«Офицеры «опущенных» солдат тоже насилуют, но больше днем. Насилуют не открыто и не в Красном уголке, как иногда это делают «деды», а берут их к себе домой или в общежитие, помыть якобы полы или как будто выполнить хозяйственную работу на дому. <…> Но больше офицеры предпочитают насиловать солдат не из числа «опущенных». Этих солдат ничем не отмечают, и сослуживцы могут даже не знать, что их насилуют офицеры…» (Нарушения 1991: 11–13).
Внешне всё это очень напоминает фильм Пазолини «120 дней Содома». Но описанные подробности показывают, что система рассчитана не на гомосексуалов среди «дедов», а на гетеросексуалов: это им требуется, чтобы «опущенные» напоминали в своих лифчиках женщин. Также и Юрий Тимов (это псевдоним) в статье «Голубые в российской армии» отмечает гетеросексуальность насильников и связывает тягу к насилию с общей обстановкой бесправия, муштры, подневольного труда, нечеловеческих условий быта и отупляющей скуки. Один стройбатовец хвастался ему, как он «опускал» «солобо-на» в подвале. По этому поводу Тимов замечает: «Единственное развлечение для государственного раба в военной форме — «опустить» «солобона», хотя, как он признается, его больше устроила бы подруга» (Тимов 1995: 41). Гомосексуальные сношения служат здесь для привилегированных солдат заменой практически невозможных гетеросексуальных сношений, а одновременно секс тут оказывается средством демонстрации доминирования и агрессивности, средством унижения и средством установления власти. При такой практике он несомненно воспитывает в солдатах чувства садизма и мазохизма. Садизм, бьющая через край агрессивность — у «дедов», мазохизм и подавленность — у «опущенных».
По прикидке Тимова, «голубых» в российской армии должно быть 120–150 тысяч (из расчета 4–5 %), плюс бисексуалы и гетеросексуалы, не чуждые гомосексуальных зигзагов, — этих в несколько раз больше. Но если учесть реальную практику, то причастных к «голубому» сексу в армии окажется гораздо больше, чем «на гражданке». Ведь в некоторых частях восточных военных округов «поголовное изнасилование молодых было обычным ритуалом» (Тимов 1995:40).
Обращает ли эта практика гетеросексуалов в гомосексуалов — трудно сказать, соответствующие исследования не проведены. Скорее, вряд ли может оказать такое воздействие в массовом порядке. Демобилизовавшись, почти каждый возвратится к тому сексуальному поведению, которое ему присуще по природе. По его природе. Но несомненно, что многие еще не раз вспомнят те положительные эмоции, которые для них прочно ассоциировались с самоутверждением и доминированием, сопряженным с гомосексуальным насилием. Для тех, кто еще не определил свои склонности, сохранив юношескую пластичность, или кто бисексуален по природе, эта военная практика может тем более оказаться не без последствий. Во всяком случае — при оказии — решиться на гомосексуальные приключения будет для них проще. А опущенные открыли в себе анальный и оральный эротизм и, возможно, умение наслаждаться свободой от стыда, от долга и от воли.
Если Советская армия последних десятилетий, разъеденная «дедовщиной», по многим параметрам, в том числе по сексуальной практике, была очень близка к тюремно-лагерному обществу и к тому же в отношении сексуального поведения солдат плохо изучена, то надо обратиться к армиям других стран, чтобы составить себе представление о том, как вообще обычная, нормальная армия влияет на сексуальное развитие молодого человека, в частности на его сексуальную ориентацию. Надо надеяться, что в недалеком будущем наша армия станет похожа на другие армии, на армии цивилизованных государств, по обеспеченности и гражданским правам солдат. Как тогда будет в ней обстоять дело с сексуальными потребностями молодежи и формированием сексуальной ориентации? Устранит ли стимуляцию гомосексуальной ориентации искоренение дедовщины?
В некоторых частях и у нас дедовщины нет. Кроме того, и в условиях дедовщины те, кто выстоял и завоевал себе сносное положение, перестают ее замечать. Таким был уже упоминавшийся Лычев. Его после этого дедовщина уже не ломала. Можно использовать и эти материалы. В основном же показательны материалы из других стран.
Неплохо освещены в этом плане американские армия и флот. Есть несколько монографий, специально посвященных этой теме (Williams and Weinberg 1971; Berube 1990; Zeeland 1993; 1995; 1996; Shawver 1994; Zuniga 1994). Таким образом, накоплено достаточно наблюдений, чтобы можно было составить себе цельную картину. Хоть в американской армии дедовщина — чрезвычайная редкость, условия закрытого однополого общества, действующие в армиях повсюду, остаются. Если исключить дедовщину, то особенно схожи с нашими были условия в американских армии и флоте прежнего времени, времени Второй мировой войны, когда военная служба была всеобщей, на основе призыва молодежи.
Именно этому отрезку посвящена книга Аллана Берубе «Раскрытие под огнем: История геев мужчин и женщин во Второй мировой войне». Под раскрытием имеется в виду обнаружение гомосексуальности, выход геев на публику, обнародование того, что они скрывали. Законы, карающие гомосексуальность действовали в США, не были еще отменены (они и сейчас отменены не во всех штатах), но условия военного времени заставляли пренебрегать моральными догмами, если речь шла о мобилизации всех патриотических сил, способных воевать, против врага. А воевали геи неплохо — это было известно еще античной Греции.
