Согласно ответу из госдепартамента, «других записей этого разговора найдено не было»[967]. Однако КГБ подтверждает оба звонка. Доклад КГБ был направлен Шелепиным 31 октября в Центральный комитет КПСС. Первая часть доклада посвящена тому, как Клей охарактеризовал ситуацию президенту и обещал ничего не предпринимать до понедельника. Кеннеди спросил, что делают британцы и французы на пропускных пунктах. Клей всерьез ответил: «Французы... посыпают своих людей через пропускные пункты с военным эскортом. А англичане уже пятнадцать лет предъявляют удостоверения личности». В 23.00 Кеннеди порекомендовал «посылать только людей в униформе, пока мы не услышим нового от Томпсона». Генерал согласился и сказал: «Еще семь советских танков подъехали к пропускному пункту. Я думаю, мистер президент, что это игра на нервах». Кеннеди выразил уверенность, что у Клея крепкие нервы[968].
Около полуночи 27 октября на Фридрихштрассе было тридцать советских танков, однако наутро они стали разъезжаться. Нет ни одного документа, который объяснил бы, каким образом кризис был разрешен. По расхожей американской версии Клей и США «одержали внушительную победу»[969]. Однако победа американцев была скорее кажущейся, нежели реальной. 23 декабря восточногерманские пограничники потребовали, чтобы американские гражданские лица, сопровождавшие коменданта Берлина, генерал-майора Альберта Уотсона II — он ехал на встречу с представителями СССР в Карлсхорсте — предъявили свои удостоверения. Уотсон запретил им это сделать, и ему не разрешили въехать в Восточный Берлин. Он ответил тем, что не пустил полковника Андрея Соловьева, советского коменданта, в Западный Берлин. 30 декабря Соловьев заявил, что сожалеет о действиях американцев, однако не согласился с тем, что восточные немцы выполняли приказ[970].
Решение Уотсона не пускать советского коменданта в Западный Берлин стало причиной дипломатического скандала, продолжавшегося в 1962 году. Аппарат КГБ в Карлсхорсте докладывал 13 марта советскому руководству в Берлине о том, французский комендант Жан Лаком был замещен Эдуаром К. Тулузом из-за мягкой позиции Лакома в отношении американского коллеги. Французские власти были «недовольны действиями американцев, которые нарушили принцип «общей ответственности» и попытались командовать своими английскими и французскими союзниками». В докладе говорится, что когда американцы попросили генерала Тулуза не пускать советского коменданта во французский сектор, тот ответил отказом, заявив, что должен «доложить об этом во французское посольство в Бонне»[971].
Вопрос о положении коменданта оставался малопонятным до лета 1962 года, когда Советы вообще отменили пост советского коменданта. В очередном докладе КГБ от 7 сентября, основанном на информации источников «друзей» из MfS и аппарата в Карлсхорсте, сказано, что «упразднение советской комендатуры было с беспокойством встречено во властных кругах Западного Берлина»[972]. Тем временем гражданские американские чиновники продолжали посещать Восточный Берлин, однако предъявляли дипломатические паспорта.
Точка зрения американской администрации на то, чтобы и в дальнейшем отстаивать свои права в передвижении войск по автобану, была двусмысленной. В конце ноября в западной прессе появились статьи явно из советских источников, которые называли демонстрацию американцев «провокационной». С точки зрения самих американцев, они выполняли «рутинную работу, в соответствии с обычной практикой установленной в рамках их прав». Очень чуткий к разногласиям между западными союзниками КГБ направил Громыко и Центральному комитету доклад, где сказано, что Клей просил английского и французского комендантов последовать примеру американцев «в организации демонстративных перемещений войск по... автобану». Согласно докладу КГБ, его просьба была отклонена и теми, и другими. В целом доклад точно характеризует сложившуюся ситуацию. Президент Кеннеди изначально не хотел «дать Советам шанс разъединить союзников, свалив всю вину на провокационные действия американцев». Однако 9 сентября президент дал приказ продолжать движение по автобану, чтобы «у коммунистов не сложилось впечатление, будто они сумели запугать нас»[973].
