Удивительно, что этот разговор по центральному телевидению об эффекте Брэдли не спровоцировал эффекта Пигмалиона – так в социологии называется феномен превращения ожиданий в самореализующееся пророчество. (Пигмалион – герой древнегреческого мифа, скульптор, создавший из слоновой кости статую прекрасной женщины и силой своего желания вдохнувший в нее жизнь.) Как показывают исследования, если обсуждать прогнозы низкой явки избирателей, многие в самом деле не идут голосовать{63}.
За минувшие десятилетия было проведено множество исследований в области поведения человека, принятия решений и формирования поведенческих норм. Они свидетельствуют о склонности людей действовать в соответствии со своим или полученным с чьих-то слов представлением об общепринятом поведении. Точно так же мы перенимаем лексику или акцент. Если посетители лесных заповедников видят плакаты с призывами не красть окаменелое дерево, поскольку этим и так уже многие грешат, таких случаев становится только больше{64}.
Судя по всему, одного лишь роста информированности недостаточно, чтобы изменить поведение (возможно, к изменению отношения это не применимо). Вследствие манипуляций с выбором «по умолчанию» сдвигается поведенческая норма, а ограничения выбора не происходит. В книге 2008 года «Толчок к правильному выбору: здоровье, финансы и благополучие» (Nudge: Improving Decisions About Health, Wealth, and Happiness) специалист по поведенческой экономике Ричард Талер и ученый-правовед Касс Санстейн выступили за изменение социальных опций «по умолчанию» с целью большего соответствия общественным задачам. В качестве примера таких опций они называли личные сбережения и донорство органов. Как показало американское исследование в области личных сбережений, при трудоустройстве 30 % наемных работников принимают условия предлагаемого плана 401 (k)[5]. Если же по умолчанию предлагался противоположный вариант – отказ от плана 401 (k), – к этой программе присоединялись уже 80 % сотрудников (не лишаясь свободы выбора, поскольку для отказа от участия в программе сбережений требовалась простейшая пятиминутная процедура){65}. Если вариантом по умолчанию для участия в государственной программе донорства органов является изъявление согласия – нужно оформить свое желание стать донором, – уровень донорства значительно ниже, чем в обратном случае (когда нужно написать отказ). Если согласие приходится оформлять, желающих находится меньше. В Германии такое согласие написали только 12 % граждан, а в Австралии, где опция по умолчанию – оформление отказа, донорами являются 99 % населения. В определенных случаях можно достичь желаемого состояния общества и формирования новой поведенческой нормы, не ущемляя права граждан на выбор.
Как будет показано в этой главе, стыд – еще один действенный инструмент изменения решений и норм. К примеру, бойкот может принимать две формы: остракизм провинившейся компании на рынке и отрицательная реклама как способ пробудить чувство стыда. Вспомните автобусный бойкот в Монтгомери. Ассоциация благоустройства Монтгомери (Montgomery Improvement Association), основанная в 1955 году Мартином Лютером Кингом и Эдгаром Никсоном, сделала символом кампании Розу Паркс (секретаря общественного объединения). Первого декабря 1955 года она отказалась покинуть место в средней части автобуса и пересесть в хвост салона, на места «для черных», за что была арестована. Весь следующий год продолжался бойкот автобусных линий города со стороны чернокожих жителей (при поддержке таксистов-афроамериканцев, перевозивших их со скидкой). Наконец федеральный окружной суд принял решение о неконституционности расовой сегрегации в автобусах. В этот период Кинг разъяснял, что «целью ненасильственного сопротивления является не запугивание или унижение оппонента, а завоевание его дружбы и понимания. Участнику ненасильственного сопротивления приходится выражать свой протест путем отказа от сотрудничества или бойкотом, но он понимает, что отторжение и бойкот не есть самоцель. Это лишь средство пробудить в оппоненте чувство стыда»{66}. Стыд являлся одним из инструментов в борьбе за изменение поведенческой нормы – кому на каких местах сидеть в общественном транспорте, – а также за отказ от расовой дискриминации, нормы гораздо более общего порядка. В этой главе мы узнаем, как формируются и проводятся в жизнь общественные нормы и какую роль в том и другом случае может сыграть стыд.
