая программа перестройки, завершенная ликвидацией СССР, привела к социальному бедствию на огромной территории СССР. Это можно было предвидеть, и об этом предупреждали западные специалисты.
Был об этом даже доклад ЦРУ и разведуправления Министерства обороны США, представленный Конгрессу США по его запросу 16 мая 1991 г. Его анонимные авторы вызывали уважение и признательность. Они просто и взволнованно говорили о том, какие массовые страдания ожидают советских людей в результате приватизации, к которой совершенно не готово ни хозяйство, ни общество.
В докладе, в частности, было сказано: «Переход от централизованной плановой экономики к рыночной представляется чрезвычайно болезненным процессом для осуществляющих его стран. При этом переходе выпуск продукции и занятость населения существенно, а в отдельных случаях весьма резко сокращаются, уровень инфляции, наоборот, увеличивается в два, а то и три раза… Вместе с тем приватизация не может быть осуществлена быстрыми темпами. В частности, большинство восточноевропейских стран достигли определенного прогресса при передаче в частные руки небольших предприятий, однако испытывают значительные сложности при осуществлении политически очень щекотливого процесса передачи частникам крупных предприятий, являющихся собственностью государства. Существенным и, возможно, самым главным условием успешного осуществления реформ по переходу к рыночной экономике является политическое единство страны, базирующееся на доверии к избранному правительству, которое пользуется широкой поддержкой населения» [86].
Эти простые слова доклада ЦРУ находились в таком контрасте с тем, что мы слышали от своих «родных» политиков, академиков и поэтов, что потрясало это дикое смещение всех устоев. Было ясно, что приближается катастрофа.
