717 Если бы человеческий дух от рождения был абсолютной tabula rasa[105], то этих проблем не существовало бы, потому что тогда в душе не было бы ничего иного, кроме того, что было ею приобретено или в нее вложено. Однако в индивидуальной человеческой душе имеется много такого, что никогда не было ею приобретено, поскольку человеческая душа изначально не есть tabula rasa, так же как любой человек не обладает совершенно уникальным и единственным в своем роде мозгом. Он рождается с мозгом, который является результатом развития бесконечных поколений предков. Этот мозг во всей своей сложности формируется у каждого эмбриона и, начав функционировать, непременно породит те же результаты, которые бесчисленное множество раз до него уже продуцировались в ряду предков. Вся анатомия человека является унаследованной, она идентична конституции его предков, и его организм непременно будет функционировать таким же образом, как и у предыдущих поколений. Поэтому вероятность возникновения чего-то нового, существенно отличающегося от прежнего, бесконечно мала. Следовательно, все те факторы, которые были существенны для наших близких и далеких предков в силу их соответствия унаследованной органической системе, будут существенны также и для нас. Они могут являться даже необходимыми и заявлять о себе в виде потребностей.
718 Не стоит опасаться, что я буду говорить об унаследованных представлениях. Я далек от этой мысли. Автономные содержания, или доминанты бессознательного, как я их называл, – это не врожденные представления, а врожденные возможности, даже потребности воссоздания тех представлений, которые с давних пор через них выражались. Разумеется, каждая религия на земле и каждое время имеют свой особый язык, который может бесконечно варьироваться. Однако если в мифологии герой побеждает дракона, рыбу или какое-нибудь другое чудовище, то это различие не столь существенно; фундаментальный мотив остается одним и тем же и является достоянием всего человечества, а не изобретением того или иного региона либо эпохи.
719 Таким образом, каждому человеку от рождения присуща сложная организация души, которая отнюдь не есть tabula rasa. Даже для самой дерзкой фантазии духовной наследственностью очерчены определенные границы, а сквозь вуаль самой необузданной фантазии мерцают доминанты, с древних времен свойственные человеческому Духу. Мы крайне изумляемся, обнаруживая, что фантазии душевнобольного порой почти идентичны фантазиям первобытного человека. Однако было бы гораздо удивительнее, если бы это было не так.
720 Я назвал сферу нашего психического наследия коллективным бессознательным. Содержания же нашего сознания все мы приобрели индивидуально. Если бы человеческая психика состояла из одного лишь сознания, в ней не было бы ничего, что не возникло бы исключительно в течение индивидуальной жизни. В этом случае мы напрасно искали бы какие-нибудь обстоятельства и влияния, стоящие за простым родительским комплексом. В конечном итоге все сводилось бы к отцу и матери, потому что они являются первыми и единственными фигурами, которые воздействовали на нашу сознательную психику. В действительности же содержания нашего сознания возникли не только благодаря воздействию индивидуального окружения; на них также влияло и располагало их в определенном порядке наше психическое наследие, коллективное бессознательное. Разумеется, образ индивидуальной матери впечатляющ, но это во многом объясняется бессознательной предрасположенностью, то есть наличием врожденного образа, обязанного своим существованием тому обстоятельству, что мать и ребенок всегда находились в симбиотическом отношении. Если мать в том или ином смысле не справляется со своими обязанностями, возникает ощущение потери, то есть ее несоответствия требованиям коллективного образа матери. Инстинкт здесь, так сказать, оказывается в проигрыше. Очень часто в результате возникают невротические расстройства или, по крайней мере, формируются определенные характерологические особенности. Если бы не существовало коллективного бессознательного, путем воспитания можно было бы достичь чего угодно: не нанеся вреда, превратить человека в одушевленную машину или взрастить идеал. Однако подобные попытки наталкиваются на жесткие ограничения, ибо доминанты бессознательного предъявляют почти невыполнимые требования.
721 Следовательно, если в случае с пациентом, страдающим невротической диспепсией, я должен точно охарактеризовать, что представляет собой это Нечто, выходящее за рамки личного материнского комплекса и вызывающее столь же неопределенную, сколь и мучительную тоску, то ответ будет звучать следующим образом: это коллективный образ матери, не конкретной матери пациента, а просто Матери.