Встречи министров США, Великобритании, Франции и ФРГ в Париже 10—12 декабря были последним крупным дипломатическим мероприятием 1961 года. На них обсуждалась возможность переговоров с СССР по берлинскому вопросу. Однако результативными их назвать было нельзя. Франция не желала переговоров с СССР, да и никто не мог проигнорировать тот факт, что советская позиция с 1958 года не изменилась[974]. Единственный доклад КГБ об этих встречах включает в себя отчет о речи Шрёдера, министра иностранных дел ФРГ, перед Советом НАТО в Париже в декабре 1961 года, о которой сказано, что она не выходила за рамки известных взглядов ФРГ на переговоры с Советским Союзом по Берлину и Германии[975].
Этот доклад не был прочитан до 28 апреля 1962 года. Но сам по себе он вряд ли мог повлиять на советский анализ отношений западных союзников, которые были очевидны на важных встречах в декабре. Доклад о совещании Совета НАТО тоже не сыграл важной роли в решении СССР всерьез покуситься в начале февраля на полеты западных самолетов в воздушных коридорах. Положение продолжало оставаться безвыходным.
К декабрю 1961 года то, что начиналось с колючей проволоки и цементных столбов, превратилось в уродливую и неодолимую преграду по всей секторальной границе, как и по границе Западного Берлина с территорией Восточной Германии. Западные берлинцы и представители союзников, остававшиеся в Берлине с послевоенных времен, были охвачены яростью и отчаянием не только из-за отвратительного сооружения из кирпича, цемента и колючей проволоки. Страшной была тишина на когда-то шумных улицах, днем нарушаемая лишь строительством очередной части стены, а ночью — автоматными очередями нервного пограничника, которому почудилось движение возле стены. Но хуже всего было полное отсутствие жизни в той части Восточного Берлина, что примыкала к границе. Даже те восточные берлинцы, кого можно было увидеть в отдалении, не смели поднять глаз в сторону стены, спешили прочь, боясь, что их примут за изменников[976].
Для того чтобы восточные немцы не прорывались через пропускные пункты на автомобилях или грузовиках, к концу года все эти пункты были укреплены цементными сооружениями, заставлявшими машины двигаться с черепашьей скоростью. Бранденбургские ворота также были перекрыты очень толстой и невысокой стеной, очевидно, сооруженной как помеха для танков. (Советские представители уверяли, что невысокая стена и газоны «украшают» вид на Бранденбургские ворота.) Тот год был очень холодным. Но будь даже теплее, Рождество не могло принести веселье в дома берлинцев по обе стороны стены: праздник стал болезненным напоминанием о родственниках и друзьях, с которыми нельзя было повидаться. Тем не менее, в знак солидарности с жителями Восточного Берлина, 'западные берлинцы поставили рождественские елки со своей стороны стены. Оглядываясь назад на события августа 1961 года, понимаешь, кто выиграл тот раунд.
Берлинская стена стала важной тактической победой КГБ, потому что удерживала БОБ на расстоянии от Восточной Германии, однако борьба за Берлин продолжалась много лет. Десятилетняя восточная политика Вилли Брандта увенчалась признанием ГДР западными странами, фактическим отклонением планов объединения и подписанием четырехстороннего договора, по которому Западный Берлин был признан отдельным субъектом. По иронии судьбы все эти изменения стали результатом усилий канцлера именно из социал-демократов. Начиная с Ленина и кончая Хрущевым, советские руководители отвергали социал-демократов как законных борцов за социальные и экономические перемены. Одобренная Андроповым инициатива встречи с помощником Брандта — Эгоном Бахром — легла в основу восточной политики и создала канал между Брандтом и Москвой, но была последней отчаянной попыткой навести мост над бездной, разделившей советскую ортодоксию и социал-демократию. То, что Брандт был отстранен от работы из-за ареста Гюнтера Гильома, шпиона в его администрации, засланного той самой восточногерманской разведкой, которую создал КГБ, кажется жалким последствием дипломатического прорыва.
Несмотря на новый дипломатический статус ГДР, ее жители были недовольны восточной политикой. Восточногерманская экономика испытывала постоянные трудности, хотя страна развивала особые торговые отношения с Западной Германией и была принята в Общий рынок. ГДР пришлось обменять узников из Западной Германии — многие из них явились жертвами войны разведок — на огромные суммы денег в твердой валюте. Позже, в последнее десятилетие советской власти, коммунистическая система в Восточной
