том, как я вернусь домой к сыну и мужу, если контактировала с коронавирусом и потенциально заражена.
Пока ждали решения, я продумывала план: надо изолироваться от семьи, но как? Позвонила маме, попросила забрать сына на ближайшие дни. Мужу наказала на несколько дней закупиться едой, ведь, если я заболею, выходить будет нельзя. Супруг героически заявил, что даже в этом случае он никуда уезжать не собирается и с гордостью разделит со мной тяготы совместной жизни. Как там, в горе и радости? Вот-вот.
Ожидание длилось целую вечность. Мимо проходили ничего не подозревающие люди, дождь барабанил по стеклу, как и час назад. Вокруг ничего не изменилось, но изменилось ощущение внутри. Смертельно опасная инфекция, уносящая жизни сотен тысяч людей, возможно, была среди нас. В этой самой машине.
Спустя еще бесконечность зазвонил телефон.
– Нам дали отмашку везти пациентку в ковидный госпиталь, разворачивайтесь. Передашь им все документы, что у тебя на руках. Позвони в отделение, пусть сделают запись, что документы переданы.
Ехали мы так же бесконечно долго. Пациентка по-прежнему волновалась, а я по-прежнему пыталась ее успокоить. В конце концов мы прибыли к воротам ковидария. Внутрь меня не пустили. Кто-то из персонала (в СИЗах [34] не разобрать) выскочил на улицу, отругал за никчемную защиту, забрал документы и пациентку. Сквозь приоткрытую дверь госпиталя виднелся совсем другой мир: холодный свет люминесцентных ламп, абсолютная тишина – лишь несколько человек снуют туда-сюда. Сколько там умерло людей? Сколько вымотанных невидимой заразой все еще борются за жизнь? Какая-то женщина высунулась наружу и захлопнула дверь.
Спустя несколько дней мы узнали, что коронавирус у нашей пациентки не подтвердился. Ее благополучно перевели в терапевтическое отделение.
Такой была моя первая личная встреча с COVID-19. Сколько ни готовься к работе со смертельно опасной инфекцией, никогда не будет достаточно. И да, это страшно. Надо быть глупцом, чтобы не бояться, чтобы не задумываться о последствиях и рисках. Но это была всего лишь, так сказать, «пробная» версия. Впереди ждали долгие месяцы настоящей войны с коронавирусом.
Эта история произошла в то время, когда коронавирус еще только набирал обороты, когда мы не умели за пять секунд облачаться в СИЗы и когда звонок из приемника с командой «готовьтесь» звучал как приговор. На тот момент у нас в отделении не было ни одного подтвержденного случая коронавируса, хотя пациенты с температурой и схожей симптоматикой поступали часто.
– Изолятор, кубик галоперидола [35], циклодол [36], быстро! – Заведующая только что поговорила с врачом приемного покоя. Нам ведут пациентку.
Я наспех надела СИЗ и побежала выполнять назначения. В ушах громко раздавался стук сердца. Тогда нам еще было страшно. «Обойдется. Снова все обойдется», – крутилось в голове.
Девушку привели «на вязках», но из-за психомоторного возбуждения она все равно умудрялась метаться, бросаться на окружающих, кричать что-то бессвязное. Что только не привидится нашим больным! Контакту не доступна. Настроение неустойчивое. Возбуждена, агрессивна, не дает провести необходимые манипуляции. Контролировать соматическое состояние нет возможности. Пациентку мы поместили в изолятор, назначения я выполнила. Спустя час девушка успокоилась, и я пошла проверить ее самочувствие:
– Лера, слышишь меня?
Лера не отвечала, устремив в пустоту отсутствующий взгляд. Ее нужно было покормить, ведь к этому моменту она не ела уже больше суток, и сделать это удавалось с большим трудом. Девушка просто «стекала» с рук, не могла сидеть и постоянно давилась едой. Температура – 38,6 и ползет вверх. ЧДД [37] давно за 20. Сатурация [38] – 96 %, держится. Что ж, состояние не критическое, хоть и все равно вызывает опасения.
Мне стало интересно, откуда у Леры такая яркая клиника, и я взяла ее историю болезни. Ничего не предвещало беды. Семейный анамнез не отягощен психическими заболеваниями. «Состояние ухудшилось в течение нескольких дней, когда впервые возникли бредовые идеи преследования, галлюцинации…» – значилось в сопроводительном листе. Нетипично. Напоминает дебют шизофрении, но это не он. Неужели из-за температуры? Так не бывает, слишком бурная реакция.
Я неоднократно подходила к этой пациентке, контролировала ее жизненные показатели, пыталась кормить.
На следующее утро я ушла домой, а Лера так и осталась лежать у нас. Состояние тяжелое, температура была стабильно высокой, незначительно сбивалась литической смесью [39]. Сатурация 95–96 %. Днем пришел мазок на коронавирус. Положительный. А спустя буквально пару часов девушка ушла в декомпенсацию. Ее срочно доставили в реанимацию при ковидарии, и дальнейшая ее судьба мне не известна.
К счастью, меня тогда COVID-19 обошел стороной: я не заболела, хоть и работала с ним нос к носу.
С ростом заболеваемости по стране росли шансы встретиться с COVID-19 и в нашей больнице. Периодически то тут, то там всплывали новости о том, что к нам поступил коронавирусный больной. Таких в экстренном порядке перенаправляли в ковидный госпиталь. Шли недели, и, несмотря на соблюдение всех мер предосторожности, инфекция начала расползаться по больнице. Тогда было принято единственно верное решение: открыть ковидное психиатрическое отделение, так как в соматических больницах «наших» пациентов принимали неохотно в виду непредсказуемости поведения и отсутствия необходимых условий для их содержания.
В ковидное отделение брали специалистов острых психиатрических отделений – как мужского, так и женского. Старшая медсестра спрашивала у нас, поедем ли мы работать с коронавирусом или переведемся в общепсихиатрическое отделение на время функционирования госпиталя. Решивших перевестись среди нас не оказалось.
Переезжали в другой корпус наспех. Одним днем переместили здоровых пациентов в другие отделения и учреждения, а тех, кто успел заразиться ковидом, перевезли в отдельный корпус. Поначалу все было непривычным: шестичасовые смены, СИЗы, работа сутки через сутки.
Постепенно все мы адаптировались к новым условиям. COVID-19 больше нас не пугал. Мы знали, как защититься и как вести себя, чтобы не заболеть. И все равно многие сотрудники болели, многие приносили инфекцию домой. К огромному сожалению, были потери и среди медперсонала, и среди их родственников. Это было страшнее всего.
Самой большой трагедией для больницы стала смерть заведующего одного из отделений. Он не работал лицом к лицу с инфекцией, но было очевидно, что в ковидном госпитале работать безопаснее, нежели в общих отделениях: у нас есть защита и мы точно представляли, с чем имеем дело. Заведующего знали все сотрудники, он много лет проработал здесь врачом. Я встречалась с ним на дежурствах, а мой одногруппник трудился под его крылом несколько лет – учился, перенимал опыт. Невосполнимая утрата, с которой не каждый из нас смог смириться.
Шло время.
