Юнг признавал, что сила комплекса может вызвать патологические изменения в теле:
Возможно, что предрасположенность к dementia praecox обуславливает определенные непоправимые органические нарушения, такие, например, как образование метаболических токсинов [71].
Он неоднократно подчеркивал, что главным фактором, обусловливающим патологические ассоциации, служит не интеллект, а эмоции, и что «все аффективные процессы с большей или меньшей очевидностью связаны с физическими проявлениями». [72]
Если мы представим, что в нашем организме запускаются механизмы бегства или нападения, описанные Кэнноном в отношении мира животных, как прямая реакция или как реакция, запущенная ассоциацией, мы сможем соотнести такие бурные ответы с аффективными элементами комплекса, как его понимал Юнг. Он определял «комплекса как
скопление фантазий, которое вследствие своей автономности относительно независимо от центрального контроля сознания и в любой момент способно перечеркнуть или подчинить себе намерения индивида [73].
Когда комплекс имеет телесное проявление, это дает нам возможность непосредственного доступа к проблеме. Симптомы, наподобие описанных Хелен, когда страх или гнев внезапно раздували ее тело, являются результатом умышленного намерения со стороны бессознательного воспрепятствовать сознательному намерению индивида. «Демон», которого она переживает физически и психически, действительно «овладевает» ей, так как комплекс захватывает власть, потеснив ее сознательное Эго [74].
Сорок лет тщательных наблюдений привели Юнга к более глубокому пониманию взаимоотношений между психикой и сомой. Говоря о диссоциированном вторичном сознании, он подчеркивал, что оно не может пересечь порог Эго-сознания, потому что «представляет собой личностный компонент, который обособился от эго-сознания отнюдь не случайно, а в силу определенных причин» [75]. Одной из причин может быть вытеснение диссоциированного материала из-за его неприемлемости; другая возможность заключается в том, что диссоциированный материал никогда и не входил в сознание, поскольку восприятие его сознанием невозможно. Однако «в обоих случаях имеется достаточно энергии, чтобы сделать его потенциально сознательным, вторичный субъект действительно оказывает влияние на эго-сознание» [76]. Это воздействие проявляется символически в симптомах. В общем, эти мощные вытесненные содержания не вытеснены в истинном смысле, но, как боги примитивных народов, еще не стали осознанными.
Юнг понимал, что мы переживаем психический процесс независимо от его взаимоотношений с органической материей, но как психолога его интересовала вся совокупность этих переживаний. Эту совокупность он определил как «психоидную» [77]. Кроме того, Юнг считал, что бессознательное обладает своим собственным «сознанием», второй психической системой, сосуществующей с сознанием [78].
Психические процессы, которые мы можем наблюдать и переживать, связаны с телом, и тем самым они должны каким-то образом влиять на его инстинкты или быть результатами действия этих инстинктов. Цитируя Пьера Жане, Юнг делает заключение:
Инстинктивное начало управляет partie inférieure [79]функций [организма], тогда как partie supérieure [80]соотносится преимущественно с «психическим» компонентом. Partie inférieure оказывается относительно неизменной, непроизвольной составляющей, а partie supérieure — ее поддающейся изменению составляющей, подчиняющейся воле [81].
Представляется, что физиологический аспект, partiein-férieure, тесно связан с гормонами; его функция компульсивна по природе и поэтому называется «влечение». Психический аспект, partie supérieure, утратил свою компульсивную характеристику, он может быть произвольным и даже применяться наперекор инстинкту.
В психической сфере жизненная сила в нижнем пределе может быть освобождена от своей инстинктивной компульсивной формы, а в верхнем пределе, заряженная другими детерминантами, она, в конце концов, «перестает обусловливаться инстинктом в его изначальном смысле и приобретает так называемую «духовную» форму» [82]. Мотивирующая сила инстинкта существенно не меняется, но меняется форма ее проявления — она может выйти за рамки чисто биологической направленности.
