Далее, эта замкнутость в себе служит развитию напряженной тревожности, чувства недоверия к себе и миру, и часто ведет к мазохистским склонностям как единственному способу пережить сильное возбуждение. Зачастую такая женщина предпочитает, чтобы муж устроил сцену и накричал вместо того, чтобы сохранять более нормальное и благоразумное поведение, потому что, по крайней мере, это хоть как-то может снять с нее бремя напряжения и страха; нередко такие женщины бессознательно провоцируют подобное поведение, чтобы избавиться от мучительного состояния эмоциональной нейтральности.
Далее описываются другие часто встречающиеся формы иррациональной любви, без анализа конкретных факторов детского развития, являющихся их источниками:
Форма псевдолюбви, которая нередко встречается и часто воспринимается (а еще чаще изображается в кинокартинах и романах) как «великая любовь», это любовь-поклонение. Если человек не достиг обретения чувства самостоятельности, осознания собственного «я» в плодотворной реализации собственных сил, он имеет склонность «преклоняться» перед любимым человеком. Он отчужден от собственных сил и проецирует их на любимого человека, которого почитает как summum bonum [54], воплощение любви, света, блаженства. Тем самым он лишает себя всякого ощущения собственной силы, теряет себя в любимом человеке вместо того чтобы обретать себя в нем. Поскольку обычно никто не может в течение долгого времени согласовывать свою жизнь с ожиданиями почитателя-идолопоклонника, то у того непременно наступает разочарование, и в качестве исцеления он отыскивает нового идола, и иногда так происходит циклически раз за разом. Что характерно для этого типа любви-поклонения, так это сила и внезапность любовного переживания на начальном этапе. Эта любовь-поклонение часто изображается как истинная, великая любовь; но хотя она, казалось бы, должна свидетельствовать о силе и глубине любви, на самом деле она обнаруживает лишь неутоленность и отчаяние поклоняющегося. Нет необходимости говорить, что нередко два человека относятся друг к другу с взаимным поклонением, которое иногда, в наиболее тяжелых случаях, представляет собой folie à deux [55].
Еще одну форму псевдолюбви можно назвать «сентиментальной любовью». Ее сущность в том, что любовь переживается только в фантазии, а не в реальных отношениях с другим конкретным человеком. Наиболее широко распространенная форма этого типа любви — это заместительное любовное удовлетворение, переживаемое потребителем кинокартин, журнальных любовных историй и песен о любви. Все неосуществленные желания любви, единства и близости находят удовлетворение в потреблении такой продукции. Мужчина и женщина, которых в отношениях с их супругами разделяет стена отчужденности, бывают растроганы до слез, сопереживая счастливой или несчастливой любовной истории, разыгрываемой на экране. Для многих пар видеть эти истории в кино — это единственный способ пережить любовь — не друг к другу, а вместе, в качестве зрителей «любви» других людей. Пока любовь существует как сон наяву, они могут соучаствовать в ней; но как только они возвращаются к реальности отношений двух реальных людей, — они становятся холодны.
Другой аспект сентиментальной любви представляет собой абстракция любви во времени. Пара может быть глубоко растрогана воспоминаниями о своей прежней любви, хотя когда их прошлое было настоящим, никакой любви не чувствовалось, — или фантазиями о своей будущей любви. Сколько помолвленных или молодоженов мечтают о блаженстве любви, которая придет в будущем, тогда как в тот момент, в котором они живут, уже начинают скучать друг с другом? Эта тенденция совпадает с общей установкой, характерной для современного человека. Он живет в прошлом или в будущем, но не в настоящем. Он предается сентиментальным воспоминаниям о своем детстве и своей матери или строит счастливые планы на будущее. Переживается ли любовь заместительно, как соучастие в выдуманных переживаниях других людей, переносится ли она из настоящего в прошлое или будущее, такая абстрактная и отчужденная форма любви служит наркотиком, который облегчает боль от реальности, одиночества и отчуждения.
