В один из дней он позвал Дебору со словами: «Дейл, иди сюда возьми деньги, Этель хочет, чтобы ты принесла ей содовой».
Войдя в дом Галена, Дебора увидела, что он лежит на кровати голый. Никогда прежде она не видела мужской пенис и не знала, почему он так напряжен и почему Гален потирает его. Она лишь чувствовала, что происходит что-то неправильное.
«Этель хочет упаковку содовой из шести банок, — сказал Гален Деборе, хлопая рукой по матрасу рядом с собой. — Деньги вот здесь».
Дебора, стараясь не глядеть на него, схватила деньги с кровати и рванула со всех ног. Она понеслась вниз по лестнице, уворачиваясь от попыток Галена схватить ее. Он бежал за ней голый и вопил: «Вернись, я еще не закончил с тобой, Дейл! Маленькая шлюха! Ну, погоди, я скажу твоему отцу!» Дебора убежала, что еще больше взбесило Галена.
Несмотря на побои и приставания, Гален был Деборе ближе, чем родной отец. Когда Гален не бил ее, то оказывал внимание и дарил подарки: покупал красивую одежду и водил угощать мороженым. В такие минуты Дебора делала вид, что он ее отец, а себя чувствовала нормальной маленькой девочкой. Однако после того как он гонялся за ней голый, все это обесценилось в ее глазах. В конце концов она сказала Галену, что больше не хочет никаких подарков.
«Я куплю тебе туфли, — сказал он, затем помолчал, поглаживая ее руку. — Не стоит беспокоиться. Я надену резинку. Не бойся, ты не забеременеешь». Дебора никогда не слышала о «резинке» и не знала, что такое «беременность». Она лишь понимала, что хочет, чтобы Гален оставил ее в покое.
Дебора начала работать, за небольшую плату протирая полы и гладя белье у чужих людей. После работы она старалась возвращаться домой одна, но Гален обычно подбирал ее на полпути и лапал в машине. Однажды, вскоре после двенадцатого дня рождения Деборы, он остановил машину рядом с Деборой и сказал ей садиться. Но она шла дальше.
Гален прижал машину к газону и заорал: «Лезь в машину, чертова девчонка!»
Дебора отказалась: «Зачем мне туда садиться? Я не делаю ничего плохого, на улице еще светло, и я просто иду по улице».
«Тебя отец ищет», — рявкнул Гален.
«Так пусть он сам и явится за мной! Ты делаешь с моим телом то, чего не должен делать, — закричала она. — Не хочу больше иметь с тобой дела. Господь дал мне достаточно разума, чтобы понять это».
Она побежала, но Гален ударил ее, схватил за руку, затащил в машину и удерживал всю дорогу. Спустя несколько недель, когда Дебора шла после работы домой с соседским парнем Альфредом Картером по кличке Гепард, Гален остановился рядом с ними и крикнул, чтобы она садилась в машину. Дебора отказалась, и он рванул по дороге, не жалея визжащих тормозов. Спустя несколько минут он опять остановился рядом с ней, но только на этот раз на пассажирском сиденье был Дэй. Гален выскочил из машины с криками и бранью, называя Дебору потаскухой. Схватив ее за руку, он втащил Дебору в машину и сильно ударил кулаком в лицо. Отец же только смотрел в ветровое стекло и не вымолвил ни слова.
Всю дорогу до дома Бобетты и Лоуренса Дебора рыдала, из разбитой брови сочилась кровь. У дома она выскочила, пулей пронеслась прямо к шкафу, где она пряталась, когда бывала расстроена, и плотно прикрыла за собой дверцу. Бобетта видела, как Дебора, плача, неслась по дому, заметила кровь на ее лице и побежала к ней. Дебора рыдала в шкафу, а Бобетта стучалась в дверцу и спрашивала: «Дейл, какого черта, в чем дело?»
Бобетта давно стала членом семьи и знала, что порой кузены и кузины вступали в связь друг с другом. Однако она ничего не знала о том, что Гален обижает Дебору, ибо та никогда никому об этом не рассказывала, боясь попасть в беду.
Бобетта вытащила Дебору из шкафа, схватила за плечи и сказала: «Дейл, если ты ничего не расскажешь мне, я ничего не узнаю. Пока что мне известно, что ты любишь Галена, как родного отца, но ты должна объяснить, что происходит».
Дебора рассказала Бобетте, что Гален ударил ее и что иногда в машине он заводил с ней грязные разговоры. Она не сказала о том, что он трогал ее, ибо была уверена, что Бобетта убьет Галена, и боялась, что, если он умрет, а Бобетта будет в тюрьме за убийство, то она, Дебора, лишится двух людей, которые заботились о ней больше всех на свете.
Бобетта понеслась к дому Галена и Этель, она вломилась в дверь, крича, что убьет их, если они еще хоть пальцем тронут кого-нибудь из детей Лаксов.
