Таким образом, предмет отношения испытуемого может изменяться, образуя в своих сочетаниях с объективными задачами как бы четыре ступени, которые и характеризуются, по-видимому, разными неврологически «уровнями построения» движения. В логической последовательности эти различные ступени образуют, применительно к серии предлагавшихся нами задач, следующий ряд: 1) рука, 2) движение, 3) пространственная цель, 4) предмет.
Отношение испытуемого к действию в условиях эксперимента всегда очень ясно видно по его внешнему поведению. Например, в задаче А2, объективно допускающей наибольшие различия, один из испытуемых раньше целиком отдается своим ощущениям, идущим от больной руки, и старается вовсе не смотреть на ее движение по экрану или смотрит на самую руку (1), затем он начинает следить за острием стрелки кинематометра, но уже не смотрит на руку (2); наконец, в задаче В он поднимает глаза к цели и фиксирует ее, как бы опережая движение руки (3).
Столь же ясно выражаются, с этой стороны, особенности действия и в случае направленности испытуемого на предмет-вещь в ситуации задачи В: в последнем случае уже с самого начала движения отчетливо видна готовность руки (кисти) к тому, чтобы взять предмет.
Итак, появление у разных испытуемых в условиях одной и той же задачи различных по своей характеристике движений не является случайным. Оно зависит от того, что в известных границах предмет действительного отношения испытуемого и предмет действия (непосредственная цель), объективно предполагаемый задачей, расходятся между собой, что и приводит к существующим изменениям всей структуры движения.
Это расхождение создается благодаря тому, что всякое отдельное действие зависит от той деятельности в целом, в которую оно включено и которая, в свою очередь, характеризуется своим ведущим мотивом. Каков мотив деятельности в целом, такова и направленность отдельного действия. Когда больной выполняет в трудотерапевтической мастерской ряд действий (распиливает доску, обстругивает ее и т. д.) – то эти его действия могут быть психологически совершенно различны в зависимости от того, в чем состоит ведущий мотив той деятельности, в которую они включены: заключается ли он, например, в том, чтобы скорее восстановить утраченную функцию, или в том, чтобы овладеть профессией столяра, или, может быть, в том, чтобы всячески подчеркнуть перед лечащим врачом свой дефект… Нужно при этом заметить, что в то время как действия складываются в самой мастерской или лаборатории, – так сказать, у нас на глазах, – мотивы деятельности формируются за пределами данной конкретной ситуации и вступают в нее в форме готовых, более или менее выраженных и устойчивых общих установок личности больного. Эти-то установки и создают возможность расхождения между отношением, объективно предполагаемым условиям данной задачи и действительным предметом отношения больного. Но в этом же расхождении заключаются и предпосылки для сдвига установок больного, для перестройки его деятельности в целом.
Так, например, установка больного на дефект извращает движение и снижает его объем в условиях задач с предметной целью, но осуществление действия в данных объективных условиях вместе с тем может иногда оказать сбивающее влияние на эту установку и коренным образом изменить мотивацию деятельности, а значит и ее смысл для больного.
Поэтому совершенно, конечно, небезразлично, в каких условиях протекают действия больного, насколько способны они определить его установки. В этом – принципиальное различие, например, между условиями трудоподобных действий и действий трудовых, между условиями такого производства, как, например, изготовление бумажных рамок, и условиями производства общественно-актуального продукта; следовательно, ни в коем случае нельзя рассматривать их только как различия чисто технические.
К этой важнейшей проблеме мы еще должны будем вернуться в другом контексте; здесь же мы можем ограничиться сделанными беглыми замечаниями, достаточными лишь для того, чтобы развить несколько дальше один из уже затронутых нами вопросов.
Выше, на основании полученных экспериментальных данных, мы указывали, что при подборе двигательных задач необходимо учитывать координационные особенности требуемых ими движений. Теперь, исходя из приведенного анализа, мы можем дополнить это положение следующим правилом:
Характер движения определяется не са мой по себе двигательной задачей и не самой по себе исходной установкой личности больного, а их конкретным соотношением в данном действии.
