С получением вероятного сведения, что у города Красного близь Гребли во время бегства французских воинов зарыты в землю два бочонка золотой монеты, заключающих не менее трехсот тысяч червонных, одолжаюсь донести об этом Вашему Сиятельству и распоряжений моих, сопровождающих данное открытие.
Писарь Мерлинской волости, польский дворянин Петрашкевич, который по секрету 4-го сего ноября сообщил Правителю (начальнику) Канцелярии моей, известному оному как близкий ему помещик в г. Красном и его Петрашкевича местопребывания его Польского Царства Дворянин Ковалевский, служивший при этих французах и находившийся при зарытии означенных бочонков, может указать место, содержащее оные. Сей час тот довел до моего сведения сие открытие. По распоряжению моему немедленно и Петрашкевич и Ковалевский при Губернском Чиновнике, Уездном Судье, Городничем и Стряпчем были допущены к поиску. Но расширение и возвышение плотины, которое получила она по очищению Губернии от неприятеля, затруднило точно указать место сокрытия бочонков, к тому положение сильно замерзшей и покрытой снегом земли затруднили поиск. (Неразборчиво) он нашел приметы и ручается с появлением весны найти сокровища двух бочонков.
Для охранения того места от всякого прикосновения я предписал командиру здешнего гарнизонного батальона учредить при нем надежный караул из Инвалидной стражи и строжайше предписать Городничему и указанному Стряпчему тщательно и неупустительно блюсти (неразборчиво) известного уже им места и в неприкосновенности к оному удостоверять меня ежемесячно. В этом случае побуждаюсь всепокорнейше просить содействия Вашего Сиятельства, дабы требуемый мною Военный Караул был устроен надежно и исправно выполнял свою обязанность.
В заключение не лишним считаю поднести в список отзыв Дворянина Ковалевского.
Губернатор (подпись неразборчива)".
Далее следовал и сам "список", иными словами, докладная господина Ковалевского, который явно в несчастливый час и, видимо, во время дружеской пирушки проболтался о кладе нескромному на язык Петрашкевичу.
"Список с объявлением дворянина
Польского Царства Ивана Ковалевского.
На сих днях объявил я дворянину Игнатию Петрашкевичу, что в городе Красном близ самого моста на дороге к городу Смоленску устроенному, положено золотой монетою два бочонка, из дивизии французского генерала Габерта за границу везенного, в последних числах Октября месяца 1812 г., почему Петрашкевич с дозволения Начальства и отыскивая деньги сип; но по неимуществу его и неудобству времени, от продолжения поисков отказывается, а потому прошу покорнейше Вашего Высокоблагородия, исходатайствовать у главного Начальства позволения, чтобы поиски сего золота, начатые в неудобное время Петрашкевичем, оставить до апреля месяца будущего года, и до того времени предписать Краснинской Градской и Земской полициям иметь строгий надзор, дабы никто из сторонниях немочь отыскать того золота в объявленном месте, помимо меня или его Петрашкевича, и притом прошу покорнейше заверить Главное Начальство, что истину моего объявления о сокрытии сих денег я утверждаю тем, что сам был при поклаже оных, ибо служил в то время во французской армии при оной кассе: и не имею слухов ни в городе Красном, ни в другом каком-либо месте, чтобы сей день они были уже вынуты и что все приметы мною кладенные сысканы по обликам их, я непременно надеюсь, что положенное при мне золото, и казна получит значительную часть денег сих. Подлинное подписано тако: к сему объявлению Дворянин Иван Матвеевич сын Ковапевский, а вместо его по личному прошению за неумением Российской Грамоты Губернский секретарь Федор Барадавкин руку приложил.
Подпись неразборчива".
Иван Матвеевич, сын Ковалевский, служил обычным войсковым кассиром в дивизии генерала Габерта. Скорее всего, он сам лично и руководил захоронением подведомственной ему кассы. Поэтому-то он довольно подробно помнил конкретное место, в котором были закопаны бочонки, и все последующие годы не терял надежды когда-нибудь извлечь их обратно. Получив в 1819 г. паспорт, позволяющий передвигаться по России, он приехал в тот самый город, вблизи которого были спрятаны бочонки. Но, приехав в Красный, он столкнулся с большими техническими трудностями. В те дни, когда ценности зарывались, и сам город Красный, и значительная часть прилегающих к нему земель была полностью оккупирована коалиционной армией Наполеона. Неприятельские колонны длительное время контролировали дорогу (Смоленск — Орша), идущую через город, а, следовательно, и мосты, выстроенные на них. Иными словами, даже в самый лютый мороз можно было отыскать возле одного из этих мостов разогретое бивуачным костром место и под покровом ночи зарыть оба бочонка с монетами. Сейчас же обстановка была совсем иная. Союзных французов не было и в помине, а по всем дорогам оживленно сновали одни россияне.
