любой момент может ошибиться, забыть что-то важное, сделать все не так, как надо. Понимать, что ты вправе рассчитывать если не на обожествление — многого нам не надо! — то уж на почет и безграничное (одностороннее!) уважение точно. А когда не получаешь его — ну, мало ли… — обижаться, печалиться, расстраиваться до глубины души и, может быть, даже идти искать нового героя, который таки разглядит твое истинное величие.
И, друзья, это очень печально, но гротеска в этих словах не так много, как хотелось бы. Ситуация такова, что, когда мы начинаем впрямую озвучивать некоторые мысли, чувства и называть вещи своими именами, получается такой вот жизненный полуфарс…
Что чувствует партнер?
А что бы вы чувствовали рядом с человеком, который (нет, не совсем в открытую, а так, исподтишка) считает вас слабоумным (слабосильным, слабохарактерным, в общем, очень «слабокаким-то» в сравнении с великолепным собой)?
Любовь, привычка, в том числе привычка жить по законам социума, где эта глупость вписана в культуру, и прочие отношения какое-то время помогают закрывать на это глаза. Потом распускается, как закрученная пружина, желание мстить — опустить, унизить, доказать уже свое превосходство. Ну а потом можно и уйти. Но отомстить перед этим — почти обязательно. Именно поэтому одной уже этой патологической стратегии достаточно, чтобы подтолкнуть партнера к измене.
Как обычно, там, где на выходе вот такая «прелесть», на входе переплетаются множество причин.
С одной стороны, мы живем в мире, где дети обоих полов с детства усваивают:
а) девочкам надо уступать;
б) девочек нельзя обижать;
в) девочкам нужно все прощать.
Сколько разных «нельзя» по отношению к девочкам слышится в адрес мальчиков на детских площадках. Это твердят и мамы мальчиков, и мамы девочек. Последних особенно хочется спросить: а чего в таком случае девочкам нельзя в отношении мальчиков? Как это — странный вопрос?
А вот и получается, что девочек можно только водить за ручку, баловать цветами и конфетами, любить и защищать, в общем. А девочка может ругаться, обзываться, драться, отбирать игрушки и влезать на качели без очереди. И детский мозг ищет причин: ну почему? Откуда такая несправедливость? Ответ, находимый осознанно или бессознательно, прост: «девочки лучше». Отлично! Теперь, по крайней мере, понятно стало…
А потом — школа. А в школе что? Девочки аккуратнее, девочки тише себя ведут, учителям приятно, учителя их ценят. «Да, бывают одаренные парни, но ведь лоботрясы все, как один. А девочки лучше учатся, это факт»! А что значит для ребенка «лучше учится»? Значит, умнее, вот что!
Приплюсуем сюда века подавления женщин на религиозной почве, всего того, что отлично выражается пословицей «курица не птица, женщина не человек». Как известно, всякое действие рождает противодействие. И не только среди физических объектов, не только в индивидуальной психике, но и в культуре. Отсюда — феминизм. И феминизм, со временем дошедший до маразма. И вот эта вот его внутренняя идея: мы, женщины, ничем не хуже мужчин, а даже и лучше! Настает время женщин! Ура-а!
С другой стороны, этот долгий процесс возвеличивания мужчин тоже не прошел незаметно. Как в бородатом анекдоте: ложки-то нашлись, а вот осадочек остался. И при некоторых условиях этот «осадочек» цветет в головах (преимущественно самих мужчин) махровым цветом: баба — дура. Нечего ее слушать. Ничего путного она не скажет и не придумает. Она только творит дичь. А должна бы, между прочим, обеспечивать мне комфорт и счастье, потребности там удовлетворять всякие. Справляется — молодец, пирожок на полке. Нет — ладно, что там с нее взять… Здесь даже расписывать нечего, все мы не один раз за жизнь сталкивались с индивидами, исповедующими такую философию.
Понятно, что при таком раскладе любая, даже призрачная надежда на то, что с кем-то другим возможны более человеческие отношения, может положить начало расставанию и/или адюльтеру.
Очень важно уметь отслеживать у себя состояния превосходства над партнером (и, в принципе, другими людьми тоже). И по-честному избавляться от этого высокомерия, потому что оно еще никогда и никого не приводило ни к чему хорошему. За пренебрежительное отношение к себе люди мстят, как осознанно, так и бессознательно. Зато, избавившись от этой напасти, можно открыть в себе невероятные ресурсы любви и настоящей близости.
— Значит, вот как? Я — истеричка? — опасно тихим, змеино-спокойным тоном уточнила Марина.
— Успокойся, пожалуйста. — Иван весь внутренне подобрался, потому что мог предположить, что будет дальше.
— По-твоему, я неуравновешенная, так? И тебе со мной сложно жить. Так вот. Любимый. Можешь больше не напрягаться. — Маринин голос набирал силу — и вместе с силой какие-то особенные дрожащие нотки.
Когда нотки были без ора, он умилялся ее манере «остро чувствовать мир» и «глубоко переживать происходящее». Но в такие моменты…
— Можешь прямо сейчас собирать вещи. И уматывать. Слышишь? Выметайся вон, чтоб ноги твоей тут не было! — Марина уже перешла на крик с средней громкости и явно не собиралась останавливаться на достигнутом. — Вон! Сейчас же! Вместе со своей паршивой собакой! И телефон не забудь! — Телефон полетел о стену. — И комп свой драгоценный! — Марина рванулась из кухни со скоростью курьерского поезда.
Иван быстро сообразил, что ноутбук, скорее всего, постигнет та же участь, и в два прыжка оказался в коридоре. Перехватил разъяренную жену за плечо.
— Ах, так?! — взревела Марина. — Ну, давай, ударь меня, скотина, только знай — я молчать не стану! Я сегодня же побои сниму, я тебя посажу, гад, тварь поганая, будешь за решеткой гнить и вспоминать, как со мной обошелся!..
Иван слышал все это много раз. И знал по опыту, что бесполезно сейчас доказывать, что никак он с ней не обошелся. Ничего плохого в виду не имел, пальцем не тронул, грубого слова не сказал. Знал, что через пятнадцать минут она будет, заливаясь слезами, обнимать его за ноги и просить прощения за свое безумие, чем это безумие еще раз подтвердит. Знал, что ночью у нее будет адски болеть голова и, возможно, придется даже идти в аптеку, если обезболивающие уже закончились.
А через несколько дней или недель она снова попросит «сделать ей ребеночка». Он и в кошмарном сне не хотел бы увидеть жизнь этого ребеночка — со всеми материнскими припадками, битой посудой и техникой, угрозами убийства в случае того-то и того-то и т. д.
Если честно, ему давно пора было сматывать удочки и отправляться в свободное плавание — если бы он только был уверен, что Марина
