Как фрейдовская концепция любви описывает опыт самца-патриарха в условиях капитализма XIX века, так салливэнское описание передает опыт отчужденной, сформированной рынком личности XX века. Это описание «эгоизма вдвоем», эгоизма двух людей, объединившихся на почве общих интересов и вместе противостоящих враждебному и чуждому миру. Такое описание близости, в принципе, применимо к чувству любого слаженного сотрудничества, в котором каждый «приспосабливает свое поведение к выраженным потребностям другого человека ради общих целей» (показательно, что Салливэн говорит здесь о выраженных потребностях, в то время как любовь предполагает у двух людей реакцию именно на невыраженные потребности).
Любовь как взаимное сексуальное удовлетворение и любовь как «слаженная работа» и убежище от одиночества — это две «нормальные» формы разложения любви в современном западном обществе, социально моделированной патологии любви. Существует много индивидуальных форм патологии любви, приводящих к осознаваемому страданию, и их причисляют к неврозам как психиатры, так и все увеличивающееся число неспециалистов. Некоторые из наиболее часто встречающихся форм кратко описаны в следующих примерах.
Основу невротической любви составляет то, что один или оба «любящих» остаются привязанными к образу одного из родителей, и, уже будучи взрослыми, переносят на любимого человека чувства, ожидания и страхи, которые испытывали по отношению к отцу или матери; эти люди так и не освободились от принципа детской зависимости и, став взрослыми, ищут воспроизведения этого принципа в своих любовных требованиях. В таких случаях человек остается в смысле чувств ребенком двух, или пяти, или двенадцати лет, хотя интеллектуально и социально он находится на уровне своего хронологического возраста. В наиболее тяжелых случаях эмоциональная незрелость ведет человека к нарушениям социальной дееспособности; в менее тяжелых случаях конфликт ограничивается сферой интимных личных отношений.
С учетом нашего предыдущего обсуждения личностных ориентаций на образе матери или отца, следующий пример этого типа часто встречающихся сегодня невротических любовных отношений касается мужчин, чье эмоциональное развитие осталось на стадии детской привязанности к матери. Это мужчины как бы так никогда и не отделившиеся от матери. Они все еще чувствуют себя детьми, жаждут материнской опеки, любви, тепла, заботы и восхищенья; жаждут безусловной материнской любви, любви, которая дается по той лишь причине, что они в ней нуждаются, что они — дети своей матери, что они беспомощны. Такие мужчины часто бывают нежны и обаятельны, когда стараются возбудить в женщине любовь к себе, и даже после того, как сумели этого добиться. Но их отношение к женщине (как, по сути, и ко всем другим людям) остается поверхностным и безответственным. Их цель — быть любимыми, а не любить. В мужчине такого типа обычно много тщеславия, более или менее прикрытого грандиозными идеями. Если они находят подходящую им женщину, они чувствуют себя уверенными, на вершине мира, и могут проявлять много нежности и обаятельности; вот почему такие мужчины часто производят столь обманчивое впечатление. Но когда, по прошествии некоторого времени, женщина перестает удовлетворять их фантастическим ожиданиям, начинаются конфликты и обиды. Если женщина не всегда выражает восхищение, если она претендует на самостоятельность, если она хочет быть любима и окружена вниманием, и в крайних случаях, если она не согласна прощать его любовные связи с другими женщинами (или даже проявлять к ним восторженный интерес), то мужчина чувствует себя глубоко задетым и разочарованным и обычно оправдывает это чувство тем, что женщина «не любит его, эгоистка или подавляет его». Все, что не согласуется с отношением любящей матери к своему очаровательному ребенку, расценивается как доказательство отсутствия любви. Такие мужчины обычно принимают за истинную любовь свое нежное поведение, свое желание нравиться, и потому приходят к выводу, что с ними обходятся совершенно несправедливо; они воображают себя великими любовниками и горько сетуют на неблагодарность своих любовных партнерш.
В редких случаях такая ориентированная на мать личность может прожить без каких-либо тяжелых расстройств. Если мать в самом деле «любила» ребенка, не в меру опекая его (возможно, будучи властной, но не оказавшей при этом пагубного воздействия), если такой человек нашел жену того же типа, что и мать, если его дарования и таланты позволяют ему использовать свое обаяние и возбуждать восхищение (как иногда случается с удачливыми политиками), он оказывается «хорошо приспособленным» в социальном смысле, так никогда и не достигнув более высокого уровня зрелости. Но при менее благоприятных условиях — а это, естественно, случается чаще — его любовная, а то и социальная жизнь, приносит ему серьезные разочарования; когда такой человек предоставлен сам себе, возникают конфликты, зачастую напряженная тревога и депрессия.
