В России не было самого понятия метрополии, не было юридически господствующей нации. Окраины империи обладали большими льготами, управление и суды приноравливались к «вековым народным обычаям». Жесткого воздействия на этногенез народов России государство не оказывало.
В результате, в Российской империи возникла очень сложная государственная система с множеством укладов, норм и традиций. В жизни подавляющего большинства населения господствовал общинный уклад, а по своим принципам жизнеустройства российское общество было традиционным, а не гражданским.
Высокая степень равноправия подданных разной национальности, отказ от политики ассимиляции и веротерпимость государства способствовали укреплению и расширению межэтнических связей народов России. У этих народов имелся общий значимый иной — русские. Они состояли с нерусскими народами в интенсивных и разнообразных контактах, шло распространение русского языка и русской культуры, что усиливало связи других народов не только с русским ядром, но и между собой. Эти связи уже имели длинную историю и вошли в этнические предания. Не будет преувеличением сказать, что для большинства полиэтнического населения Российской империи совместная жизнь в одном государстве с русскими ощущалась как историческая судьба.
Как же можно определить тип межэтнического общежития, который сложился в России? По всем признакам, в ней складывалась большая полиэтническая нация, но нация своеобразная, не соответствующая тем образцам и понятиям, которые были выработаны на Западе. Национально-государственная конструкция, созданная в России, обладала исключительной гибкостью и ценными качествами, которые не раз спасали страну. Но в то же время в ней имелись источники напряжения и хрупкости, был велик потенциал способной к мобилизации этничности (нациестроительство в Европе предполагало ослабление или удушение этничности, часто крайне жестокими методами).
После краха монархии в среде этнических элит стало преобладать стремление к «огосударствлению наций» — начался распад империи, вызванный не отпадением частей, а разрушением центра. Временное правительство, ориентируясь на западную модель либерально-буржуазного государства, разрушало структуры традиционной государственности России. Начался территориальный распад.
В ходе Гражданской войны рассыпанная империя была «пересобрана» на новой социально-политической основе — в форме СССР. В советской системе те принципы «семьи народов», на которых собиралась Россия, были укреплены и дополнены новыми экономическими, политическими и культурными механизмами. Важную роль в сборке страны сыграла единая общеобразовательная школа, давшая общий язык и приобщившая всех жителей СССР и к русской культуре, и к общему господствующему типу рациональности. Через русский язык все народы СССР подключились к универсальной мировой культуре и осуществили быструю и мягкую модернизацию.
Согласно переписи 1970 года, 76%, а по переписи 1979 года — уже 81,9% всего населения СССР свободно говорили по-русски или считали русский родным языком (советский народ был связан языком сильнее, чем нация США, где 14% населения вообще не говорит по-английски). Широкое использование русского языка сочеталось с сохранением языка своей национальности: в 1926 году свой родной язык сохраняли 94,2% населения, в 1970 году — 93,9% и в 1979 году — 93,1%. Это значит, что в СССР сложилась специфическая билингвистическая национально-русская культура.
Выросшая из русской культуры советская школа подключила детей и юношество всех народов СССР к русской классической литературе. Этого не могло обеспечить социальное устройство царской России. Другим агентом такого собирания стала Советская армия, через которую, начиная с 1930-х годов, пропускалась большая часть мужского населения (при этом в армии было принято направлять призывников на службу в отдаленные от их «малой родины» места). Полиэтническими поселениями стали в СССР крупные города, которые превратились в центры интенсивных межнациональных контактов.
Мощное объединяющее воздействие оказывали СМИ, задающие общую, а не разделяющую идеологию и общий тип дискурса (языка, логики, художественных средств и ценностей). С начала 30-х годов советская историческая мифология была нацелена на залечивание национальных ран и обид, накопившихся за время империи и революции, на пропаганду объединяющих ценностей.
