Процессы дезинтеграции других общностей (крестьян, интеллигенции, офицерства и др.), в принципе, протекали сходным образом. Коротко отметим изменения в трех больших общностях.
Крестьянство
Судьба его, в принципе, схожа с судьбой рабочего класса, хотя во многих отношениях тяжелее. В 2008 г. член Совета Федерации РФ С. Лисовский сказал: «Мы за 15 лет уничтожили работоспособное население на селе». Надо же вдуматься в эти слова! Уничтожили…
О.А. Кармадонов пишет: «В худшей [чем рабочие] ситуации оказались крестьяне. В 1984 году группа занимала в медийном дискурсе “АиФ” 11 и 13 % по объему и частоте упоминания соответственно. После повышения обоих распределений до 16 и 14 % соответственно в 1989 году, что было связано с надеждами на развитие фермерских хозяйств и спорами о приватизации земли, показатели не поднимались выше 4 % (2001), а в 2008 году составили менее 0,3 % по обоим критериям… Крестьяне, как и рабочие, вытеснены в социальную тень и характеризуются негативными символическими образами».
За годы реформы Россия утратила 7 млн организованных в колхозы и совхозы квалифицированных работников сельского хозяйства. Их осталось 1,9 млн, и еще 0,3 млн фермеров. И темп сокращения этой общности не снижается.
Реформа превратила село в огромную депрессивную зону с глубокой архаизацией хозяйства и быта — оно «отступило на подворья». Между современным индустриальным аграрным производством и архаичным подворьем — не только экономическая, но и культурная пропасть. Она травмировала массовое сознание. Три четверти сельскохозяйственных работ выполняется сейчас ручным и конно-ручным способом.
В работе социологов 2007 г. сказано о 1990-х гг.: «Почти у половины аграрного населения доход был в пределах 5-27 % от величины прожиточного минимума. В 2001-2007 годах он несколько вырос, но у 4/5 все еще ниже уровня прожиточного минимума».
Катастрофа крестьянства усугубляется той социал-дарвинистской трактовкой, которую ей дают идеологи реформы. Новые латифундисты в отношениях с бывшими колхозниками проявляют неожиданные наглость и хамство.
Фермеры выделились из общности крестьян и заняли особую социокультурную нишу. Они были сельской элитой, образованным составом сельского населения. Они были и активной группой, представлявшей российское крестьянство на общественной арене. 34,2 тыс. фермеров имеют высшее профессиональное образование, 4,8 тыс. — незаконченное высшее образование, а 46,6 тыс. — среднее специальное. Изъятие из общности крестьян такого числа специалистов и превращение их в мелких хозяев на клочке земли — удар по социальной структуре деревне. Крестьяне лишились представительства и голоса.
Интеллигенция
Переживает дезинтеграцию интеллигенция — системообразующая для России общность. Она замещается «средним классом», новым социокультурным типом с «полугуманитарным» образованием, без жестких профессиональных рамок. Социологи пишут: «Ситуация сложилась таким образом, что мы “потеряли” средний класс интеллектуалов и интеллигенции (так называемый новый средний класс) и получили средний класс предпринимателей (старый средний класс)».
Эту общность вытолкнули в «социальную полутень», что нанесло ей тяжелую травму и сразу деморализовало ее.
Вот изменение статуса двух массовых групп интеллигенции — врачей и учителей: «Специфична дискурсивно-символическая трансформация врачей. Анализ “АиФ” 1984 года показывает положительное к ним отношение — 88 % сообщений такого характера… Объем внимания составлял 16 %, частота упоминания — 11 %.
В 1987 году показатели обрушиваются до 0,1 %. После этого освещение группы в медийном дискурсе приобретает нестабильный характер, не поднимаясь выше 5 % по частоте и 6 % по объему… С 1987 года больше пишут о недостатках; врачи становятся “труднодоступными” для пациентов. В 1988 году тенденции усугубляются, появляются первые статьи о врачебных ошибках (доминирующий Д-символ “вредят”), о врачах-мошенниках, нетрудовых доходах (доминирующий К-символ “преступники”)… В 1989 году появляются статьи о халатности и безответственности врачей… В1993 году вновь доминируют термины “непрофессиональные”, “вредят”…
На протяжении 2002, 2004, 2006, 2007 годов доминируют символы исключительно негативной окраски: “преступники”, “дилетанты”, “убийцы”…Тем самым, наряду со снижением количественных показателей освещения группы врачей в текстах “АиФ”, происходила и негативизация их символических характеристик; «профессионалов» превращали в “дилетантов” и “мошенников”».