В более тяжелой форме патологии фиксированность на матери бывает глубже и иррациональнее. На этом уровне желание состоит не в том, чтобы, образно говоря, вернуться в материнские заботливые руки или к материнской кормящей груди, а в том, чтобы вернуться в материнское всеприемлющее — и всеуничтожающее — лоно. Если сущность психического здоровья заключается в том, чтобы выйти в мир из материнского лона, то сущность душевной болезни — в том, чтобы быть принятым в лоно; вернуться в него обратно — и так избавиться от жизни. Этот вид фиксации обычно встречается в отношении к матерям, которые связывают себя со своим ребенком поглощающе-разрушительным образом. Иногда во имя любви, иногда во имя долга они хотят удержать своего ребенка, юношу, мужчину при себе; он не должен дышать иначе, как через нее, не должен любить иначе, как на поверхностном сексуальном уровне — унижая всех других женщин; он должен быть не свободным и независимым, а вечным калекой или преступником.
Таким предстает отрицательный аспект материнского образа — разрушительный, поглощающий. Мать может дать жизнь и может забрать жизнь. Она та, кто возрождает, и та, кто уничтожает; она может творить чудеса любви — и никто не может причинить больше боли, чем она. В религиозных образах (таких как индуистская богиня Кали) и в символике снов часто можно обнаружить оба этих противоположных аспекта матери.
Другую форму невротической патологии находим в тех случаях, где главной является привязанность к отцу.
Это случаи, когда мать холодна и равнодушна, отец же (отчасти вследствие холодности своей супруги) сосредотачивает все свои чувства и интересы на сыне. Он — «хороший отец», но в то же время он авторитарен. Будучи доволен поведением сына, он хвалит его, дарит подарки, бывает чуток; когда же сын вызывает его недовольство, отец отстраняется или бранит. Сын, для которого отеческая любовь — единственная, какая у него есть, становится по-рабски привязан к отцу. Его главная цель в жизни — угодить отцу, и когда это удается, он чувствует себя счастливым, уверенным, довольным. Но когда он допускает промахи, терпит неудачу, или оказывается неспособен угодить отцу, он чувствует себя обескураженным, нелюбимым, отвергнутым. В последующей жизни такой человек будет стараться найти отцовский образ в ком-либо, к кому привяжется как к отцу. Вся его жизнь становится чередованием взлетов и падений, в зависимости от того, удается ли добиться отцовской похвалы. У таких людей социальная карьера часто бывает очень успешной. Они честны, надежны, усердны — при условии, что человек, избранный в качестве отцовского образа, понимает, как ими управлять. Но в своих отношениях с женщинами они остаются равнодушными и отстраненными. Женщина не представляет для них центрального значения; они обычно относятся к ней с пренебрежительной снисходительностью, зачастую маскируемой под отеческую заботу о маленькой девочке. Поначалу они могут произвести на женщину сильное впечатление своими мужскими качествами, но разочаровывают, когда женщина, которую взяли в жены, открывает, что ей выпало играть второстепенную роль, а первостепенной для мужа является привязанность к тому человеку, в каком в данное время он видит отцовский образ; случается, правда, что и жена остается привязанной к своему отцу — и тогда она счастлива с мужем, который относится к ней как к капризному ребенку.
Более сложен такой вид невротического расстройства в любви, какой основан на ином виде родительской ситуации — когда родители не любят друг друга, но слишком сдержанны, чтобы ссориться или проявлять какие-либо знаки неудовольствия. При этом отстраненность не позволяет им быть непринужденными в своих отношениях к ребенку. Маленькая девочка живет в атмосфере «корректности», которая не допускает близкого контакта с отцом или матерью, и потому оставляет девочку в растерянности и страхе. Она никогда не знает, что родители чувствуют или думают; в этой атмосфере всегда присутствует элемент неопределенности, таинственности. В результате девочка уходит в свой собственный мир, в мечты наяву, остается отстраненной и сохраняет ту же установку в своих позднейших любовных отношениях.