Еще одна форма невротической любви состоит в использовании проективных механизмов для ухода от собственных проблем, сосредоточив внимание на недостатках и слабостях «любимого» человека. Индивиды ведут себя в этом отношении во многом как группы, нации и религии. Они прекрасно разбираются даже в малейших недостатках другого человека и пребывают в блаженном неведении относительно своих собственных — всегда поглощенные стремлением обличать или изменить другого человека. Если два человека делают это одновременно — как часто и бывает — то отношения любви превращаются в отношения взаимной проекции. Если я властен, или нерешителен, или жаден, я обличаю это в моем партнере, и в зависимости от моего характера желаю или исправить его или наказать. Другой человек делает то же самое — и таким образом оба успешно игнорируют свои собственные проблемы и потому не предпринимают никаких шагов, которые помогли бы им в их собственном развитии.
Существует еще и проекция своих собственных проблем на детей. Прежде всего, такая проекция нередко проявляется в желании чего-то для своих детей. В этих случаях подобное желание вызвано главным образом проекцией проблем собственного существования на существование детей. Когда человек чувствует, что он не в состоянии придать смысл собственной жизни, он старается обрести этот смысл в жизни своих детей. Но так можно ввергнуть в беду и самого себя, и детей. Себя — потому, что проблему существования можно разрешить только самостоятельно, а не при помощи посредника; детей — потому что у родителя могут отсутствовать те качества, какие необходимы для того, чтобы направить детей в их поиске ответа. Дети служат проективным целям и тогда, когда встает вопрос о расторжении несчастливого брака. Стандартный аргумент, используемый родителями в такой ситуации, это что они не могут разойтись, чтобы не лишать детей благ единой семьи. Однако всякое тщательное изучение показало бы, что атмосфера напряженности и несчастливости внутри «единой семьи» более вредна для детей, чем открытый разрыв — который, по крайней мере, учит их, что посредством смелого решения можно изменить непереносимую ситуацию.
Следует упомянуть здесь еще одну часто встречающуюся ошибку. А именно, иллюзию, что любовь обязательно означает отсутствие конфликтов. Так же как люди привыкли думать, что боли и печали надо избегать при любых обстоятельствах, так же они привыкли думать, что любовь означает полное отсутствие конфликтов. И они находят резоны в пользу этой идеи в том, что столкновения, которые они видят вокруг, оказываются лишь разрушительным взаимообменом, не приносящим ничего хорошего ни одной из сторон. Но истинная причина такого положения дел состоит в том, что для большинства людей «конфликты» служат всего лишь попытками избежать действительных конфликтов. Это скорее несогласие по незначительным и поверхностным вопросам, по самой своей природе не поддающимся прояснению или разрешению. Действительные конфликты между двумя людьми служат не сокрытию или проекции, а переживаются на глубоком уровне внутренней реальности, из которой они и исходят, и такие конфликты не разрушительны. Они ведут к прояснению, они производят катарсис, из которого оба человека выходят обогащенными знанием и силой. Это заставляет еще раз подчеркнуть то, о чем говорилось выше.
Любовь возможна, только если два человека связаны друг с другом центрами своего существования, а, значит, каждый из них чувствует в самом себе центр своего существования. Только в таком «центральном переживании» состоит человеческая реальность, только здесь жизненность, только здесь основа любви. Любовь, так переживаемая, это постоянная включенность, это не состояние неподвижности, а состояние движения, роста, работы сообща; даже наличие гармонии или конфликта, радости или печали оказывается второстепенным на фоне фундаментальной значимости того факта, что каждый из двух людей ощущает всю полноту собственного существования, что в единстве друг с другом каждый из них обретает себя, а не теряет. Есть только одно доказательство наличия любви: глубина отношений, жизненность и сила каждого из любящих — это плод, по которому узнается любовь.
Как автоматы не могут любить друг друга, так не могут они любить и Бога. Разложение любви к Богу достигло той же степени, что и разложение любви к человеку. Этот факт разительно противоречит идее, что мы в данное время являемся свидетелями религиозного ренессанса. Ничто не может быть дальше от истины. Мы — свидетели возврата (пусть и с некоторыми исключениями) к идолопоклонскому понятию Бога и превращения любви к Богу в отношение, соответствующее структуре отчужденного характера. Возврат к идолопоклонскому понятию Бога вполне очевиден. Люди тревожны, у них нет ни принципов, ни веры, они не видят для себя другой цели кроме движения вперед; поэтому они продолжают оставаться детьми, надеяться, что мать или отец придут к ним на помощь, когда эта помощь потребуется.