Более того, их часто тянет в армию — одних привлекает сообщество молодых мужчин, других — возможность утвердить себя как мужчину. Они несут в армию свои проблемы, свои творческие потенции и свою энергию и нередко становятся лидерами и образцами для подражания. Я уже приводил большой список героев и полководцев.
Неоднократными скандалами на гомосексуальной почве прославилась немецкая армия. В начале века громкий скандал возник по поводу гомосексуальных приключений графа Эйленберга и генерала Мольтке — приближенных кайзера Вильгельма II. Судили и менее высокого чина — фон Гогенау. В начале нацистского господства Гитлер расправился со своей слишком сильной опорой — штурмовиками Рема, захватив их верхушку в разгар гомосексуальной оргии («ночь длинных ножей» — предмет знаменитого фильма Висконти «Гибель богов»).
У англичан в образец мужественности и воинской доблести превратился погибший в первой мировой войне молодой поэт Руперт Брук, красавец, чьи военные стихи подвигли многих юношей отправиться на фронт. Фотографии этого золотоволосого Аполлона стали буквально иконой в патриотической прессе. Уинстон Черчиль, тогда военный министр, писал, что Брук — это то, «чем благороднейшим сынам Англии надо бы быть в эти дни, требующие самых драгоценных жертв».
Но вот письмо Руперта Брука, написанное другу за три года до гибели и описывающее, как этот идол избавился от девственности в 22 года с еще одним другом. Это было 29 октября 1909 г. в школьном общежитии Рэгби.
«Несколько лет мы, Денам и я, время от времени обнимались и целовались и тискали друг друга, а в тот тихий вечер я погладил его в темноте, без слов, в меньшей из двух маленьких спален. <…> Я поздно пришел домой в тот субботний вечер. Ничего еще не было сформулировано в моем уме. Я нашел его спящим перед камином в час сорок пять ночи и отнес его в постель — спящим он был как ребенок. И сам я лег туда же. Мы обнялись и мои пальцы немного прогулялись. Его кожа была всегда очень гладкой. Помню, у меня была отчаянная эрекция. Он безвольно спал в моих руках. Я прокрался к себе в комнату и улегся в кровать, думая… <…> Я решил почти совершенно сознательно, что должен провернуть это дело следующей ночью. Видишь ли, я ведь не знал, как он это воспримет. Но я хотел получить удовольствие и, еще больше, увидеть, на что это похоже, и избавиться от позора (как я тогда думал) оставаться девственником.
На следующий вечер мы долго болтали в общей комнате у огня. Скоро моя голова была у него на коленях. Мы говорили о содомии. Он говорил, что в конечном счете считает это скверным… Мы разделись, поскольку было жарко. Плоть очень возбуждающе выглядит в свете огня. <…> Мы снова пошли в его спальню. Он забрался в кровать. Я сел на нее и говорил. Потом я улегся тоже. Потом мы погасили свет и разговаривали в темноте. Я пожаловался на холод и укрылся пуховым одеялом. Мой рассудок был, помню, почти полностью, абсолютно холодным и безразличным, учитывал продвижение и планировал следующий шаг. Конечно, я разработал общую схему заранее.
Мне было еще холодно, а ему нет. «Конечно, ты же в постели!» «Ну, забирайся сюда!» — последовало спровоцированное мною — о! без труда — его приглашение. Я тотчас влез. Мы охватили друг друга. <…> Волна, кажется нарастала. В подходящий момент я, как и планировал, говорю: «пойдем в мою комнату, там лучше…» Полагаю он понимал, что я имею в виду. Во всяком случае, он последовал за мною. В большой кровати было холодно; мы прижались друг к другу. Намерения стали простыми, но ничего еще не было сказано. Когда танец начался, я, погодя секунду, стянул с себя пижаму. Он всё время играл роль женщины. Мне пришлось раздевать его — снять с него пижаму за него. Тут уж — тело к телу, впервые для меня, ты знаешь. Я всё еще опасался его бегства от любого внезапного шага, а он, я думаю, стеснялся. Мы очень мало целовались, насколько помню, лицом к лицу. И я очень редко брался за его пенис. Мой он однажды потрогал своими пальцами, и это так бросило меня в дрожь, что он испугался. Но чередуя движения и стискивания, мы добрались до пика. Моя правая рука схватила его левую ягодицу, сжала ее и прижала его тело ко мне. Стал заметен запах пота. Вполне холодные мысли, помню, мелькали в моей голове: <…> «Надеюсь его эрекция в порядке» и тому подобное. <…> Наконец, волны страшно выросли, я утратил контроль над ситуацией. Я стал действовать силой, а он реагировал спокойнее, но постоянно. Наполовину под ним, наполовину на нем я кончил. Думаю, он кончил в тот же момент, хоть я и не уверен. Момент молчания, а потом он ускользнул в свою комнату, захватив свою пижаму. Мы пожелали друг другу доброй ночи. Было между 4 и 5 утра».
