Можно возразить, что необоснованно думать о контрпереносе в этой связи, что может быть вполне достаточно говорить о характерологических особенностях, которые могут становиться источниками контрпереноса в специфических взаимоотношениях. Я полагаю, что это возражение проистекает от предпочтения традиционных концепций характера и контрпереноса; эти концепции уже и более отщепленные друг от друга, чем те, которые я считаю более полезными. Первое отличие, которое будет здесь рассматриваться, состоит в том, что традиционно на контрперенос смотрели с неодобрением, тогда как при более широком использовании, проложенном кляйнианскими теоретиками объектных отношений, контрперенос — повседневно ожидаемый феномен, в котором воздействие бессознательных движущих сил внутреннего мира всегда может быть распознано психоаналитическими средствами. Следовательно, приписывание контрпереноса Фрейду, по-видимому, вовсе не означает возложение на него вины, а, скорее, означает его честное рассмотрение, как, в принципе, не отличающееся от рассмотрения кого-либо иного, занятого в аналитической работе.
Второе отличие имеет отношение к характеру. Хотя не существует единого определения термина "характер", традиционно он используется для описания тем или иным образом совокупности стабильных и взаимосвязанных черт или способов действия (более широко определяемых); это совокупность, которая может быть проанализирована как компромиссные образования, составленные из наклонностей ид, эго и суперэго. По контрасту, с точки зрения объектных отношений, характер будет иметь отношение к предпочитаемому паттерну поведения, обычным, реальным и воображаемым отношениям с другими; эти паттерны поведения все еще могут анализироваться как выражающие стойкие аспекты движущих сил внутреннего мира.
Принимая во внимание два этих отличия, можно продолжить размышления по поводу обобщенных или характерологических контрпереносов. Такой способ мышления был одобрен и успешно использовался много лет тому назад, хотя и не в точно таких же терминах, Анни Рейх (1951). В своем соединении типов контрпереноса она намеревалась подчеркнуть, как характерологический контрперенос неизбежно пронизывает работу каждого аналитика по причине: ее или его характерной жизненной истории конфликта, компромиссного образования, сублимации и являющихся результатом этого способов отношений к другим людям.
На этой основе я высказываю предположение, что в случае Фрейда мы сталкиваемся с характерологическим контрпереносом по отношению к самому контрпереносу. Он рассматривал контрперенос таким образом, который отражает идеализацию здравого рассудка, подкрепленного некоторыми моралистическими учениями; эта точка зрения приводит к большему акцентированию границ возможностей сферы рационального контроля, чем это может быть подтверждено психоаналитическим опытом. Такое акцентирование само может указывать на то, что чрезмерная оценка рациональности коренится в бессознательном конфликте. Вот почему в данном месте мы слышим отголоски того, что я ранее рассматривал как последствия топографической ориентации Фрейда, такие, как его с нажимом вводимые предположения, что сознание может быть эффективно в борьбе с сопротивлениями.
Хотя многие современные аналитики продолжают принимать проблематично узкую и негативную позицию Фрейда к контрпереносу, представляется правильным сказать, что в современном психоанализе для аналитиков характерна тенденция подходить к изучению контрпереноса более широко и позитивно. В определенной степени они используют контрперенос как способ перехвата бессознательно разыгрываемых сообщений пациента. Здесь они действительно следуют совету Фрейда аналитикам в другой из его работ по технике (1912, 115, 116): "Направь свое бессознательное к бессознательному анализанта в понимании того, что это более лучший инструмент для получения информации об анализанте, чем сфокусированное, сознательное внимание". Однако современное расширение совета Фрейда идет еще дальше; теперь аналитики также внимательно прислушиваются к собственным эмоциональным реакциям на анализанта как содержащим полезную информацию об анализанте. Фрейд не развил свои рекомендации вдоль этой линии, и я считаю, что мы должны быть особенно благодарны кляйнианской школе анализа объектных отношений за то, что они это сделали (см., например, Хейманн, 1950; Рэкер, 1968; Сегал, 1986; Джозеф, 1989).