Вскоре после этого случая Дебора спросила Бобетту, что означает слово «беременная». Бобетта объяснила, затем обняла Дебору за плечи и велела ей внимательно слушать. «Я знаю, что и твои родители, и все кузены и кузины спали друг с другом, но ты никогда этого не делай, Дэйл. Кузены и кузины не должны заниматься сексом друг с другом. Этого не стоит делать».
Дебора кивнула.
«Пообещай мне, — добавила Бобетта, — что ты будешь сопротивляться, если они начнут приставать к тебе, и мне наплевать, если ты сделаешь им больно. Не позволяй им тебя трогать».
Дебора дала слово, что не позволит.
«Тебе просто надо учиться, — заявила Бобетта. — Не путайся с кузенами и не заводи детей, пока не вырастешь».
Дебора и не думала заводить детей в ближайшее время, но к тринадцати годам уже подумывала выйти замуж за того соседского парня, которого звали Гепард, — она надеялась, что Гален перестанет приставать, когда у нее будет муж. Еще она хотела бросить школу.
Как и братьям, Деборе всегда было трудно в школе — она не слышала учителя. Все дети Лаксов почти ничего не слышали, если только к ним не подходили совсем близко и не говорили медленно и громко. Но детей приучили молчать в присутствии взрослых. Поэтому они никогда не рассказывали учителям, что ничего не понимают. Никто из детей не осознавал свою глухоту, слуховых аппаратов у них не было.
Бобетта, услышав от Деборы, что та хочет бросить школу, сказала: «Садись впереди, если не слышишь. Делай как знаешь, но ты должна выучиться, ведь это твоя единственная надежда».
Дебора осталась в школе. Лето она проводила в Кловере. Дебора выросла, и кузены приставали к ней. Иногда они пытались затащить ее в поле или за дом. Дебора отбивалась кулаками и зубами, и вскоре кузены оставили ее в покое, но принялись насмехаться над ней и обзывать уродиной: «Дейл противная — противной родилась, противной и останется». Однако трое или четверо кузенов все же предлагали Деборе выйти за них замуж, но она лишь смеялась в ответ: «Парень, да ты сошел с ума? Это не игрушки, понимаешь? Какой ребенок от этого получится?!»
Бобетта сказала Деборе, что проблемы со слухом у нее и братьев возникли из-за того, что их родители были двоюродными братом и сестрой. Дебора знала, что у других кузенов рождались дети-карлики или дети, чей ум так и не развился. Не случилось ли что-то подобное с Эльси?
Дебора долго не знала о сестре. Когда, наконец, Дэй поведал ей об этом, то сказал лишь, что Эльси была глухонемой и умерла в больнице в возрасте пятнадцати лет. Дебора страшно расстроилась. Она настойчиво спрашивала, пытался ли кто-нибудь обучить ее сестру языку жестов. Оказалось, что никто и никогда.
Дебора умоляла Лоуренса рассказать о сестре, но он лишь обмолвился, что Эльси была красивой, и что ему приходилось везде таскать ее с собой, чтобы оберегать. Дебора не могла вместить в себя: раз уж Эльси не могла говорить, то она не смогла бы сказать «нет» парням, как это делала Дебора, и не смогла бы рассказать, случись с ней какая-нибудь беда. Дебора донимала Лоуренса просьбами поведать ей все, что он помнит о сестре и матери. В конце концов он так расстроился, что заплакал, и она перестала спрашивать.
Став постарше, Дебора, бывало, кричала и просыпалась по ночам с мыслями об ужасных вещах, которые могли происходить с ее сестрой и матерью. Она спрашивала Дэя и кузенов своих родителей: «Что случилось с моей сестрой? Какой была моя мать? Что с ней произошло?» Но Дэй каждый раз говорил лишь: «Ее звали Генриетта Лакс, и она умерла, когда ты была еще слишком мала, чтобы ее помнить».
16
«Проведут вечность в этом месте»
Когда я в первый раз встретилась с Кути, кузеном Генриетты, он рассказал мне, пока мы сидели и пили сок, что никто и никогда не заговаривал о Генриетте. Ни пока она болела, ни после ее смерти, ни теперь. «Мы не произносили таких слов, как рак, — сказал он. — И не перемывали косточки покойникам». По его словам, в семье уже так давно не говорили о Генриетте, что как будто ее и не было никогда на свете, а существовали только ее дети и эти клетки.
«Это странно, — сказал он, — но ее клетки живут дольше, чем память о ней самой».
И добавил, что если я хочу что-нибудь узнать о Генриетте, то мне нужно подняться выше по дороге и поговорить с ее кузеном Клиффом, с которым они росли вместе, как родные брат и сестра.
Когда я пришла по тропинке к дому Клиффа, он решил, что я — или свидетель Иеговы, или страховой агент, поскольку все навещавшие его белые люди были либо теми, либо другими. Он улыбнулся, помахал рукой и спросил: «Как дела?»