Почему же бочонки были зарыты в столь неподходящем месте? Ведь золото, в отличие от серебра и прочих трофеев, французы берегли и защищали до последнего. По весьма достоверным сведениям, полученным мною ранее, действительно серьезные потери золотой монеты и слитков начались у французов только на территории современной Белоруссии, да и то ближе к границе с Литвой. Впрочем, достаточно веских причин для экстренного захоронения данных бочонков могло быть множество. Пали от холода или картечи лошади кассового фургона, а новых взять было негде — вот вам самая распространенная причина неизбежной потери ценного груза в те безумные дни. Кроме того, тягловую силу могли запросто реквизировать из обозов в артиллерию или кавалерию, которые были жизненно необходимы французскому командованию для удержания города хотя бы в течение нескольких дней. Ведь нашими войсками делались самые решительные попытки устроить войскам Наполеона западню именно в данном районе.
А силы коалиционной армии были слишком сильно растянуты и двигались по заснеженной русской равнине, подвергаясь непрерывным атакам казачьих частей и отрядов партизан. Кстати, какую-то часть французов именно у Красного нашему командованию удалось-таки отсечь от основных сил. Так 3-й корпус маршала Нея был вынужден свернуть с основной трассы и выбираться из окружения обходными дорогами через Маньково, Мироедово, Нитяжи, Воришки и Гусиное.
Но продолжу рассказ о кассире Ковалевском. Приехав в город, он (наверняка памятуя о тех, с кем прятал золото) прежде всего занялся сбором городских слухов о случайно найденных местными жителями сокровищах. Но ни в трактире, ни на городском рынке ни о чем подобном не было и речи. Это был хороший признак, но кое-что было и плохо. Довольно быстро бывший кассир понял, что втихомолку достать золотишко ему вряд ли удастся. Место, где были спрятаны бочонки, к несчастью, было открытым со всех сторон, а следы, оставшиеся от лопат кассиров и солдат охраны, давным-давно замыты вешними водами и заросли луговой травой. Значит, ему необходимо было проводить довольно масштабные земляные работы у всех на виду, причем наверняка на общегородских или сельских общественных землях, чего какому-то приезжему поляку конечно же никто бы делать не позволил. К тому же он не знал грамоты и, скорее всего, по-русски разговаривал с большим трудом. Значит, чтобы достичь споен цели, ему нужно было найти в Красном или его окрестностях как минимум одного сообщника, причем желательно поляка и дворянина. С простыми крестьянами Ковалевский дел иметь наверняка не хотел, опасаясь, что при виде груды золота те разберутся с ним по-простому, с помощью лопаты или дубинки.
Такого сообщника судьба как раз и послала нашему кладоискателю в начале ноября 1819 г. И поляк, и дворянин. Живет неподалеку и знает все местные правила и порядки. Войдя в доверие к Игнатию Петрашевскому и хорошо угостив земляка в трактире, бывший кассир завел с ним разговор о тайной цели своего нахождения в городе. Но едва Игнатий услышал, на что намекает и что просит сделать его новый знакомец, то если и был пьян, то мигом протрезвел. Он тут же сообразил, что если он сейчас поддастся соблазну втихомолку организовать несанкционированные властями раскопки, то они оба рискуют запросто лишиться не только мифических монет, но и вообще всего своего имущества, а жизнь окончить где-нибудь на Нерчинской каторге. Времена при царском режиме были суровые, кругом царил жесткий порядок и нерушимая субординация. Предпринимать же столь рискованное дело, не испросив заранее разрешения как минимум у Смоленского губернатора, было смерти подобно, и поэтому он на следующий же день настрочил на Ковалевского приличествующий такому случаю… донос в полицию.
Реакция властей была мгновенной. Жандармы не только взяли под стражу Ковалевского, но и в присутствии самых важных городских чиновников служащие местного околотка повели его к указанной им во время допросов реке, чтобы тот непосредственно и точно показал им, где конкретно лежат утаенные денежки. Он явно никак не ожидал такого развития событий. Не успел он заикнуться своему же соплеменнику о богатейшем кладе, который при благоприятных обстоятельствах обогатил бы их обоих несказанно, как тут же оказался под арестом. Что теперь делать, как доверять людям? Единственно, что Ковалевский мог предпринять при столь неблагоприятном положении дел, так это нарочно указать совершенно не на то заветное место, а на иное, наверняка довольно далеко отстоящее от истинного тайника. Возможно, что на первом же допросе он поведал жандармам, что сокровища действительно были спрятаны им вблизи от города, но озвучил при этом название совершенно иной речки, нежели на самом деле. При этом он руководствовался элементарным желанием любой ценой уберечь ценности от разграбления посторонними. Он спешно выбрал в качестве дублирующего ориентира одно знакомое местечко, мимо которого он часто проходил во время прогулок по городу.