В наше время контрперенос рассматривается как важный элемент также и в другом отношении. Эта точка зрения также сходна с фрейдовской, хотя и не идентична ей. Современные аналитики склонны постоянно опасаться возможности быть спровоцированными непосредственными чувствами анализанта. Они не считают себя свободными от отыгрывания собственных конфликтных желаний в том, как они проводят каждый анализ. Что касается в особенности любви в переносе, мужчины-аналитики будут опасаться того, что могут разжигать желания женщины-анализанта. Им уже известно много причин, по которым они могут это делать — для избегания проблем агрессии; участвуя в компенсирующих вину усилиях посредством романтизации данной связи; пытаясь очаровать женщину или добиться над ней господства для укрепления собственного падающего самоуважения; для недопущения осознания того, что они имеют дело с анализантом, который в данное время эмоционально глух; или для недопущения осознания материнского переноса анализанта посредством подогрева гетеросексуального, явно отцовского переноса. Мне кажется, что мужчины-аналитики часто прибегают к контрпереносу на эту упомянутую последней провокацию. Как я попытаюсь доказать позднее, это также могло произойти с Фрейдом.
Однако я уже указывал на то, что Фрейд в своих трудах не приближался к этой сложной концепции контрпереноса. Он был привержен развитию и мощной защите своего представления об аналитике как об ученом-целителе и нравственном человеке, объективно наблюдающем образцы иррациональности и индуктивно приходящем к чисто рациональным заключениям, хотя и с помощью собственных бессознательных психических процессов. Во время анализа собственные чувства наблюдателя, отличные от уважения и ответственности, должны держаться "в узде", если не исключаться из сознания, ибо они вредят лечению. Личные и теоретические рационалистические шоры Фрейда и переоценка значения сознания выталкивали более или менее подвижные экспериментальные аспекты аналитической работы в примечания на полях или вообще за пределы рукописи.
Вдобавок к узкому и негативному суждению о контрпереносе, рудиментарная природа подхода Фрейда также ясно видна в его пренебрежении к роли агрессии в эротизированном контрпереносе аналитика. В наше время мы будем с осторожностью относиться к параллелям в контрпереносе со строением переноса анализанта, и в особенности к параллельной враждебности, ибо теперь мы стараемся не пренебрегать пониманием того, что соблазняющие усилия анализанта также, и возможно, главным образом, выражают враждебность отрицательного переноса: враждебность в обличий "неукротимой" любви и желания. В этом отношении мы, по-видимому, согласны с настороженностью Фрейда к враждебности в любви в переносе, когда он указывал на то, как она может использоваться в попытке подорвать профессиональную власть аналитика. Но Фрейд рассматривал эту враждебность как часть стратегии, предназначенной для блокировки доступа к детским либидинозным воспоминаниям; то есть как аспект "борьбы" сексуальных вытеснений пациентки. С другой стороны, мы можем рассматривать любовь в переносе как развиваемую для блокировки доступа к отрицательному переносу; в качестве альтернативы можно подозревать, что женщина-анализант предпринимает отчаянные искусственно раздуваемые усилия почувствовать нечто, хотя бы что-нибудь, как прикрытие или "исцеление" от восприятия себя омертвелой или опустошенной жертвой, и, наконец, не вдаваясь в этот вопрос слишком пространно, мы должны подчеркнуть готовность анализанта в терапии, как и в остальной жизни, предлагать мужчине романтические и сексуальные чувства для собственной поддержки и успокоения. В таком случае мы должны фокусировать внимание на защитно неагрессивном, бессознательном материнском переносе. Мы склонны рассматривать любовь в переносе как текучую комбинацию и наслаивание, а не как один из этих факторов, и, возможно, другие. В любом случае мы будем постоянно прислушиваться к чередованиям как агрессии, так и отношений с матерью.
Мы полагаем, что на Фрейда повлияла его чувствительность к критике психоанализа публикой и профессионалами за его скандальную открытость в отношении сексуальных вопросов. Мы можем согласиться с тем, что он также был чувствителен к сходному отношению членов семей его анализантов, тех критиков, которые всегда были в состоянии подорвать продолжение хода лечения Фрейдом и его научные исследования. Подстрочная сноска (159) также наводит на мысль, что Фрейд все еще живо помнил контрпереносную борьбу Йозефа Брейера с Анной О. и ее разрушительное воздействие на их научное сотрудничество. Ко всему этому мы можем добавить предположение о том, что Фрейд страдал от сравнительно недавнего скандала вокруг любовной связи Карла Юнга со своей пациенткой Сабиной Шпильрейн и его длительных отголосков.
