И.Г. Яковенко (ныне профессор Российского государственного гуманитарного университета) дает такое определение России как цивилизации:
«Мы имеем дело с архаической, периферийной цивилизацией, в которой имеет место языческо-христианский синкрезис, причем языческое, как оказывается, доминирует, а христианское является лишь оформлением… Катастрофа не является чисто негативным явлением. Она оказывается фактором мобилизующим, она мобилизует общество и на какие-то мутации, и на какие-то осмысленные изменения, и кроме того, катастрофа позволяет поднять энергетический порог и перейти потенциальный барьер, который закрывает системообразующие структуры общества от случайных изменений. Чем мощнее катастрофа, тем больше шансов на изменение глубинных, традиционных оснований культуры и общества».
На заседании № 16 независимого теоретического семинара «Социокультурная методология анализа российского общества» под руководством А.С. Ахиезера, Москва, 17 декабря 1997 г.
Л. Куликов (на том же семинаре):
«Россия — некая гиперличность, такая же как США, Германия, Индия и т. д. Конечно, очень не хочется, чисто на эмоциональном уровне, принадлежать к цивилизации, у которой нет будущего. Россия — в той форме, в которой она сегодня существует, с ее архаичной культурой — не выживет».
Лекция 16 Типы общества. Часть первая
С самых первых этапов развития познавательной деятельности человека важным интеллектуальным инструментом стала классификация объектов. Она позволила внести порядок в хаос, которым было вначале нагромождение вещей и явлений. В чем-то сходные объекты человек объединял в один класс, которому давал обобщающее имя. Это не только резко сокращало число сущностей, которые приходилось держать в уме, но и давало основание для сравнительного анализа рещей — и внутри одного класса, и в сравнении с вещами других классов. Классификация сопряжена также с ошибками — и в соединении, и в разделении, а ошибки тоже стимулируют познавательный процесс.
В обществоведении, как и в любой другой сфере знания, тоже встает проблема классификации и типологии. Прежде всего это относится к самим обществам. Очевидно, что человеческие общества имеют много сходных черт и в то же время обладают важными различиями. На самых ранних стадиях этногенеза человеческие общности сплачивались, сравнивая себя с «иными», находя в них отличия, служащие «маркерами» своих и чужих. Девушек отдавали замуж в чужой род, устанавливая с ним отношения свойства; породненные общности соединялись в племя; родственные племена собирались в народ; в народе складывалось общество с усложняющейся структурой. Самосознание народа складывалось в отношениях с другими обществами и под их влиянием. И уже в древности была потребность составить образ этих иных обществ и по каким-то признакам сгруппировать их.
Эта проблема актуальна и сегодня — по тем же причинам, по которым для общества и страны важно определиться со своей цивилизационной идентичностью. Например, мы в России уже двадцать пять лет слышим непрерывные упреки в том, что у нас не сложилось гражданского общества. Что это такое, почему наше общество должно быть гражданским и какое оно сейчас, если не гражданское? Каковы критерии и признаки отнесения к тому или иному типу общества? Какая польза в причислении себя к тому или иному типу?
Если охватить интегрально гуманитарный обществоведческий дискурс перестройки и 1990-х годов, а позже дискурс «продолжателей» перестройки, то мы увидим, что в нем из множества суждений складывался именно типологический образ российского и советского общества. Этот образ критиковался и отрицался, ему был противопоставлен, как идеал, обобщенный образ какого-то другого общества, правильного, к которому наше общество должно было «перейти». Условно это называлось «Западом». Л. Баткин верно подчеркивал, что под «Западом» надо было понимать не конкретные страны и культуры, а «всеобщее определение истинно современного, очищенного от архаики общества». Речь шла именно о типе. От нашего общества требовали не улучшений той или иной стороны жизнеустройства, а перескока от одного типа к другому, подобно тому как электрон перескакивает с одной орбиты на другую, преображается, а не переползает.