Этот процесс можно наблюдать на примере соблюдения религиозного поста, когда отказ от пищи сопровождается духовными практиками. Без духовной мотивации человек, соблюдающий пост, почти наверняка будет страдать от сильной физической и психической тревоги. Но если пост воспринимается как обряд очищения, который подкрепляется духовной пищей, то тело и дух сближаются на новом уровне внутренней интеграции. Помрачение рассудка вследствие поста наблюдается у анорексичной девушки, которая решительно заставляет себя вызывать ритуальную рвоту вместо того, чтобы отдаться «кайфу», который она испытывает благодаря голоданию. Однако без духовной пищи дух и тело находятся в опасном разъединении.
Жизненная сила в конечном счете мотивируется инстинктом; по мнению Юнга, воля «не в силах подчинить себе инстинкт и точно так же не обладает властью над духом… Дух и инстинкт по природе своей автономны и в равной мере ограничивают сферу приложимости воли» [83]. С этой точки зрения,
…психическое представляет собой сущностный конфликт между слепым инстинктом и волей… Там, где господствуют инстинкты, начинаются психоидные процессы, принадлежащие к сфере бессознательного и не поддающиеся осознанию [84].
Сон Катрин о Змее
Сон Катрин (48 лет, 5,9 футов [85], 165 фунтов [86]), проходившей анализ во время проведения нашего исследования, покажет, насколько справедливы представления Юнга.
Катрин была очень успешна в своей профессиональной карьере, но ее состояние постепенно ухудшалось из-за регулярных приступов водянки, единственным лекарством от которой был сон. Этот симптом определяется как «повторяющиеся эпизоды отекания всего тела с удержанием воды в периоды стресса» [87]. Внешне водянка похожа на ожирение. Сон был таков:
Я жрица в храме. Вот-вот начнется празднество. Около потолка у задней стены камни образуют открытое пространство в форме креста. На алтаре я раскладываю розы — белые и розовые — так, чтобы они образовывали крест именно там, где сияющее сквозь стену солнце осветило бы их. Все подготовлено, кроме центральных цветов. Начинают прибывать люди; мы ожидаем жреца, который начнет церемонию.
Старик хватает мою руку и ведет меня вниз по древней каменной лестнице, покрытой мхом. Я не знаю этого места. Очень темно, но я могу различить грот, и воду, и огромную двадцатифутовую [88], черную, как смоль, змею возле водяного колеса (рисунок 1). Она резко машет головой вперед-назад в ритмичном движении, пытаясь ударить по перекладинам для того, чтобы колесо крутилось. Животное бессмысленно бьется в агонии, стараясь попасть по колесу, но не попадает по нему. Старик говорит: «Оно поставляет энергию для храма». Я делаю попытку подвинуть колесо к змее, но старик одергивает меня назад, и я понимаю, насколько она опасна.
Рис 1. Змея возле водяного колеса (оригинал выполнен сновидицей в цвете)
Я испытываю вину, потому что содержание храма в действующем состоянии, кажется, входит в мои обязанности жрицы. Эта проблема для меня непостижима. Церемонию приходится перенести, потому что молитвы не смогут достичь небес, пока колесо не закрутится вновь. Старик молча смотрит на меня.
Это был сон организованной, экстравертированной и высоко интуитивной женщины, хорошо адаптированной к коллективным религиозным ценностям, причем для нее характерно глубокое осознание своих собственных личных обязательств. Во сне она ответственна за заботу о храме, священном месте, который физиологически можно интерпретировать как ее тело. В partie supérieure все кажется готовым к явлению Бога. Свет сознания осеняет в форме креста на крест противоположностей — розовых и белых роз — цветов Афродиты, символизирующих физическую страсть, и Девы Марии, символизирующих духовную страсть.
Действие по созданию мандалы на алтаре не может быть полностью завершено, потому что, хотя все и кажется упорядоченным в личном и коллективном плане, под алтарем существует серьезная проблема. Мощная энергия кундалини отключена от трансформатора, передающего энергию в храм. Она либо вытеснила свои инстинкты, либо никогда не осознавала их.