Наконец, все этнические общности СССР были вовлечены в единое народное хозяйство. Оно изначально создавалось как экономическая система, которая позволила бы всем народам СССР избежать втягивания в капитализм — в начале XX века почти у всех народов России, и прежде всего у русских, было сильно ощущение, что в таком обществе жизнь для них станет невозможна (эти догадки, в общем, оказались прозорливыми).
Насколько эффективной была эта модель национально-государственного устройства, показала Великая Отечественная война, в которой впервые все народы на равных выполняли воинский долг. Подавляющее большинство нерусских народов приняли эту войну как свою Великую Отечественную.
* * *
Структурные отличия мировоззренческих матриц России и Запада определяли в Новое время не только расхождение их цивилизационных траекторий. Они вели и к потребности друг в друге. Несмотря на русофобию Запада, сильна была на Западе и тяга к России. Дж. Кейнс, работавший в 1920-е годы в России, писал (1925): «Ленинизм — странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, — религии и бизнеса… Чувствуется, что здесь — лаборатория жизни».
А Вальтер Шубарт написал в 1938 году: «Никогда еще Европа, даже во времена Рима цезарей, не была так далека от Востока и его души, как ныне в прометеевскую эпоху. Противоположность между Востоком и Западом достигла своего высшего напряжения, но столь же огромно и стремление к его изживанию… Как бы это ни показалось смелым, но с полной определенностью следует сказать: Россия — единственная страна, которая может освободить Европу и ее освободит, т. к. по отношению ко всем жизненным проблемам она занимает позицию, противоположную той, которую заняли все европейские народы».
Лекция 15 Россия как цивилизация. Часть вторая
Последние полтора века российское общество переживает цивилизационный конфликт. Он возник в процессе осознания России как цивилизации и то затихал, то обострялся. Его крайним выражением стала Гражданская война, вызванная столкновением двух альтернативных проектов русской революции. Затем он был «заморожен» историческим вызовом форсированного развития 1930-х годов и Великой Отечественной войной, а потом «ожил» с конца 1950-х годов, пробужденный XX съездом КПСС и «оттепелью». Его развитие в условиях общего мировоззренческого кризиса 1960-1970-х годов завершилось кульминацией перестройки, а затем и продолжившей ее реформы.
Изучение и систематизированное представление этого конфликта — срочная задача обществоведения. Без этого «среза» понимание происходящих в России процессов будет не просто ущербным, но и принципиально неадекватным.
Уже в начале перестройки чувствовалось, что речь идет о фундаментальном конфликте, о выборе двух альтернативных типов жизнеустройства. Дело не сводилось к конфликту идеологическому или формационному («капитализм — социализм»). «Прораб перестройки» Л. Баткин предупреждал: «Запад» в конце XX в. — не географическое понятие и даже не понятие капитализма (хотя генетически, разумеется, связано именно с ним). Это всеобщее определение того хозяйственного, научно-технического и структурно-демократического уровня, без которого немыслимо существование любого истинно современного, очищенного от архаики общества».
Понятие «истинно современного, очищенного от архаики общества» — цивилизационное, оно означает Запад. Россия не является «истинно современным, очищенным от архаики» обществом, она не принадлежит к западной цивилизации. Реформы в России стали огромной программой имитации Запада. Это была программа замены тех институтов и систем, которые были созданы и построены в собственной культуре, на институты и системы чужой цивилизации, в данном случае — Запада. Как показала история многих народов, такая «замена» чаще всего оборачивалась уничтожением местной культуры, а нередко и самого народа.
К. Леви-Стросс, изучавший контакты Запада с иными культурами, писал в «Структурной антропологии»: «Трудно представить себе, как одна цивилизация могла бы воспользоваться образом жизни другой, кроме как отказаться быть самой собою. На деле попытки такого переустройства могут повести лишь к двум результатам: либо дезорганизация и крах одной системы — или оригинальный синтез, который ведет, однако, к возникновению третьей системы, не сводимой к двум другим».