Таким образом, философия российских реформ базируется на представлении о двух принципиально разных типах обществ. Уже тогда из мозаики желаемых и негативных характерных черт, которые описывали обществоведы и поэты перестройки, можно было составить два образа и понять, чего так страстно желают реформаторы. Это устранило бы много недоразумений и позволило бы в какой-то степени смягчить конфликт, создав рациональные основания для диалога. Но так не получилось, все мы связно выражались на языке формационных понятий, и сторонникам реформ пришлось сдвинуться к «борьбе за капитализм», хотя мало кто из них его желал. Более разумной, но совсем утопической, была концепция «антисоветских коммунистов», которые желали смены типа общества, но с перескоком в правильный марксистский социализм («советский социализм-мутант»).
Сейчас нам было бы полезно упорядочить ту типологию, которая в неявном и сумбурном виде сложилась за годы реформы в общественном сознании. На какой основе предлагается это сделать?
Как мы говорили, в Новое время законодателем в классификации культур, цивилизаций и обществ стал Запад. Другие народы с оговорками, но приняли разработанные на Западе понятия и методологию, критикуя их и дополняя. Россия не стала исключением. Она перенесла на свою почву и европейскую науку, и развитые в проекте Просвещения понятия и методы гуманитарного знания. Российская интеллигенция, и даже широкие слои менее образованных людей, долгое время пользовались классификацией обществ, выработанной в так называемом формационном подходе, в основном в рамках марксизма. Это был один из важных способов упорядочить представления об обществе.
Однако определять тип общества по признаку господствующей в нем социально-экономической формации (феодальное, капиталистическое, социалистическое) явно было недостаточно. Было видно, что Россия, Китай и Англия различны независимо от экономической формации. Следовательно, требовались и другие основания для классификации, помимо формационных. Они вырабатывались, во многом соответственно политическим задачам. Как уже говорилось, в Новое время в западной общественной мысли возникло различение двух образов жизни человека — цивилизованного и дикого. В пределах западной культуры человек живет в цивильном (гражданском) обществе, а вне этих пределов — в состоянии «природы». В международной конкуренции и психологической войне эта типология до сих пор действует.
XX век стал временем очень интенсивных и широких этнографических и антропологических исследований. Они привели к идее самого грубого и резкого разделения всего множества обществ на два типа — общество современное и общество традиционное. Во второй половине XX века это представление приобрело развитую форму. Смысл его таков: современное общество (модерн) возникло в Западной Европе на обломках традиционного общества Средневековья. Те культуры и цивилизации, в которых такой глубокой ломки не произошло, продолжали развиваться в условиях той или иной разновидности традиционного общества.
Возникновение на Западе общества нового типа было культурной мутацией колоссального масштаба. Она произошла в результате череды революций, слившихся в «Великую трансформацию». К. Поланьи, описывая процесс становления современного общества в Западной Европе, отмечал, что речь шла о «всенародной стройке», что главные идеи нового порядка были приняты народом. Он писал: «Слепая вера в стихийный процесс овладела сознанием масс, а самые "просвещенные" с фанатизмом религиозных сектантов занялись неограниченным и нерегулируемым реформированием общества. Влияние этих процессов на жизнь народов было столь ужасным, что не поддается никакому описанию. В сущности, человеческое общество могло погибнуть, если бы предупредительные контрмеры не ослабили действия этого саморазрушающегося механизма».
Таким образом, современное (гражданское, либеральное) общество изначально понималось как общество, присущее западной цивилизации. Традиционное общество — общество незападное. В ходе модернизации, т. е. освоения и переносе институтов модерна, традиционные общества приобретают многие черты современного общества, но «привитые» на ствол своей культуры. Например, проводят индустриализацию. Типичным примером является Япония.
Россия — более сложный случай, поскольку она сложилась как цивилизация на основе христианства, находилась с Европой в интенсивных отношениях и раньше других культур предприняла программу глубокой модернизации. Тем не менее и она, будучи до середины XX века преимущественно крестьянской страной, относилась к категории традиционных обществ. Сейчас, после быстрого послевоенного развития, многие российские обществоведы отрицают характер нашего общества как традиционного. Я считаю, что по главным признакам, гораздо более инерционным, нежели индустриальное хозяйство и городской быт, и советское, и нынешнее общество России продолжали относиться к категории традиционных, а в ходе нынешнего кризиса даже идет откат к архаическим институтам традиционного общества. Далее мы рассмотрим основания для такого утверждения.