Краткий вывод из описаний учительства таков: «Сегодня мы имеем совершенно иные образ и суть учителя, нежели в 1984 году. Уважаемый, авторитетный, высококвалифицированный, молодой, полный сил советский учитель сменился стареющей, малообеспеченной, уставшей от жизни учительницей».
В целом, к 2005 г. вывод социологов вполне определенный: «Этот деструктивный процесс [социально-структурная трансформация общества] особенно коснулся изменения социального статуса российской интеллигенции, остро ощутившей все негативные последствия экономического кризиса».
Непосредственную угрозу для экономики России представляет деградация инженерного корпуса — самой массовой общности технической интеллигенции. Эта общность в новых социально-экономических условиях теряет свои системные качества — профессиональную этику, социальные нормы и санкции за их нарушение. Красноречивым свидетельством этого процесса стала авария на Саяно-Шушенской ГЭС в августе 2009 г.
По данным всероссийского опроса в мае 2011 г. (Левада-центр), на вопрос «Хотели бы Вы уехать за границу на постоянное жительство?» утвердительно ответили 33 % специалистов, 53 % предпринимателей и 54 % учащихся и студентов.
Военные
Коротко, несколькими штрихами, наметим картину изменений в офицерстве.
Вот выдержка: «Драматична дискурсивно-символическая трансформация социально-профессиональной группы «военные». Триада — “героизм”, “крепкие духом”, “защищают”, частота упоминания (7 %) и объем внимания (10 %) — не повторялись после 1984 года. В 1985 году оба показателя падают до 2 %, в 1987 — до 1 %… В 1990 году позитивная оценочная тональность сообщений “АиФ” о военных уменьшается до 50 % (88 % в 1989 г.). Нет речи о героизме советского воина. Все сводится к символам “дедовщина”, “недовольные”, “конфликтуют”… Доминирующая символическая триада 1991 года — “развал”, “ненужные”, “уходят”. В 1992 году “развал” дополняется символами “жадные” и “воруют”. Общая негативная тональность символических рядов сохраняется до 1999 года — второй чеченской кампании… Соответственно доминируют символы — “Кавказ”, “отважные”, “воюют”. После завершения той или иной “операции” внимание к группе военных стабильно ослабевало… Возникает впечатление, что армия России либо сражается, либо “зверствует” в казарме».
Была проведена целая кампания по подрыву авторитета и самосознания армии и правоохранительных органов СССР. Армия стала «безопасной» для нового режима, но одновременно утратила и волю защитника Отечества.
Начался отток из армии офицеров — признак распада профессиональной общности. В 1990 г. количество рапортов на увольнение возросло, по сравнению с началом 80-х гг., более чем в 30 раз.
Около 70 % — офицеры в возрасте до 25 лет, в большинстве своем дисциплинированные, прилежные, инициативные офицеры (90 % из них окончили военные училища на «хорошо» и «отлично»).
С.С. Соловьев, социолог Главного управления воспитательной работы Министерства обороны РФ, пишет в 1996 г.: «Осознание своей причастности к защите Отечества,… выступавшее несомненной доминантой ценностей военной службы, в настоящее время воспринимается скорее как громкая фраза, нежели побуждающий фактор. Как личностно значимую ценность ее сейчас отмечают около 17 % курсантов, 25 % офицеров и прапорщиков и 8 % солдат и сержантов».
Следующий удар был нанесен по экономическому и социальному статусу офицерства. Это создало обстановку, немыслимую для вооруженных сил: «За крайне короткое время военнослужащие из категории сравнительно высокооплачиваемой группы населения превратились в социальную группу с низким достатком».
Опросы показывают, что в обществе происходят глубинные процессы переоценки нравственных ценностей воинской службы, особенно среди гражданской молодежи. Воинская служба перестает быть символом мужества, доблести и славы, осознанной необходимостью для каждого гражданина. Многие авторы обращают внимание на деградацию системы социальных норм, скреплявшей общность офицеров и вообще военных. Возникновение «кланово-коррумпированной прослойки в офицерской среде», которая организует и покрывает хищения военного имущества, — это свидетельство распада общности.