722 Но меня могут спросить: почему этот коллективный образ вызывает такую тоску? Ответить на данный вопрос нелегко. Но если бы можно было непосредственно себе представить, чем является и что означает этот коллективный образ, который я, используя специальный термин, назвал архетипом, то тогда понять его действие было бы просто.
723 Чтобы это пояснить, я хотел бы привести следующее соображение: отношение мать-ребенок всегда является самым глубоким и самым важным из тех, что мы знаем; ведь какое-то время ребенок являлся, скажем так, частью материнского тела! Позже он на долгие годы остается неотьемлемой составляющей душевной жизни матери, и, таким образом, все, что приобретает ребенок, нерасторжимо слито с образом матери. Это верно не только для отдельного случая, но и подтверждается исторически. Это неотъемлемое наследие наших предков, жизненно важная истина, столь же непреложная, как взаимоотношения полов. Разумеется, архетип, коллективно-врожденный образ матери, обладает той же притягательной силой, которая побуждает ребенка инстинктивно цепляться за свою мать. С годами человек естественным образом отходит от матери, предполагая, что он больше не находится в примитивном состоянии, которое чуть ли не сходно с животным, а уже достиг определенной сознательности и вместе с тем определенной культуры – но не от архетипа, что столь же естественно. Если в жизни он руководствуется исключительно инстинктами, у него не будет выбора, так как свобода воли всегда предполагает наличие сознания. Его жизнь будет протекать по бессознательным законам, и он не сможет отойти от архетипа. Но если сознание все же действует, то сознательное содержание всегда одерживает верх над бессознательным, в результате чего возникает иллюзия, что при отделении от матери некто всего лишь перестал быть ребенком для этой конкретной женщины. Ведь сознанию известны лишь индивидуально приобретенные содержания, и поэтому оно знает только индивидуальную мать и не подозревает о том, что она вместе с тем является также и персонификацией архетипа, так сказать, «вечной» матери. Но сепарация от матери является удовлетворительной только в том случае, если это отделение также и от архетипа. Разумеется, то же самое касается отделения от отца.
724 Естественно, возникновение сознания и вместе с тем относительной свободы воли обусловливает возможность отступления от архетипа и тем самым от инстинкта. Это приводит к диссоциации между сознанием и бессознательным, в результате чего начинается ощутимое, а в большинстве случаев и весьма неприятное действие последнего, выражающееся в появлении внутренних бессознательных ограничений, проявляющихся в симптомах, то есть косвенно. В конечном итоге возникают ситуации, при анализе которых кажется, будто бы отделения от матери по-прежнему не произошло.
725 Хотя первобытный разум и не понимал этой дилеммы, он все же ясно ее ощущал и поэтому сопроводил переход от детства к взрослому возрасту крайне важными обрядами – ритуалами возмужания и посвящения в мужчины, имеющими вполне разумную цель – магическим образом осуществить отделение от родителей. Это мероприятие было бы совершенно излишним, если бы отношение к родителям тоже не воспринималось бы как магическое. Однако магическим является все, к чему причастны бессознательные влияния. Такие обряды имеют целью не только отделение от родителей, но и переход человека во взрослое состояние. Для этого нужно, чтобы не возникало тоски по детству, то есть чтобы требования ущемленного архетипа удовлетворялись. Это достигается тем, что внутренняя связь с родителями отныне замещается другой связью – с кланом и племенем. Чаще всего этой цели служат определенные клеймения тела, такие как обрезание и шрамы, а также мистические наставления, которые молодой человек получает в ходе обрядов инициации. Нередко такие обряды имеют откровенно жестокий характер.
726 Таким способом первобытный человек в силу неизвестных ему самому причин считает необходимым удовлетворять требования архетипа. Ему недостаточно простого отделения от родителей – ему требуется наглядная церемония, принимающая форму жертвоприношения тем силам, которые способны удержать молодого человека. Это ясно показывает нам силу архетипа: он заставляет первобытного человека противостоять природе, чтобы не оказаться в ее власти. Пожалуй, это является началом всей культуры, неизбежным следствием сознательности и предоставляемой ею возможности уклоняться от бессознательного закона.