Так, например, вообще очень ценная установка больного на восстановление пораженной функции, которая при любом действии, совершаемом больной конечностью, делает предметом его действительного отношения собственное движение, в условиях трудотерапии парадоксально теряет свое положительное значение. Это объясняется тем, что при трудовых действиях – по крайней мере на основной стадии восстановления – гораздо более эффективной является установка на максимальную их продуктивность. Наоборот, на других стадиях восстановления и в других конкретных условиях, например, при некоторых лечебно-гимнастических упражнениях, эта же исходная установка может оказаться вполне адекватной задаче и наилучшим образом обеспечивающей ее выполнение.
При этом следует еще раз подчеркнуть, что то соотношение задачи и личностной установки больного, которое возникает в определенных конкретных условиях, является соотношением
динамическим и способно изменяться за счет сдвига исходной установки. Это достаточно отчетливо видно даже из материалов, характеризующих действия испытуемых в искусственных условиях нашего эксперимента, но особенно ярко это выступает в практике трудотерапии.
Глава II
Координация нарушенных движений
1
Принято думать, что в отличие от последствий ранения центральной нервной системы и ее функциональных заболеваний повреждение опорно-двигательного аппарата приводит лишь к нарушению работы механизмов, непосредственно осуществляющих движение. С этой точки зрения, периферические нарушения движений должны прямо отражать лежащий в их основе анатомический дефект костно-мышечного аппарата конечности, и, следовательно, могут быть исчерпывающе им объяснены. Считается поэтому, что при наличии доброй воли больного объем и сила движения пораженного органа на каждой данной стадии восстановления являются более или менее постоянными.
Однако такое понимание природы нарушения движения при поражении конечности, импонирующее своей ясностью и простотой, не соответствует ни экспериментальным, ни клиническим фактам. Наоборот, факты говорят о том, что один из важнейших «параметров» движения пораженной конечности – его объем – значительно изменяется у одного и того же больного в одном и том же опыте в зависимости от того, какое место занимают в афферентации данного движения сенсорные сигналы, идущие со стороны самой пораженной конечности.
Это обстоятельство и дало нам основание выдвинуть предположение, что всякая значительная реорганизация конечности, происходящая в результате ранения и последующего хирургического вмешательства, совпадающая к тому же периодом длительного отсутствия упражнения (искусственная или естественная «защитная» иммобилизация) создает, помимо анатомических препятствий к движению, еще и чисто функциональное снижение ее двигательных возможностей, которое как бы наслаивается на основную причину ограничения функции. Очевидно, это происходит вследствие того, что при этом совершенно неизбежно возникает деформация периферического «проприоцептивного поля» конечности. В результате то положение конечности и состояние ее двигательного аппарата, которое в норме вызывало одну систему проприоцептивных сенсорных сигналов, начинает теперь сигнализировать о себе существенно иначе. Такая деформация «проприоцептивного поля» (мы могли бы сравнить ее с деформацией зрительного поля при метаморфопсии) не может не приводить к сбиванию онтогенетически установившихся коррекционных автоматизмов. Естественно, что это имеет решающее значение для процесса реализации двигательного акта, так как эффекторные импульсы, пускающие в ход движение и управляющие им, должны быть совершенно точно соразмерены с конкретным состоянием костно-мышечной периферии. А это последнее возможно только при непрерывной афферентации, на основе которой и происходит требуемая «перешифровка», по выражению Н.А. Бернштейна, эффекторных стимулов.
Следовательно, если благодаря произошедшим в афферентационном поле сдвигам автоматизмы этой перешифровки сбиваются, то конечность неизбежно теряет свою управляемость и как бы «разучивается» выполнять требуемые движения. Это происходит в тем большей степени, чем больше тот удельный вес, который имеет в координации данного движения именно проприоцептивная его афферентация.