Нормы бывают социальные, юридические, культурные, религиозные. Есть нравственные нормы, скажем уважение к престарелым, и традиционные, вроде использования столового серебра. Обрезание является нормой религиозной – для иудеев и мусульман, а в США еще и культурной. Ведущая правая рука – норма иного рода, биологическая: правшами являются около 90 % представителей человечества. Есть спагетти руками ненормально, но это не аморальность, а просто блажь. В формировании норм и принуждении людей к их соблюдению играет свою роль стыд.
Представление о самых ранних культурных нормах дают группы, сохранившие образ жизни доисторических предков. Антрополог Кристофер Бем изучил 53 племени охотников-собирателей, представлявшихся ему наиболее близкими по социальной структуре доисторическому периоду. Во всех них убийство и воровство были под запретом, неспособность к раскаянию и нанесение побоев соплеменнику оказались нарушением норм в 43 племенах, а неприятие агрессивности и жестокого обращения – в 34. Все эти социумы без исключения оказались эгалитарными – в них отсутствовали любые формы социальной иерархии, «большие шишки» с соответствующим поведением и политические союзы{67}. В общем, ничего интересного для реалити-шоу.
Не каждая новая норма формируется на основе требований морали. Развитие разных культур подчас идет весьма прихотливыми путями, сопровождаясь возникновением разрушительных для социума форм поведения{68}. Человечество знавало такие ритуалы, как сплющивание голов младенцев (этим занимались и неандертальцы), бинтование стоп, поедание тел умерших (вплоть до собственных детей) и уродование гениталий самыми невообразимыми способами.
Некоторые нормы разделяют все представители человеческого вида, но многие являются культурообусловленными и постоянно меняются, а значит, меняется и понятие стыда. На разных территориях, в разных группах существуют свои нормы. Я слышала от военнослужащего ВМФ США, что ни один моряк в жизни не пойдет под зонтом. Скандал с Моникой Левински оказался катастрофическим ударом по американской политике, но во многих других странах нечто подобное не вызвало бы такого резонанса. По воспоминаниям писательницы Элиф Батуман, одна московская пенсионерка по этому случаю заметила: «Ваш Клинтон – молодой мужик, здоровый и привлекательный! В чем проблема-то? Поглядите на нашего полумертвого Ельцина… Если бы оказалось, что он спит с молодой девчонкой, это был бы всенародный праздник!»{69}
По мере появления и исчезновения норм стыд вынужденно приспосабливается к изменениям. Уходит в прошлое норма – и то, что сопутствовало ей, перестает быть постыдным. Уже не стыдно быть матерью-одиночкой, поскольку с 1980‑х годов число замужних женщин снижается в каждом штате. В Мексике почти четверть домохозяйств состоят из одинокой женщины с ребенком. Однополые браки – свершившийся факт во многих западных странах (но в 38 африканских государствах они запрещены). В 2013 году объявила о самороспуске группа Exodus International, 37 лет пытавшаяся исправлять геев молитвой и психотерапией.
Итак, стыд очень тесно связан с нормами. А значит, не стыд – его переживание или акт пристыживания – следует считать причиной нашего дискомфорта. В действительности наш протест вызывает норма, к соблюдению которой пытается нас призвать стыд. Во многих частях света существует традиция похищения невесты, согласно которой мужчина силой увозит из родительского дома женщину, на которой хочет жениться. Стыд, который она сама и ее семья испытывали бы в случае ее возвращения после совращения (насильственного, предполагаемого, а в некоторых случаях и добровольного), часто заставляет ее остаться с похитителем. Однако первопричиной такого положения дел является не стыд – виновато общество, считающее похищение невесты нормой жизни.
Вопрос, как возникают нормы, почти не исследован. Если норма очевидна, возможно, ее породила склонность следовать примеру большинства. Увидев раковину, полную грязной посуды, человек скорее добавит свою тарелку, чем станет мыть ее{70}. Если вокруг бардак, то он и сам будет мусорить{71}.
Следовательно, иногда достаточно привлечь внимание к существующей норме – скажем, продемонстрировать, что другие подростки почти не пьют, а другие домохозяйства тратят меньше электроэнергии, – и масса, возможно, начнет меньше злоупотреблять спиртным и экономить электричество. Но что, если существующая норма нас не устраивает? Что, если мы видим: окружающие пьют как лошади и тратят энергию без счета? Тогда проблема не в том, чтобы убедить людей привести свое поведение в соответствие с действующей нормой, – нет, нужно заставить всех сократить потребление, то есть создать новую норму.
